Через тернии

Элиот вздрогнул и открыл глаза. Небо окрасилось бледно-синим цветом, и в окно лился тусклый серый свет. Печально чирикали воробьи, прыгая по ветвям старого дуба и по подоконнику; стучали крохотные коготки. Осенью уже никто не поёт, кроме воробьёв. «Около семи утра», — подумал Элиот. Сердце заходилось в бешеном рваном ритме, воздуха не хватало. По вискам струился пот. Элиот пытался унять тяжёлое сбитое дыхание и смотрел в окно на поздний рассвет. Он дотронулся ладонью до лба и отёр выступившую на коже испарину. Руки замёрзли, и лоб показался очень горячим. Ему снова снился кошмар, но деталей он не мог припомнить, как ни старался. Руки со лба Элиот не убрал, так и лежал, повернув голову к окну и всматриваясь в неотвратимое и медлительное цветение зари. Он не выспался, в голове царила каша из мыслей, обрывков снов и желаний наподобие чувства голода. Рассвет казался сотканным из пепла, полным увядания и грусти, как и осень. Тусклые краски расцвечивали рваные тучи розовым и блёкло-золотистым цветами, а ветер тихонько шелестел влажной листвой. Жаль, что вчера был дождь. Хотелось прогуляться по саду и услышать, как хрустит под ногами ковёр из опавших листьев. Но теперь там лишь мягкое гнилое покрывало. Выглянуло солнце. Рука у Элиота затекла, но он лежал и не менял позы. Он смотрел, как мир наполнялся светом, как призрачное покрывало рассвета растворялось, уступало место яркому утру. Тучи плыли по небу, не затмевая солнце, и влажные листья искрились и сверкали, ловя утренний свет. Кто-то вошёл. Элиот не повернул головы, не в силах отвести взгляд от искристого перелива капель. — Я думал, ты ещё спишь. Воздух наполнился ароматом кофе и сдобы. Желудок громко обрадовался этим запахам, ведь Элиот ничего не ел почти сутки. — Вставай, уже десять часов, — проговорил Лео. Элиот повернулся и увидел, как он поставил поднос с завтраком на стол, а потом присел на пол и стал собирать осколки фарфора. Он подцеплял пальцами крупные куски и бросал их на лежавший поодаль поднос, оставшийся с ужина. Элиот приподнялся на локтях и протёр глаза рукой. Подушка была сырой — перед сном Элиот так и не вытер толком голову, а мокрую одежду побросал на стул. Он потрогал руками волосы. Пряди высохли неаккуратно и торчали во все стороны. — Я проснулся часа три назад, — ответил Элиот, садясь в постели и опуская ноги на пол. — Видел кошмар? — Лео продолжал собирать осколки и кидать их на поднос, не оборачиваясь. — Да. В дверь тихо постучали. — Войдите, — бросил Элиот, растирая замёрзшие руки. Костяшки пальцев нещадно ныли и отзывались болью на прикосновение. — Доброе утро, — поприветствовал Винсент, входя в комнату и оставляя дверь открытой. — Ты вчера так быстро убежал. Ты забыл фрак в моей комнате. — Положи на стул, — ответил Элиот, отворачиваясь к окну. Смотреть на улыбку Винсента было тошно. Конечно, он сам сказал, что пошутил, предлагая такое, но... Элиот не смог сдержать дрожь, прошедшую по плечам. Даже представить противно. Он ведь мог и всерьёз говорить. Откуда в нём столько порочности? Гилберт совсем не такой. — А ещё я принёс тебе книгу, — сообщил Винсент. Он прошёл в комнату и положил её на стол. — У меня много книг этого автора, заходи. Винсент ушёл, ступая очень тихо. Напряжение никуда не делось, оно воцарилось в спальне с приходом Лео, но дышать стало немного легче. Лео потянулся к книге, взял её в руки и взглянул на обложку. Элиот внутренне похолодел, глядя на пальцы Лео, переворачивавшие страницы. В эту минуту он готов был возненавидеть Винсента. Какого чёрта он пришёл именно сейчас, а не получасом раньше, когда Элиот мог успеть вышвырнуть его вместе с проклятой книгой за дверь? — Маркиз де Сад... Занимательная литература, — проговорил Лео. Он сидел на полу в окружении фарфоровых осколков и рассматривал цветные иллюстрации. — И с каких пор ты стал интересоваться подобным? — Лео... — Или, может, господин Винсент наглядно демонстрировал содержание книги? — Прекрати нести чушь! — Элиот поднялся на ноги, выхватил из рук Лео книгу и швырнул её на стол, точно ядовитую змею. — Я не просил её. — Ну да, ну да, — Лео вновь стал собирать осколки. — И не смей говорить со мной таким тоном! Если ты не забыл, ты перебил посуду и вылил на меня чай! — Элиот вцепился пальцами в край столешницы. Он