...И увидел я дивный, искуснейший сон. В нем миры мне другие открылись. Я есть мир в Мире и в Нем Отраженье миров, что мне снились... (Марк Гудман) Когда я умру, я не сгину, как искра во тьме. Когда я умру, я очнусь на высоком холме. Там, где не бывает ни горестно, ни одиноко, Очнусь оттого, что большая собака лизнёт меня в щёку. И я потянусь, просыпаясь, и на ноги встану, И вдаль посмотрю сквозь жемчужные нити тумана. Умытым глазам не помеха рассветная дымка – Свой путь разгляжу до конца, до заветной заимки. Тропой через лес, где тяжёлые ветви – как полог, Где голову гладят зелёные лапищи ёлок, А если решу отдохнуть на пеньке у дорожки, Тотчас на колени запрыгнут пушистые кошки, И там, где траву водяную течение клонит, Без страха ко мне подойдут любопытные кони... Чего им бояться – созданиям доброго мира, Где только сухие поленья и рубит секира? И вот наконец сквозь прогалину леса – увижу Дымы очагов и дерновые низкие крыши: Там встретить готовы меня без большой укоризны. Все те, кто был мною любим в завершившейся жизни, Готовы принять и судить не особенно строго Все те, кто меня обогнал на небесных дорогах. Обиды и гнева не будет во взглядах знакомых... И я улыбнусь. И почувствую сердцем: я дома. (М. Семёнова. «Истовик-камень»)
«Я буду любить тебя вечно... Вечно...». Тихий голос ещё звучал в ушах эхом разрушенного сна. Поморщившись, он покосился на только что смолкнувший под его рукой телефон, выполнявший функцию будильника. Семь утра. И на кой чёрт опять вставать в такую рань? Сегодня ему никуда не надо. Сегодня он может спать, сколько его душе угодно... – Олежа! – немедленно послышался из коридора, как всегда, полный энергии голос матери, сопровождаемый бодрой барабанной дробью по двери комнаты. – Солнышко, вставай! Нужно ехать на дачу! «Солнышко» скорбно замычало, натягивая на голову подушку. О том, что на дачу нужно ехать исключительно ей, а у сына вполне заслуженный выходной, мать как-то постоянно забывала. – Олежа! – повторилась барабанная дробь. Всё-таки мать есть мать. Она прекрасно знает его привычки и то, что так просто его не добудишься. – Иду! – хриплым со сна голосом рявкнул парень, зло отбрасывая подушку. Придётся вставать. Без него настырная Ольга Алексеевна, а по совместительству его родительница, всё равно никуда не поедет. Права у неё были, но зачем она их получала, Олег никогда не мог понять, учитывая, что за руль Ольга Алексеевна практически не садилась, доверяя это «опасное дело» сыну. На правах таксиста ему дозволено было отвозить Ольгу Алексеевну с работы и забирать её, в остальное же время пользоваться автомобилем по усмотрению. Усмотрение, впрочем, чаще всего оказывалось ольгоалексеевское, как вот например сегодня. Ну и кому, интересно, больше всего надо тащиться на эту опостылевшую дачу за огурцами и цветочками? И как преподносит это милейшая Ольга Алексеевна? – Олежа, – будто в ответ его мыслям, немедленно возникла на пороге комнаты та, теперь уже не постеснявшись вторгнуться в комнату сына. Олег мысленно чертыхнулся. Милейшая мамочка снова забыла, что сыну уже двадцать четыре, а не пятнадцать, и контролировать состояние дел в его комнате не обязательно. А вдруг он был бы не один? – Почему ты ещё не встал? На даче тебя уже ждут не дождутся твои двери, которые ты хотел покрасить! Поднимайся, нам надо ехать, а то скоро жарко станет! Парень снова мысленно помянул чёрта. Действительно, хотя был уже почти конец июля, но пекло на улице в последнее время стояло страшное, и на сегодня обещали прямо-таки адскую жару. Они даже с друзьями договорились поехать купаться на местную речку ближе к вечеру... И вот теперь эта дача. Да ещё и эти двери. Покрасить их, к слову, хотела Ольга Алексеевна, а не он, но переубеждать мать бесполезно. Эта женщина способна слышать только себя. Потянувшись, он наконец-то оторвался от кровати и подошёл к окну. Дремлющий город, как одеялом, укутался серым туманом, нагоняющим тоску. Где-то вдалеке за ним угадывалось еле-еле выползающее из-за горизонта солнце. Людей на улице почти не было видно – неудивительно, суббота, семь утра... Спешили по делам только студенты да работающие шестидневку неудачники, радуясь полупустому транспорту. «Я буду любить тебя вечно...» Проклятый сон! Олег встряхнул головой, прогоняя наваждение. Лица девушки в это раз он вновь так и не сумел разглядеть, зато этот голос он, кажется, где-то