Снежный перевал

Двери в холле на первом этаже не закрывались до самых холодов. Хансу нравилось ощущать, как ранние осенние сквозняки гуляют по полу, пронизывая насквозь даже самые теплые носки. Часто они приносили с собой желтые, оранжевые и красные листья с улицы, и тогда холл напоминал заброшенную аллею в парке. Диван и резные стулья – вместо лавочек, множество разнообразных цветов на подоконнике – вместо клумб, а витиевато уложенная плитка и мечущиеся по ней смерчи листьев и вовсе – настоящие. И Хансу все это нравилось. Нравилось, что сад вокруг дома выглядит заброшенным, потому что он никогда не убирает и не жжет листья, не подрезает кусты роз и жасмина, не выносит упавшие яблоки. Он вообще старается как можно меньше мешать природе в ее ежегодном круговороте – она и сама знает, как должно быть. Дом, в котором живет Ханс, стоит на отшибе маленького поселка, расположенного в небольшой уютной долине, окруженной горами. Ветра сюда не заглядывают, бессильные перед горными вершинами, степенно охраняющими маленький закуток, летом тут в меру тепло, а зимой – в меру холодно. Небольшим недостатком, правда, являются обильные снегопады, которые ранней зимой засыпают единственную дорогу, ведущую в близлежащий городок, и выбраться из деревни можно только на снегоходе или на лыжах. У Ханса нет ни снегохода, ни лыж, и он в эту пору выбирается из снежного плена с соседями, когда тем надо в город, а иногда безвылазно обитает в белом мире около месяца. Благо – погреб всегда полон крупами, соленьями и консервами, а в углу примостился генератор, так, на всякий случай. Ничто не нарушает покой местных жителей, разве что – они сами. Семейные разборки, потерявшаяся коза, пропавшая курица – все, что может внести переполох в маленькую деревеньку. Люди живут здесь поколениями, ведя свой нехитрый быт в старых, даже древних каменных домах. Но ничто не разваливается: есть здесь и свои плотники, и каменщики, и кузнец с крохотной кузницей. Дом в этом удаленном от шумных городов уголке достался Хансу от его дедушек – родителей папы-омеги. И со временем Ханс понял – лучшего места, чтобы спрятаться, и придумать нельзя. _________________________________________ Утро началось со звонка мобильного, и Ханс, поняв, что проспал, едва не сломал себе шею, навернувшись с кровати. - Здравствуй, дорогой. Я тебя не разбудил? – раздался в трубке приятный ласковый голос. - Нет, пап, я как раз на работу собираюсь, - ответил Ханс, натягивая брюки одной рукой. - Ты знаешь, я вчера хотел положить деньги на твой счет, но оказалось, что такого счета больше не существует. Ты, что, закрыл его? Ханс хлопнул себя по лбу и смачно выругался, про себя, конечно. Да, счет он закрыл специально, но совершенно забыл сообщить об этом папе, а тот каждый месяц кладет на него некоторую сумму, мол, на карманные расходы. - Да, пап, я закрыл тот счет, - неохотно процедил Ханс, застегивая мелкие пуговички на шелковой рубашке. - Но почему, милый? – возмутились из телефона. - Я уже тысячу раз говорил, что я взрослый самостоятельный человек, я работаю и получаю зарплату, и могу сам о себе позаботиться, - вкрадчивым тоном бубнил Ханс, нашаривая под столом тапочки и наливая кипяток в заварной чайничек, который он, разумеется, перевернул секундой позже. - Ханс, я тоже тысячу раз говорил, что ты наш любимый ребенок, и мы всегда будем о тебе заботиться! И знаю я твою зарплату! Ну сколько может получать учитель литературы в государственной школе?! Не заставляй нас беспокоиться! - Но у меня нет острой потребности в деньгах! – возразил упрямый омега. Телефон шлепнулся на коврик у порога, когда Ханс зашнуровывал черные лакированные туфли, но протестовать от этого тише не стал. - Я провел в доме своих родителей все детство и прекрасно знаю, что там постоянно нужно что-то чинить. То пол прогнил, то крыша протекает, то забор вот-вот обвалится! Не упрямься и открой новый счет, мы с отцом будем рады помогать тебе, правда, дорогой? - Даже и не мечтай! Этот неблагодарный щенок ничего от меня не получит! – злобно прорычал кто-то издалека. Ханс только хихикнул на такую очевидную обиду отца, но ни капли не удивился. Отцу было за что злиться