пытался успокоиться и не мог. Гнев ослаблял его, как всегда бывало после ночи кошмаров. — А ты спутал меня с девицей лёгкого поведения, — ответил Лео. Он взял в руки поднос, полный осколков, встал и с грохотом поставил его рядом с другим подносом на стол. — Да я даже ничего не сделал, чёрт побери, ничего! «Я боялся, что проснусь, а тебя и след простыл, — думал он, глядя на витки пара над чашкой с кофе. — Что ты собрал вещи за ночь и сбежал обратно в приют». Он злился, но был готов просить прощения до тех пор, пока Лео не примет извинений. И он чувствовал близость Лео, как вчера вечером, и желал дотронуться до него, и обнять его, и глубоко вдохнуть запах его кожи и аромат волос. «Это сильнее меня». Следовало отправить Лео обратно в приют, пока Элиот не научится контролировать себя и сдерживаться, но от мысли о таком поступке стало противно. Ни за что. — Просто держи руки при себе, — ответил Лео. — Самостоятельно переодеться сил, я полагаю, хватит? Не дождавшись ответа, он забрал поднос с осколками и ушёл. Голод вонзал зубы в желудок, терзал его, но от еды тошнило. Элиот взял чашку с кофе и поднёс к лицу. Он дышал ярким кофейным ароматом, отдавшись ему, и всё равно не мог вытравить из сознания запах Лео. Он поставил чашку на блюдце и подошёл к платяному шкафу. Пальцы плохо слушались, пуговицы проскакивали мимо петель, и Элиот тихо ругался сквозь зубы. Лента завязываться не хотела, всячески сопротивлялась, и Элиот раздражённо бросил её болтаться на шее. Но он не мог выйти из дома в неподобающем виде. В дверь снова постучали. «Точно проходной двор, а не спальня», — подумал Элиот, дозволяя войти. Пришла горничная с щёткой и стала собирать мелкое фарфоровое и стеклянное крошево, оставшееся от разбитой посуды. — Помоги мне, — бросил он. Горничная повязала голубую ленту аккуратным бантом. Элиот набросил плащ поверх тёмного фрака, подхватил меч и вышел из комнаты. Он спустился в конюшню и велел оседлать коня. В конюшне пахло сеном, лошадиным потом и навозом. Острые резкие запахи, но привычные и по-своему приятные. Лошадь — Элиот похлопал вороного жеребца по шее и вставил ногу в стремя — лучший друг после верного клинка. Лошади плевать, хороший ты человек или плохой, как много дурных и глупых поступков ты совершил. Она любит просто так. Вскочив в седло, Элиот тронул жеребца коленями и выехал из конюшни. Копыта громко цокали по брусчатке, а мощёная мостовая, тёмная от дождевой влаги, ослепительно сверкала в свете солнца. День выдался прохладный, но Элиот не стал плотно запахивать плащ и позволил ветру играть полами. — Зарксис Брейк здесь? — спросил Элиот, подъехав к парадному входу в «Пандору». Слуга утвердительно кивнул и принял поводья жеребца. «Мне следовало поговорить с Лео, а я потащился в Пандору», — думал Элиот, торопливо шагая к кабинету Брейка. Ковровые дорожки скрадывали шаги, но коридор полнился звуками и говором. В разгар рабочего дня здесь было много людей. Элиот остановился у дверей и постучал. — На, — из-за двери высунулась рука и вручила Элиоту кипу исписанных неаккуратным почерком бумаг. — Только отстань от меня. — Ты как со мной разговариваешь? — возмутился Элиот. Брейк выглянул в коридор. Его светлые волосы были взъерошены, точно он минуту назад выбрался из постели, и от него приторно пахло карамелью. — О, юный Найтрей, — он забрал у Элиота бумаги и сунул их под мышку. — Чем обязан? Хотя, я и так знаю, чем. Простите, но мне лень. Брейк хотел захлопнуть дверь, но Элиот удержал её. — Полчаса, — проговорил он, глядя в единственный глаз Брейка. Глаз алого цвета, такого же, как у Винсента, но до чего разные у них взгляды. В Брейке было много оттенков грусти, Элиот думал об этом каждый раз, когда встречался с ним и встречал его взгляд, но эта грусть была светлой и мягкой. Она не давила так, как давила печаль Винсента, скрытая за неискренними улыбками. — Ну, хорошо, — согласился Брейк. Он скрылся в потёмках комнаты и вернулся с тростью в руках. — У вас здесь дела? — Нет, — ответил Элиот, сворачивая. Этот коридор вёл во внутренний двор, где можно упражняться, никому не мешая. — Надо же. Что же должно стрястись, чтобы юный Найтрей всё бросил и резво прибежал с утра пораньше ради встречи со мной? Разве вам не нужно готовиться к приёму? Приём. Элиот совсем забыл о нём. Его