слышал... А может, ему лишь так показалось. Сон, один и тот же, настырный, приставучий, снился ему уже несколько раз кряду. Снился он редко, но с завидной регулярностью, вновь и вновь напоминая о себе, когда парень только начинал его забывать. Сон был совершенно нелеп, а оттого бесил ещё больше: серый туман, мутные, расплывчатые силуэты каких-то людей, нагло пялящихся на него, причём нет возможности разглядеть ни одного лица, и обнимающая его девушка, тихо шепчущая ему на ухо: «Я люблю тебя... И буду любить тебя вечно...». Каждый раз он пытался высвободиться из объятий девушки, чтобы хотя бы рассмотреть её лицо, и каждый раз ему это не удавалось – стоило лишь попытаться, как сон пропадал, рассыпаясь в пыль звоном будильника. Олег поморщился, снова припомнив сон во всех доступных подробностях. Он был ярым ненавистником слова «любовь» и всего, что с ним связано. Слишком уж опошлилось и опустилось в последнее время это чувство, достойное теперь называться разве что «лю-у-у-бофф». Ванильные и розовые сопли, сюси-пуси, гуляние под ручку... Фу! Оставим всю эту дрянь глупым эмо-детям. Детям чуть постарше (у Олега была непобедимая склонность именовать «детьми» всех младше себя, пусть даже эти дети были под два метра ростом и выглядели уже на все 25) оставим всё остальное: конфетно-букетный период, бесполезную трату выпрошенных у родителей денег в кино или парках, одни наушники на двоих, из которых доносится слезливый рэпчик, который парочка слушает затаив дыхание и с таким вниманием, как будто им читают как минимум трактат о смысле жизни, а не очередной бессмысленный набор слов; бесконечные разговоры по телефону, когда нельзя даже спокойно позаниматься своими делами, потому что «зайке скучно ждать очередь к врачу» и нужно всенепременно её развлекать. И это ещё ранняя, самая розовая стадия. Дальше пойдут только ругань, бесконечные выносы мозга, вперемешку со слезами вопли «Где ты был?» или «Ты опять вчера пил?!», как будто пить запрещено законодательством, а закончится всё, как всегда, залётом по пьяни, после которого последуют аборт и расставание или же свадьба. Брак, впрочем, продлится недолго, и опять же всё кончится расставанием. Только вот на руках у юной мамаши останется очередная никому не нужная человеческая личинка, обречённая существовать в этом и без того жестоком мире без семьи. Красота. У взрослых всё уже проще: они ищут либо постельные утехи без обязательств, которых требует неизрасходованное либидо, либо же кошелёк, который будет содержать их и, возможно, их личинок от первых неудавшихся попыток. Олег снова поморщился. О том, что он сам оказался такой выброшенной на периферию судьбы личинкой, он старался не думать. Ольга Алексеевна, муж которой, и по совместительству отец Олега, бесследно растворился вскоре после рождения последнего, и, как догадывался тот, из-за того, что более не мог выносить рядом с собой эту женщину (тут Олег его прекрасно понимал и потому не осуждал), пессимистичных воззрений сына, впрочем, не разделяла. Ей не надоедало твердить, что «сыночку» давно пора бы женить. Фырканья Олега она благополучно пропускала мимо ушей и то и дело сватала ему какую-нибудь очередную дочку знакомых. Не раз уже мать и сын серьёзно ссорились на этой почве. Надрываясь, Ольга Алексеевна орала, что воспитала бессердечного эгоиста и хама, нисколько не озабоченного тем, чтобы у неё, Ольги Алексеевны, появились внуки. Олег пожимал плечами и уходил. Он был согласен на любую формулировку, лишь бы мать поскорее отлепилась. Причём Олег был абсолютно уверен, что приведи он в дом девушку, пусть даже насквозь идеальную, через неделю девушки уже не было бы. Либо её выгнала бы дорогая свекровь, либо девушка сбежала бы сама, эту самую свекровь не выдержав. Причём второе было даже более вероятно. Хмыкая, Олег иногда представлял себе эту картину и даже всерьёз подумывал ради эксперимента вправду привести «жертву». Но после отказался от этой идеи, поняв, что эта авантюра обойдётся ему слишком дорого – очередной порцией розовых соплей, «сюси-пуси» и прочая, и скорее всего даже очередной сменой симки. Последняя ссора с матерью произошла не так давно, после чего они не разговаривали около двух недель. А потом Ольга Алексеевна устала ездить на работу в общественном транспорте, и хрупкий мир в семье был восстановлен. Впрочем, как опасался Олег, ненадолго. Конечно, в его