на него, хотя обычно он выхватывал трубку у папы и кричал всевозможные гадости прямо в динамик, после чего позволял настрадавшейся технике упокоиться у ближайшей стены. Папа уже давно перестал жаловаться на разбитые телефоны, – за последние два года привык. - У отца сегодня плохое настроение? – засмеялся Ханс. - Да он просто опаздывает, - отмахнулся папа, – так когда ты откроешь счет? - Пап, давай позже об этом поговорим, я тоже опаздываю. Я вечером позвоню, - Ханс торопливо скинул звонок, пока родитель не начал возражать. Перед выходом омега оглядел себя в зеркало, поправил неровно застегнутую темно-зеленую рубашку, сверху надел приталенную черную классическую жилетку. Пришлось еще расчесать длинные растрепанные волосы темно-каштанового цвета, а чтобы подвести глаза, времени уже не хватило, но они у Ханса и так выразительные, благодаря пушистым темным ресницам, да и зачем обводить такие черные омуты. Быстренько нанес бесцветный бальзам на пухлые розовые губки, большего Ханс, увы, позволить себе не мог, негоже соблазнять наивных юных школьников. Вот только это Ханс чувствовал себя невинным ягненком рядом с большинством своих подопечных. Накинув бежевое пальто, молодой учитель выбежал в большой тенистый двор, где у ворот стоял старенький зеленый внедорожник. Свою машину Ханс трепетно обожал, не принимая во внимание ни ее состояние, ни преклонный возраст. По человеческим меркам машина считалась бы мумией фараона. Покапризничав для приличия, джип все-таки завелся, издавая звуки, близкие к предсмертным хрипам, но это было его обычное состояние. Дорога от дома Ханса до школы, где он работал, занимала сорок минут и представляла собой извилистую змейку, то спускающуюся, то поднимающуюся в крутые своенравные горы. Было много участков, где с одной стороны высеченной стеной высилась гора, а с другой зиял, казалось, бездонный обрыв. Виды, открывавшиеся с каждого такого промежутка, поражали воображение и, засмотревшись, можно было запросто отправиться в незабываемый и прекрасный полет. Что и случалось время от времени с неместными зеваками. Когда Ханс наконец подъехал к школе, на часах была половина восьмого, – как раз хватит времени позавтракать. Школа была старая… очень старая. Настолько старая, что, находясь на втором этаже, Ханс иногда боялся оказаться на первом, а находясь на первом, боялся, что кто-нибудь со второго окажется там, где стоит сейчас он. Само здание было построено в шестнадцатом веке, и, скорее всего, не только Ханс опасался за свою жизнь. Раньше это было частное поместье какого-то знаменитого и богатого рода, но, как иногда случается, однажды у рода не осталось ни одного наследника, и здание перешло к государству, а государство сделало из него школу. Два века назад. Увидев это место впервые, Ханс подумал, что какая-нибудь жуткая история о привидениях или загадочных убийствах здорово бы сюда вписалась. Он точно не удивится, если однажды здесь снимут очередной хоррор. Поместье было окружено здоровенными старыми дубами, ветки которых были похожи на чьи-то скрюченные кривые пальцы, когда скидывали листву, что еще больше усиливало и так мрачную гнетущую атмосферу. Внутри здания не было никаких просторных светлых галерей или больших залов. Если бы не электричество, то света не хватало бы для обучения, ибо все окна были длинными и узкими и, словно нехотя, пропускали солнечные лучи. Но за долгое время Ханс успел ко всему этому привыкнуть и научился бороться с чувством подавленности, которое возникало у него в этом месте. Он вошел в двустворчатые массивные двери, которые всегда с трудом открывал, и направился в одно из немногих уютных мест школы, учительскую. Ранние пташки-ученики вежливо здоровались с ним, а Ханс дружелюбно кивал и улыбался. Его коллеги, большинство которых жило неподалеку отсюда, приходили на работу гораздо позже, но в каждом правиле всегда есть исключение. - О, многоуважаемый мистер Колман, - ехидство захлестнуло Ханса ударной волной, стоило ему переступить порог, - Вы наконец прибыли! - Привет, Адлер, - улыбнулся Ханс, стягивая пальто и вешая его на пока пустую вешалку, - я тоже рад тебя видеть. И омега плавно опустился в мягкое