присутствие не требуется, Ванесса сама справится с украшением зала и с распоряжениями для слуг, и всё же он поступил безответственно, даже не предупредив о своём отъезде Лео. Если Ванесса будет искать его, то достанется именно Лео. «Я просто сделаю это, а потом поеду обратно», — решил Элиот, ступая на песок внутреннего двора. Он снял плащ, положил его на ближайшую скамью и вынул меч из ножен. Клинок поймал солнечный луч и тускло блеснул. — Снова будет дождь, — заметил Брейк. Он смотрел в небо, расстёгивая свой плащ одной рукой. Элиот поднял голову. Тучи неторопливо плыли, заволакивая небо, но солнце светило ясно. Его свет был по-осеннему холодным и совсем не грел, а тучи близ него из-за яркости лучей казались темнее и тяжелее других туч и облаков. Брейк напал неожиданно. Он двигался быстро, резко, в нём не было ни капли ленивой вялости Винсента. Каждый взмах руки, каждый выпад, каждая стойка — произведение искусства. Элиот любил сражаться с Брейком. В бою не хватало времени на возможность любоваться движениями, но чувствовать силу ударов и самому быть вовлечённым в танец стали намного дороже. Спина быстро вспотела, и сорочка липла к телу. Стало жарко, но дыхание оставалось ровным, и только сердце стучало быстрее обычного. Мышцы свело судорогой, когда Брейк выбил меч из рук Элиота и больно ударил по плечу клинком плашмя. — Ура, вы проиграли, — с довольством в голосе сказал Брейк. Он даже не вспотел, и Элиоту оставалось лишь с немым раздражением и тесно сплетшимся с ним восхищением смотреть, как он уходит. Элиот убрал меч в ножны и прикрыл глаза, подставляя разгорячённое боем тело под холодные прикосновения осеннего ветра. Звон стали, точно звон колоколов, отдавался в ушах. Элиот снова чувствовал себя бодрым, полным сил и уверенности в сегодняшнем дне. Мышцы тянула приятная тяжесть после физической нагрузки; он потянулся, запрокинув руки за голову, и направился к парадному выходу. Идти было очень легко, точно он шагал по пружинящим облакам. Кровь быстрее бежала по венам, ускоренная резкими движениями. Добравшись до поместья, Элиот встретил Ванессу и её слугу с ворохом покупок. Она выглядела рассерженной, но лицо её посветлело, едва она приметила Элиота. — Элли! По её голосу Элиот понял: на него больше не сердятся. Ванесса всегда очень быстро отходила и не вынашивала обиды на него подолгу. Но касательно других людей она была злопамятна и никогда ничего не забывала. Не слишком приятное качество. — Помоги мне выбрать платье, — попросила она. — Платье? — переспросил Элиот. — Ты собралась надеть на бал платье? — Матушка настояла, — Ванесса вновь помрачнела. — Наши дорогие гости убедили её в том, что женщине не пристало носить мужскую одежду. Мне пришлось потратить всё утро на примерку. Сшить платья лично для меня уже не успеют. Элиот смотрел на сиявшие глаза Ванессы. Она могла выглядеть хмурой и недовольной, но глаза выдавали всё. Она была рада походу по магазинам, как, наверное, любая женщина, и она очень хотела надеть эти платья. В этот момент она напоминала Лео, когда он получал от Элиота в подарок новую книгу или когда затаскивал его в книжную лавку. Увести Лео от стеллажей с книгами задача непосильная, и часто они проводили в таких лавках по нескольку часов. Элиот захотел увидеть Лео. Он не знал, сумеет ли контролировать себя, но радость и искреннее счастье после хорошего сражения могла послужить прочным барьером. Элиот не захочет рушить эти светлые эмоции и не станет переступать границы. А вот помогать выбирать Ванессе тряпки не хотелось совершенно. — Выбери сама, — ответил он и улыбнулся. — Пусть это будет сюрпризом. Ванесса мягко улыбнулась в ответ, совсем как его ровесница, а не взрослая молодая женщина, и торопливо ушла к себе, а Элиот следом за ней поднялся по лестнице и заглянул в комнату Лео. Он сидел, скинув обувь и забравшись на кровать. На притянутых к груди ногах покоилась книга. Посетителя он будто не заметил и даже головы не поднял. Либо демонстративно не замечал, разозлённый утренней ссорой, либо с головой погрузился в чтение. Не стоило ждать от Лео внимания, когда он был занят книгой. Тогда для него не существовало мира вокруг, и людей, и даже его самого. Элиот прикрыл за собой дверь, сел на край аккуратно заправленной постели и заглянул в книгу. Он вчитывался в