жизни были девушки. Только вот надолго ни одна, как правило, не задерживалась. С одной он как-то умудрился «провстречаться» около полутора лет, что было его личным рекордом. Та казалась как-то поумнее основной массы женского пола, с ней можно было обсудить прочитанную книгу и даже вместе поковыряться в двигателе их семейной «девятки», но в конце концов и она скатилась в пропасть под названием «Брось-пить-и-женись-на-мне», после чего Олег тихо испарился с её горизонта. Девушка долго не могла уняться, названивая ему по ночам и рыдая в трубку. Тогда-то и пришлось сменить номер, из-за чего Олег был очень зол – со старой симкой утратилась связь со многими друзьями из школы, армии и университета. Номера, разумеется, сохранились, будучи аккуратно переписанными в книжечку-ежедневник, но обзвонить всех и сообщить о смене номера у Олега никак не доходили руки. Книжечка так и пылилась в шкафу, а телефон упорно молчал, служа теперь лишь будильником, плеером да средством связи с матерью, любящей поболтать с сыном не меньше любой девушки. Порой Олег даже начинал подумывать о том, чтобы ещё раз сменить номер, но матери его не давать – слишком уж его раздражал её доносившийся из трубки смех, когда он, к примеру, пытался спокойно работать. – Солнышко, ты встал? – снова возникла на пороге Ольга Алексеевна. – Скорее умывайся и беги завтракать, всё уже давно остыло! Олег с раздражением тряхнул головой, прогоняя остатки дремоты и противных мыслей, и уныло потащился в ванную. Огромное зеркало на всю дверь – особая гордость Ольги Алексеевны – бесстрастно отразило скуластое лицо с серыми глазами, под которыми виднелись лёгкие синяки – следы вечного недосыпа, довольно прямым ровным носом и упрямой линией тонких губ. Задумчиво взъерошив и без того разлохмаченные русые волосы, Олег критически оглядел себя. Пожалуй, мог бы быть чуть понакачанней. А вообще и так сойдёт. Не глиста в скафандре, не жиртрест – и ладно. Не удержавшись, Олег согнул руки в локтях и напряг бицепсы. Критически осмотрев взбугрившиеся мышцы, оплетённые венами, он остался вполне доволен. Руки нормальные, рожа вроде не страшная – значит, порядок. А кубики пресса пусть себе стриптизёры накачивают. «Девушку бы тебе хорошую», – вспомнил он вдруг слова матери, восклицавшей это всякий раз, когда ей удавалось застукать его за рассматриванием себя в зеркале, и с досады сплюнул в раковину. Мозги бы тебе хорошие, Ольга Алексеевна. А мне бы вполне хватило, чтобы ты оставляла меня в покое почаще. Олег и сам не понимал, почему он до сих пор не съехал от матери. Зарплата сисадмина в весьма неплохой организации вполне позволяла ему снять какую-нибудь не самую убитую однушку, а то и двушку со всеми удобствами. Но удерживала, похоже, жалость к матери – кроме него, у неё никого нет. Не считать же, в самом деле, родственников, ближайшие из которых живут в соседнем городе за двести километров. А существовать одна Ольга Алексеевна была категорически не способна. Помимо её прямо-таки физической потребности в почти круглосуточном общении и заботе о нём, Олеге, неприятности доставляла её абсолютная беспомощность во всём, что касалось техники. Порой Олег вообще удивлялся, как она сумела прожить на свете столько лет, пока он не подрос настолько, чтобы суметь обеспечить ей вполне комфортное существование без текущих кранов, неработающих телевизоров и сгорающих микроволновок. – Сына! – прервав его размышления, нетерпеливо забарабанила в дверь мать. – Ты там не уснул? Давай скорее, мне ещё маску сделать нужно! Олег едва сдержался, чтобы не застонать от злости. Или не раздолбать нервно подёргивающееся под ударами матери зеркало. – Иду! – рявкнул он сквозь сжатые зубы и надавил на тюбик с зубной пастой так, что белое содержимое брызнуло из него, забрызгав зеркало над раковиной. С ненавистью глядя на белые брызги пасты, Олег окончательно убедился, что этот день такой же дерьмовый, как и все остальные. Господи, как же ему всё это надоело... Неужели где-то есть совсем другой мир? Где нет восьмимесячной зимы, опостылевшей работы, нудного зудения Ольги Алексеевны? Где люди просто могут жить счастливо? «Всё, хватит. Дорабатываю ещё неделю, а потом беру отпуск, – мрачно думал он, усердно полируя зубы щёткой. – Уеду на море к чёртовой матери. Буду валяться на пляже и ни о чём не думать. Да, точно. Поеду на море...»Глава 1. Олег
11 ноября 2013 г. в 20:47