темно-синее кресло у массивного, весело потрескивающего дровами камина. - Зима, вроде, еще не началась, и снегом не пахнет, а ты будто по сугробам на лыжах ехал, - запричитал невысокий черноволосый бета, сверкая голубыми, полными недовольства глазами. В процессе возмущения он еще умудрялся разливать чай. – Я уже успел две кружки чая выпить и не съел ни одного блина, все тебя ждал, противный, а ты… Иногда… нет, всегда, когда Ханс смотрел на Адлера Виланда, он абсолютно не понимал, как тот умудрился родиться бетой, а не омегой. Внешне Адлер совершенно не отличался от омеги: его тело было хрупким и изящным, рост невысоким, а личико таким милым, что не восхититься им мог разве что слепец. По характеру Адлер тоже не далеко ушел: капризный, обидчивый, и настроение меняется по тридцать раз в день, как у вечно беременного омеги. Единственное, что выдавало его, запах, обыкновенный и ничем не примечательный, пресный запах беты. Ну, а к чему отнести тот факт, что Адлер переспал с большей частью преподавательского состава, не знал и сам «казанова». Со всеми остальными он этого не сделал лишь потому, что оставшаяся часть – беты, а своим полом мистер Виланд из какого-то, ему одному ведомого принципа, не интересовался. А на подобные вопросы отвечал: «Скучные они, беты эти…». Но зато с Адлером никогда не было скучно… Хансу, по крайней мере. Он смирился с непристойными шуточками, постоянно затрагивающими и его самого, и даже с частыми отлучками друга, что бывало и во время урока. И откуда у него столько любвеобильности? - Эй, ну ты, что, совсем меня не слушаешь? – Ханс очнулся только тогда, когда до холодных пальцев дотронулась горячая чашка. – Неужели твои мысли, наконец-то, заняты кем-то одушевленным? - Прости, я просто задумался, - улыбнулся Ханс, принимая чашку с чаем, - и мысли мои заняты только предстоящим учебным днем. - Друг мой, я начинаю терять надежду, – Адлер громко и показательно печально вздохнул, – как вспомню, сколько трепетных горячих сердец разбилось о холодную стену твоего безразличия, мне аж дурно становится. - Ты уверен, что это были именно сердца? – Адлер фыркнул от смеха, расплескав чай. - В чем-то ты прав, - согласился он, - однако, в твои 22 большинство омег имеют в мужьях здоровенного волосатого альфу и, как минимум, одного орущего монстрика в виде ребенка, ты же, при таком разнообразии, до сих пор девственник. - Ханс поперхнулся чаем и поднял на друга красное от возмущения и стеснения лицо. Адлер хохотнул, позабавленный реакцией друга. - Ну ладно, - всплеснул он руками в примирительном жесте, - я тоже думаю, что выбор здесь не ахти какой. Но я надеюсь, что недавно поступивший экземпляр заинтересует тебя… - бета выгнул бровь в абсолютно непонятном Хансу намеке, и все, что осталось сделать ему, в недоумении пожать плечами. - Так ты еще не знаешь?! – Виланд буквально захлебнулся эмоциями, подпрыгнув в кресле и выпучив глаза. – Два дня назад к нам перевелся новенький, и сегодня он впервые приходит в твой класс! - В мой? Сейчас? – вполне естественно удивился Ханс. Он вел выпускной класс, и сейчас была середина ноября. Какой дурак будет переводиться в такое время? - Ага, - кивнул Адлер и продолжил с крайне самодовольным видом, - и зовут его Эрхард Вернер. Тишину, опустившуюся на учительскую, можно было потрогать руками. Спесивое выражение уныло сползло с лица Адлера, озадаченного реакцией Ханса… нулевой, точнее сказать, реакцией. - Ты, что, не знаешь фамилию Вернер?! – ошалел бета. Ханс хотел было заявить, что он не обязан знать каких-то там выскочек, ему и собственного отца хватает, но ему не дали вставить и слова, Адлер разразился громкой обвинительной тирадой, - да в каком веке ты живешь?! У тебя, что, нет телевизора или компьютера? Компания Вернер – это ведущая компания в области компьютерных технологий! У ее создателя и главы два сына: старший – альфа и младший – омега. Месяц назад омежку похитили с целью выкупа, полиции едва удалось спасти бедняжку, и с тех пор его никто не видел. Родители наверняка спрятали сына в какой-нибудь башне, окруженной рвом, ну и старшего решили подальше отправить, пока все утрясется. Выбор пал на нашу глушь, и