текст, пытаясь вникнуть в суть, но Лео перевернул страницу, и Элиот узнал иллюстрации сразу на обеих страницах. То была книга Винсента. — Ты что читаешь?! — выхватив книгу из рук Лео, Элиот захлопнул её. — Ты оставил её на столе, — ответил Лео. — Ты собрался читать всё, что лежит на моём столе? — он взглянул на обложку с красивой инкрустацией. — Сдалась она тебе... — Это — книга, — ответил Лео. Он сложил ладони на коленях и повернул голову к Элиоту. — Книгу нужно читать. Как ты понимаешь, возможности добраться до личной библиотеки твоего брата у меня не было, а в вашей семейной таких вещей не держат. — И как, много полезного почерпнул? — осведомился Элиот, мысленно проклиная Винсента в сотый раз. — Достаточно. Хочешь попробовать? Элиот накрыл лицо ладонью и отвернулся. Похоже, Лео от ссоры не отошёл, не простил и теперь откровенно провоцировал его. — Что, не хочешь? Ну ладно. Моё дело — предложить. — Иди к чёрту, — ответил Элиот без особого энтузиазма и отложил книгу на прикроватную тумбу. Забирать её он не станет, пусть читает. Но с Лео станется долго и надоедливо уговаривать наведаться в комнату к брату и попросить других книг подобной тематики. Его любопытство позволяло ему поглощать тексты любых направлений, он интересовался всем и сразу, но Элиот со стыда сгорит. В комнате Лео царил беспорядок, но не такой, как в покоях Винсента. Здесь было свежо и уютно. Хаотично разбросанные по всем горизонтальным поверхностям книги, стащенные из библиотеки Найтреев, из городской библиотеки, из библиотеки академии, и письменные принадлежности создавали приятную атмосферу и навевали ту тёплую безмятежность, какая бывает в ясный летний день. Элиот перевёл взгляд на Лео и присмотрелся к его лицу. Он не сразу заметил, но сейчас отчётливо разглядел темневший синяк у виска. Лео повёл головой в попытке уйти от прикосновения, когда Элиот протянул руку, но отодвигаться не стал. Элиот пропустил длинные тёмные пряди сквозь пальцы и зачесал их в сторону, частично открывая лицо Лео. — Тебя кто-то ударил? — он смотрел на большой синяк, и не мог взять в толк, откуда он мог взяться. — Нет. Я упал. — Головой ступени лестницы считал? — фыркнул Элиот. — Споткнулся и приложился виском об угол комода. Такая неуклюжесть не свойственна Лео, но спорить Элиот не стал. Он мог читать на ходу и врезаться в косяк — бывало однажды. Элиот тогда хохотал до слёз, а потом получил большим тяжёлым словарём по голове. Прикосновение к волосам разбудило что-то внутри. На руках были перчатки, и в груди всё свело от томящего предвкушения ощущения гладкости волос незащищёнными пальцами и всей ладонью. Элиот отнял руку и волосы, мягко качнувшись, упали на лицо. — Насмотрелся? — с ехидцей в голосе спросил Лео. Элиот покачал головой. Он стянул одну перчатку, а потом другую, и вновь запустил пальцы в волосы Лео. Лёгкие сдавило от ощущений, слишком сильных и ярких. Наслаждение этим прикосновением заполнило всё внутри, и Элиот не знал, что с этим делать. Сидеть без движения невозможно, что-то злое и тёмное толкало под руку, заставляло приблизиться, вдохнуть полной грудью аромат волос, зарыться в них носом и дышать, дышать, не в силах надышаться. — Ты слишком настойчивый, — тихо заметил Лео. Он позволял прикасаться к своим волосам, и эта маленькая дозволенность сводила с ума. Элиот хотел большего, но что оно, это «большее», он не знал и не хотел думать. Он просто хотел сдвинуть занавес, избавиться от преграды и позволить себе всё. Отключить разум, довериться рукам и тем эмоциям, что плескались где-то внутри. Но он знал: стоит надавить, и Лео снова вскинется, разозлится и убежит. Потому Элиот просто сидел рядом, дышал запахом его волос и мучительно умирал, скованный запретами. — Возьми у господина Винсента ещё книг, — сказал Лео, и голос его звучал странно глухо. — Хорошо, — сейчас Элиот был готов на всё, даже терпеть минуты позора в спальне Винсента, слушая его туманные двусмысленные намёки, которых прежде никогда не было, и мягкие беззлобные шутки. — Эти люди... гости моего отца, они тебя не трогали? — Нет, — ответил Лео, и его тихий выдох, такой простой и естественный для живого существа, заставил сжать пальцы свободной руки в кулак. Это слишком болезненно, и боль ощутима почти на физическом уровне. Элиот отстранился, и ему показалось, будто с него содрали кожу. Сердце заходилось в диком стуке, перед глазами всё плыло. Губы пересохли, но Элиот не смог облизнуть их, опасаясь шевельнуться и просто сорваться. Близость Лео опьяняла, она дурманила, точно яд, и всё остальное казалось никчёмным и неважным. Он встал и вышел из комнаты. В своей спальне он заперся на ключ, упал на кровать, в спасительную прохладу простыней, и попытался успокоиться. На улице нет дождя, чтобы смыть огонь, охвативший тело, только солнце и ветер. И меч он забыл в комнате Лео. Элиот чертыхнулся и уткнулся лицом в подушку. Дыхание не унималось, билось из груди резкими рваными выдохами. Всё горело, так похоже на горячность боя — и так разительно отлично от неё. Когда Элиот поднял голову, солнце перешло точку зенита и неторопливо клонилось к горизонту. Время обеда миновало, нужно съесть хоть что-нибудь, иначе во время бала Элиот просто свалится с ног от голода. Он сел, протёр лицо ладонями и поднялся с кровати. Вместо кухни он пошёл к Винсенту. К нему накопилось много невысказанных и нелестных слов, особенно за его утреннюю выходку, но дверь открыла его служанка Эхо. — Господина нет, — сказала она, осторожно выглядывая из сумрака комнаты. В темноте её серые глаза казались чёрными провалами, а белизна кожи и волос придавала ей потустороннюю мрачность. — Где он? — Эхо не знает. Господин ушёл несколько часов назад, и больше Эхо его не видела. Элиот нахмурился. Взять книги он мог и сейчас, Винсент не станет ругаться, но куда он мог пропасть за пару часов до бала? Отправился лично отвозить приглашение Гилберту? Нет, вряд ли. Оз придёт, а с ним, словно хвост, прибудет и Гилберт. — Передай, что я искал его, — ответил Элиот. Ему хотелось забрать меч, но возвращаться к Лео он боялся. Слишком много новых эмоций, ощущений, чувств, и так трудно справиться с этим напором. В желудке ощущалась ноющая пустота, и Элиот спустился в кухню. Густые ароматы мяса, рыбы, сдобы, специй смешивались и вызывали лёгкую тошноту. Кухарка встретила его неприветливо, велела не мешаться под ногами и отправила к молоденькой поварихе, занятой украшением пирога. Завидев Элиота, девушка бросила блюдо с ягодой и торопливо побежала за подносом. — Ничего, я поем здесь, — сказал Элиот. Ему не хотелось оставаться одному в пустоте собственной комнаты. Постель казалась холодной, точно усыпанная снежной крупой. А в кухне было душно, он задыхался от запахов, от голода подташнивало. Девушка поставила перед ним на стол миску густого лукового супа, исходившего паром. Элиот смотрел на этот суп и понимал, что не сможет проглотить ни ложки. Он безумно хотел есть, и не мог. — О, вот ты где, — в дверь просунул голову Лео. — Я искал тебя. Ты меч забыл. — Я забыл его два часа назад, — ответил Элиот и отодвинул от себя горячую миску. Пожалуй, лучше перекусить чем-то лёгким. — И ты только сейчас это обнаружил? — Что же сам не зашёл? — пожал плечами Лео и вошёл в помещение. Он держал в руках меч в ножнах, и Элиот ощутил себя предателем по отношению к клинку. Только трусы убегают, позабыв про оружие. А он позорно сбежал, бросил меч и даже не вернулся за ним. — Когда ты в последний раз ел? — Что? — Элиот поднял голову. Меч он забрал, пристроил его сбоку от лавки и потянулся к поджаристым хлебцам. От их золотистой корочки исходил приятный запах. Элиот прислушался к себе и понял, что сможет это съесть. — Кажется, вчера днём. Резкая боль на миг ослепила. Элиот схватился за ушибленный затылок и обернулся к Лео. — Сдурел? Ты на кого руку поднял?! — Лео дело говорит, — заметила кухарка — тучная женщина в выпачканном масляными пятнами переднике. От неё пахло перцем и мукой. — Вы мужчина, господин, вам много еды нужно. — Он не говорит, он руку на господина поднимает! — Элиот отвернулся к хлебцам, но хлебцы у него забрали. Лео, безмятежно улыбаясь, придвинул поближе миску с супом, сел на лавку напротив и устроил локти на столе, подпирая подбородок ладонями. — Ешь. Элиот нехотя взялся за ложку. От лукового запаха его вновь замутило, и он понял: не стоило браться за меч и звать Зарксиса Брейка на бой, предварительно не поев. — Я заходил за книгами к Винсенту, — сказал он, отпивая обжигающе горячего бульона из ложки. — Его не было. И убери локти со стола. — Ничего страшного, я подожду, — ответил