скоро один из самых альфистых альф войдет в твой класс и покорит твое ледяное сердце с первого взгляда! – мечтательно заливался бета. – Я видел его по телеку, он – лучший из лучших, то, что тебе надо! Ханс в ступоре хлопал глазами-блюдцами. Только этого ему и не хватало! Адлер тем временем, взглянув на настенные часы, подпрыгнул еще выше прежнего. - Ой, мне пора бежать, нужно к уроку подготовиться, - щебетал он, - и ты тоже должен подготовиться к прибытию твоего будущего мужа! Я так за тебя рад! – и умчался, оставив своего друга в полнейшем смятении. Ханс на автомате поднялся и поплелся в свой класс на втором этаже, на первом предсказуемо разместились младшие классы. Войдя в кабинет, омега закрыл дверь на ключ и присел на ближайшую парту. Значит, в его классе новенький. И это альфа. По словам Адлера, красивый, богатый и, наверняка, самоуверенный альфа. Избалованный и привыкший получать все, что пожелает. Значит, все начнется с начала: нелепые ухаживания, попытки остаться наедине, подколы и намеки. А узнав о репутации Ханса, как неприступного омеги, этот Эрхард Вернер упрется рогом и захочет всем доказать, что он особенный, что ему холодный учитель точно отдастся, хотя ни на кого раньше внимание не обращал. Ну, ничего, не в первый раз Хансу кого-то разочаровывать. И не таким ручонки отбивал. А Адлер – предатель, уже поженил их в своих фантазиях, и Ханс, небось, уже трижды папа. Неугомонный бета! Он не знает еще, что у Колмана имеется неприятный опыт по части свадеб в прошлом. Вспоминая об этом, Ханс каждый раз ежился, словно заново все переживал. Да, ужасно получилось тогда. Потому Ханс и бежал на другой конец страны, чтобы у отца, постоянно занятого исследованиями и лабораторией, не было большого промежутка свободного времени – приехать и уши непутевому сыну-омеге надрать. С тех пор два года прошло, а он все еще злится. За пять минут до начала урока в дверь начали тарабанить, и Ханс, спохватившись, быстренько открыл. Ученики, галдя и здороваясь, усаживались на свои места, Ханс писал на доске дату и тему урока. Вот и звонок, возвещающий о начале пытки для подростков, сотрясая перепонки, пронесся по коридорам. Дурное предчувствие сковало напуганного омегу, хотя, какое предчувствие, он ведь все знал заранее. Почему-то сильно стучало сердце, а когда дверь открылась, и в класс протиснулся полноватый директор, мистер Мориц, забилось еще быстрее. - Доброе утро, мистер Колман. Здравствуйте, ребята, - дружелюбно улыбнулся альфа, – у меня для вас приятная новость: к вам прибыло пополнение. Эрхард, заходи, пожалуйста. «Нет, не смей! Убирайся отсюда! Убирайся вон!!!» - кричал Ханс в собственной голове. Он уже боялся и ненавидел неизвестного, желая, чтобы тот, кто сейчас стоял за дверью, не открыл ее и не переступил порога. Запах. Он почувствовал его еще до того как увидел обладателя. Божественный, идеальный во всех отношениях запах. Сопротивляться ему было практически невозможно. - Ну, я пойду, а вы тут знакомьтесь, - донеслось до Колмана, как из тумана. Хлопнула дверь, и Ханс огромной силой воли заставил себя поднять голову и взглянуть на нового ученика. И ему сразу захотелось спросить: этому парню, правда, 18 лет? Выглядел он гораздо старше, возможно, благодаря внушительной фигуре. Новенький был выше и шире в плечах всех альф в классе. Его лицо было мужественным, даже немного грубым, и весь его образ в целом дышал какой-то дикой, первозданной красотой. Ханс почему-то подумал, что в прошлой жизни этот альфа мог быть тигром. Здоровенным злобным тигром. Почему злобным? Потому что взгляд, которым парень сверлил Ханса, иначе, как пожирающим, и не назовешь. - Расскажи немного о себе, - с трудом выдавил омега, не зная, куда спрятаться от этих прожигающих темно-зеленых глаз. Сердце готово было вот-вот остановиться от напряжения, во рту пересохло, и Хансу приходилось сжимать кулаки до боли, чтобы никто не заметил, как у него руки дрожат. В животе образовалась странная пустота, будто там черная дыра свои спирали закручивала. - Меня зовут Эрхард Вернер, - тихо сказал альфа низким бархатным баритоном. Он смотрел только на Ханса, будто с ним одним говорил, - и я вас трахну…