Лео, благополучно проигнорировав замечание о локтях. Преодолевая дурноту, Элиот управился с супом, съел немного мяса и почувствовал себя значительно лучше. Кухонные запахи и жар от печи уже не вызывали тошноты, а казались приятными и аппетитными. Увидев, что Элиот наелся и больше ничего не просит, кухарка велела им заняться своими делами и выгнала обоих с кухни. Элиот попросил принести чая в спальню и забрать не съеденный завтрак и хотел вернуться к себе. Когда он проходил по коридору мимо гостиной, его окликнул брат Пьер. — Дитя моё, — сказал он, привставая из кресла. — Не присоединишься к нашей беседе? Элиот оглядел монахов. Здесь присутствовали две женщины, они сидели на полу у тёмного зева камина и вышивали. Их руки порхали над деревянными пяльцами и ловко вонзали иглы в белоснежную канву. В другом кресле сидел отец Ренуар с книгой на коленях, складки его просторной тёмной рясы ниспадали на пол, а большой серебряный крест ловил тусклые отблески осеннего солнца, заглядывавшего в окна. Отец Антоний расположился на софе. Он сидел прямо, расправив плечи и сжав пальцы рук в кулаки. Когда Элиот остановился в коридоре, он взглянул куда-то мимо. На Лео. На той же софе, отодвинувшись максимально далеко и почти обняв подлокотник, сидела Ванесса. Она пыталась заставить себя улыбаться, но в её глазах отчётливо читались презрение и недоброжелательность. — Нет, — ответил Элиот. Он не желал коротать часы до бала в обществе полоумных фанатиков. Лео незаметно пихнул его в бок, а потом ещё раз, уже настойчивее и болезненнее. — Хорошо, — сдался он. — Но книгу вашу я ещё не прочёл. В одной руке отца Ренуара он разглядел чётки из тяжёлых обсидиановых бусин. Отец Ренуар читал, не отвлекаясь на посторонних, и медленно перебирал бусины, двигая их по толстой вощёной нити. — Не страшно, — брат Пьер сел обратно в кресло. Элиот прошёл в гостиную, сел между отцом Антонием и Ванессой и почти физически ощутил, как расслабилась сестра, сбросив напряжение. Даже взгляд её смягчился, когда она взглянула на брата Пьера. — Мы обсуждали нравы вашей страны. Как мы успели понять, ваш народ довольно… раскрепощён. — Наш народ уважает женщин, — с горячностью ответила Ванесса. — Домом Рейнсворт заправляет женская рука. — Женщина, дитя моё, — с улыбкой, словно он вёл беседу с неразумным ребёнком, ответил брат Пьер, — это сосуд греха. И женщине пристало быть кроткой, любить супруга и рожать ему детей. У Ванессы явно имелось своё мнение на этот счёт, но она промолчала. Элиот нахмурился и перевёл взгляд на брата Пьера. — Не нужно навязывать нам свои порядки, — сказал он. Лео стоял позади, за спинкой дивана, и его ладонь чувствительно сжала плечо, но Элиот не собирался молчать. Раз его втянули в этот разговор, то пусть слушают. — Мы не считаем, что нужно раболепно трястись перед неким творцом. — Ох, юношеский максимализм, — с той же делано-вежливой улыбкой вздохнул брать Пьер. — Во что же вы верите, мистер Элиот? — В честь. — А что руководит честью? Не законы ли божьи? Господь велел нам не убивать. Господь велел не лгать, не предаваться зависти и похоти. Ведь эти законы для вас важны, Элиот Найтрей? Элиот молчал. Он чувствовал, что начинает закипать. Он не мог ответить этому улыбчивому идиоту, потому что ничего не знал о его вере. Он не мог спорить, не мог доказать свою точку зрения, отстоять её, манипулируя умными и пафосными словами. — Я не люблю, когда мне указывают, что делать, — ответил он. — Моя честь — это мой закон. Закон не божий, не нравственный, не чей-либо ещё. Мой. «Катись к чёрту со своими речами», — подумал Элиот. Он чувствовал тёплую ладонь Лео, едва касавшуюся кожи шеи, незащищённой воротом, и это ощущение расслабляло. Элиот не хотел сидеть здесь, в прохладной гостиной, смотреть на Ванессу с её раздражённым взглядом, слушать людей, возомнивших себя светочами истины. Он хотел забрать Лео и уйти с ним наверх, в комнату, вновь зарыться носом в его волосы и дышать его ароматами. Отец Пьер рассмеялся; его смех был мягким и шелковистым, точно женский, и тем раздражал ещё больше. — А вы тверды в своих убеждениях. Но вы юны, а юность порождает излишнюю горячность. Юность — время ошибок. Рано или поздно, но вы поймёте. Всему своё время, — он словно не замечал ни сжатых кулаков Элиота, ни его взгляда, ни его напряжённости. А Элиот был в бешенстве, и только давившая на плечо рука Лео заставляла молчать. — Но в вашей стране много людей, готовых уверовать. Наши братья, прибывшие раньше, собрали паству. — Я видел, — процедил Элиот. Он смотрел в глаза отца Пьера и видел в них доброжелательную, но холодную непоколебимость в своих убеждениях. — Паства — это стадо овец, да? — Элиот, — тихо проговорил Лео. — Что же вы сами не проповедуете там, на улицах? — не слушая, спросил он. Пальцы Лео с силой впились в плечо и мышцы онемели от боли. — Наша задача иная, сын мой, — отец Ренуар поднял голову и взглянул на Элиота. Его длинные пальцы скользили по страницам книги. Иногда и Лео в раздумьях делал так, кончики его пальцев проходились по строкам, по корешкам книг, и это смотрелось естественно. Но отец Ренуар напоминал паука, положившего свои паучьи ноги на страницы. — Мы — отцы-инквизиторы, — он помолчал и, заметив, что незнакомое слово не произвело на Элиота впечатления, продолжил. — Задача святой инквизиции — карать еретиков. Тех, кто связан с Дьяволом. Тех, кто использует магию. Тех, кто пособничает демонам. — А так же тех, кто имеет глаза или волосы не того цвета?! — Элиот резким движением плеча сбросил ладонь Лео с плеча и подскочил на ноги. — Ряженые идиоты! Катитесь ко всем чертям! Развернувшись, он подхватил ножны с мечом и широким шагом направился прочь. — Прошу простить моего господина, — услышал он голос Лео. — Он не желал оскорбить вас. — Хватит извиняться! — Элиот обернулся. — Я сделал то, что желал. — Извините, — продолжил Лео, проигнорировав его. — Он не хотел быть груб с вами, он обязательно извинится. Раздражённо фыркнув, Элиот ушёл. Он бегом поднялся по лестнице, влетел в комнату и со всей силы хлопнул дверью. Он не имел права так обходиться с гостями его дома. Но эти люди бесили. Они отказались ужинать за одним столом с Винсентом, а он — Найтрей, черт бы его подрал. Найтрей! Отказались лишь из-за цвета его глаз. Элиот подошёл к распахнутому окну и ударил сжатым кулаком по оконной раме. Дерево тихо скрипнуло, а ушибленный кулак отозвался болью. Элиот прижался лбом к раме и выглянул в окно. Сгущались тучи, ветер шевелил украшенные золотом листвы ветви дуба, а солнце насмешливо выглядывало из-за тёмного облака. — Хватит беситься, — сказал Лео. Элиот не обернулся, но услышал его тихие шаги. Отвечать он не стал, лишь крепче сжал ножны меча. — Оконная рама тебе зла не желает. — Уйди, — он понимал, что он на взводе, и не желал срываться на Лео. — Вот как? Элиот бросил взгляд через плечо. Лео спокойно сидел на кровати. Он запрокинул голову, и тёмная волна его волос мягко легла на плечи. Стёкла очков поймали отблеск солнечного луча и слабо блеснули. — Извини, — Элиот сглотнул ком в горле и отвернулся. — Я знаю, что не должен был так поступать. Я... — он замолчал. — Ты пойдёшь и извинишься, — подсказал Лео. — Я понимаю, почему ты злишься. Но они — гости. Никто не отберёт твою свободу, потому просто потерпи. Разлилась тишина, приятная и бархатистая. Ветер шуршал листьями, срывал их с ветвей и нёс к земле. Ворох пожухлой листвы укрыл влажную от ночного дождя землю. Наверное, там, внизу, чудно пахнет. — Спустимся в сад, — попросил Элиот. Словно завороженный, он следил за плавным полётом охристо-золотого дубового листа. В саду росло много клёнов, их листья были красными и выделялись яркими пятнами в общем золотом ковре. Солнце иссушило дорожки и листья. Может, они уже не захрустят под ногами, но мягкий тихий шорох приятен по-своему. Он поставил ножны у кровати и взглянул на Лео. Его лицо, повёрнутое к Элиоту, было залито солнечным светом, пробившимся сквозь покрывало туч. На губах Лео играла улыбка, и Элиот впервые отчётливо осознал своё острое желание поцеловать эти губы. Щекам стало жарко. — Кстати, — проговорил Лео, — твоя сестра заказала тебе костюм к балу. Его привезли, он в комнате у Ванессы. — Я бы и фраком обошёлся, — недовольно нахмурился Элиот. — Пойдём. Они не взяли плащей. Спустившись вниз, Элиот первым вышел навстречу осеннему холоду и ветру. В воздухе витал запах сырости, и хотелось дышать этим запахом полной грудью. Он так же прекрасен, как аромат волос Лео. — Смотри, — Элиот указал на листья под сенью дуба. — Там сухо. Крона могучего дерева оказалась хорошей защитой. Земля была чуть сырая, а листья громко зашуршали, когда Элиот прошёлся по ним. Он сел на землю, привалился спиной к узловатому стволу и запрокинул голову. Летом сквозь густую листву не пробивалось и лучика, но теперь Элиот видел серую хмарь в прорехах кроны. — Здесь мало дубовых листьев, — заметил Лео, присаживаясь рядом. Он взял в руку тополиный лист, поднял лист кленовый и сложил их вместе так, чтобы красное пятнышко легло по центру. — Видимо, ветер пригнал. — Люблю раннюю осень, — отозвался Элиот. — Когда всё горит и солнце светит ещё по-летнему ярко, а земля сухая и пахнет пылью. — Мне больше по душе дожди, — ответил Лео. Он прислонился затылком к шершавой коре дуба. — Я не сомневался, — отозвался Элиот. — За пеленой дождя видно ещё меньше, чем за стёклами очков. Он потянулся к лицу Лео, дотронулся пальцами до металлической оправы очков. Он сознательно медлил, давал Лео возможность любым жестом намекнуть, что ему неприятно, но Лео не шевелился. Элиот снял очки и отложил их в сторону, на корень, выпиравший из земли. — Сделаешь что-нибудь лишнее — стукну, — предупредил Лео. — Что в твоём понимании лишнее? Он не ответил. Элиот пропустил пряди его длинной чёлки сквозь пальцы и зачесал её назад. Он уже видел глаза Лео, но дыхание перехватило от взгляда в тёмные радужки, пронизанные искрами. Так выглядит пасмурное небо в сумерках, если смотреть на него лёжа под деревом и видеть золотистые листья на его мрачном фоне. В глазах Лео отражалась вся величественная царственность осени. Но во взгляде легко читалась настороженность. Элиот подался вперёд, но Лео отпрянул, и они оба повалились в хрусткую сухую листву. Лео весь сжался, будто готовый к прыжку, и ощущение его напряжённого тела под собой заставило замереть, прислушиваясь к ощущениям и реакциям собственного тела. Элиот ждал требования слезть, но Лео хранил молчание, и только его шумное из-за тяжести навалившегося на него Элиота дыхание нарушало тишину. — Ну и? — спросил Лео. — Что? — Элиот приподнялся на локтях, и листья громко зашуршали от его движений. — Согласно законам жанра определённого рода книг сейчас ты должен либо поцеловать меня, либо слезть и продолжить любоваться окрестностями. Сделаешь первое — убью, сделаешь второе — будешь выглядеть дураком. И как ты поступишь? Элиот наклонился ниже, и его лицо обдало чужим дыханием. Ветер над головами шумел листвой, безжалостно обрывал её и бросал на землю. Хотелось опуститься вниз, прижаться щекой к груди Лео и слушать его сердцебиение. Никто не найдёт их здесь, под защитой старого дуба. С замиранием сердца Элиот осознавал окружавшую действительность как нечто особенное, он чувствовал, что растворяется в земле, в листве, в сером небе, в тусклых лучах солнца — в осени. И в глазах Лео. Элиот отстранился и сел. Голова шла кругом, и он чувствовал себя опьянённым ощущениями от случайных прикосновений, от запахов, от холода ветра и жара чужого тела. На миг ему почудилось движение где-то там, в глубине сада, но, присмотревшись, он ничего не увидел. Лео молча сел, встряхнул волосами и потянулся за очками. Потом он встал, отряхнул рукава от приставших к ним листьев и пошёл к парадному входу, оставив Элиота одного. Что-то неправильное происходило. Больше не было той лёгкости в контактах с Лео. Осталась лишь острота напряжённости, сковавшая руки. Чтобы разорвать эти цепи, требовалось либо отступить назад и попытаться совладать с собой, либо сделать шаг вперёд и свыкнуться с последствиями. А Элиот не знал, какие могли быть последствия. Он ничего не знал и ничего не понимал, это бесило. Он всегда был очарован Лео, но не думал, что это очарование способно разбудить такое тёмное пламя, пожиравшее душу изнутри, сжигавшее её в пепел. Элиот долго сидел под дубом. Он хотел подумать, но думать не получалось, все мысли разбежались в разные стороны. Была пустота, был ветер, и была осень. И больше ничего. Солнце умирало и перед неизбежной смертью оно проливало яркое золото на стволы деревьев. Солнечный свет пролегал широкими полосами по дорожкам и по пожухлой траве. Элиот стряхнул с плеч листья. Он не любил долго сидеть на одном месте, но возвращаться в комнату не хотел. Когда сумерки тонкой паутиной окутали сад, он поднялся, размял затекшую шею и пошёл вдоль ограды. Кругом царило увядание, навевавшее тоску.