1750-е.
Каждая комната, каждый угол, каждая полка безграничного поместья была заполнена книгами. Куда бы Альфред не пошёл, он мог чувствовать липкий запах времени. В какой-то момент, ему даже началось казаться, что этот запах стал частью его самого. Ему хотелось бежать подальше от книг, от бесконечных уроков и наказов. Он ненавидел ощущение бумаги под его пальцами, запах чернил неумолимо вызывал рвотные спазмы. Он хотел сбросить все книги на пол, сжечь и развеять их пепел по ветру. Разумеется, Артур бы этого не одобрил. Он вообще никогда и ничего не одобрял. Альфред достал серебряные карманные часы, подарок от Артура, из своих коричневых брюк. Время было почти два часа дня. Скоро придёт преподаватель греческого. Ещё одна вещь, которую он столь ненавидел, пустая трата времени на бесполезное зазубривание языка, который даже не был никому нужен. Артур постоянно говорил, что это дань традициям и когда он закончит греческий, то потом следом будет латынь. Никому не нужны были эти языки. Никто на них даже толком не говорил. Все эти традиции, пустые речи из древности вводили его в скуку. Он чувствовал себя книгой на полке, которую поставили собирать пыль, потому что так надо. Потому что так было всегда.
Альфред пробежался по пустому коридору, грохот его ботинок отскакивал от стен и возвращался к нему. Прислуга была занята на кухне, горничные трепыхали пыль в другой части поместья. Хотя даже если бы они и были тут, то редко с ним разговаривали. Ему даже казалось, что они его боялись. Они работала в поместье уже десятки лет, старели на его глазах. Его же телесная оболочка не сильно поменялась за последние 30 лет. Он стал немного выше, это да. Если бы кто-то посмотрел на него, то мог предположить, что ему было около шестнадцати. Сколько было на самом деле? Он перестал считать после шестидесяти. Когда ему было шестьдесят? Этого он уже не помнил.
Он забежал в обеденную комнату и запрыгнул на длинный стол. Зачем? Просто потому что он мог. Он прошёлся по обеденному столу, представляя как бы Артур отреагировал на это зрелище. Ему бы это точно не понравилось. Английское бледное лицо окрасилось бы в красный цвета гнева и позора. Он бы точно что-то сказал про манеры. Бла-бла-бла. Альфред пнул вазу, которая стояла посередине стола. Хрупкий фарфор рассыпался на мелкие кусочки по холодному мраморному полу. Всё равно прислуга поставит новую. В этом поместье ничего не менялось, даже он. Всё и всегда было стабильно, идеально. Артур бы ещё сказал, безопасно. Альфред бы добавил, душно.
“Интересно.” Прозвучало за его спиной.
Голос прервал его бесконечный поток мыслей, пошатнул его мир. Альфред вздрогнул и потерял баланс на столе. Точно так же как и фарфоровая ваза, он упал на пол, его рука зарылась в острые осколки. Это было в новинку. Боль залезла в его тело вместе с мелкими частицами фарфора. Бусинки крови обозначили порезы. Альфред поморщился и прикусил губу, чтобы не заныть. Кровь пульсировала в его руке, рассылая горячую боль всё дальше и дальше как яд.
“Заплачешь из-за этого?” Владелица голоса подошла к нему и склонилась над ним. Холодные тонкие пальцы сомкнулись на его тёплой от крови ладони. “Прошу прощения, что я тебя напугала.”
Прошло много лет с тех пор как он видел эти фиалковые глаза в последний раз. Она не изменилась. Время не расчертило линии на её коже, не согрело её руки. Хоть он и знал Россию, но ошарашенно изучал её, будто это была их первая встреча.
“Что ты тут делаешь?” он спросил, морщась от боли. Россия осторожна вытащила осколки из его ладони. Не нужно было ни бинтов, ничего. Такие мелкие царапины затянутся через час и не оставят и следа.
“Англия и я привезли твоего нового учителя греческого.” Она улыбнулась ему, заглядывая в глаза без стеснения.
Альфред отвёл взгляд в сторону. Лишь упоминание греческого языка испортило всё его настроение, окрасив мир в оттенки чёрного и белого, как чернила и бумага.
“Кто-то не очень этому рад, как я посмотрю.” Она усмехнулась и выпрямилась во весь рост.
Альфред всё так же упёрто смотрел в сторону, подальше от неё, будто она была виновата в том, что ему приходилось зубрить греческий, а потом латынь после этого. Он ещё даже не начал, но уже ненавидел латынь заранее.
“Молодой человек, вам сегодня в обед плюнули?” Она потрепала его по волосам. “Греческий не так уж и плох.”
Он встал на ноги и отряхнул руку от крови. Его порезы начали затягиваться. Его молодые губы были упрямо стиснуты в одно тонкую нить. Он жаждал вырваться из своей рутины, вырваться из этой проклятой безопасной крепости.
“Чем он может быть хорош?” Джонс выдавил из себя слова.
“Ну хотя бы тем, что ты сможешь удивить девушку, которая тебе понравится.” Россия улыбнулась шире. “Я гарантирую тебе, женщины любят умных парней.”
Альфред хмыкнул в ответ. “Почему ты тогда с Артуром?”
Она не стала его поучать, а вместо этого ласково засмеялась, сохраняя широкую улыбку на лице. Солнечные блики играли в её глазах, окрашивали некоторый локоны её русых волос в золото. Он не мог не улыбнуться в ответ, мир больше не пах книгами и пылью вокруг него. Он поймал запах леса и улицы, который исходил от её кожи и одежды.
“Ты умеешь задавать хорошие вопросы.” Она кивнула и одобрительно похлопала его по плечу. Её похвала внушила ему неимоверную гордость, наполнила его грудь жаром силы. Ему казалось, что в этот момент он мог свернуть горы (сделанные из книг), проплыть все реки мира (омываемые чернилами). Однако это ощущение рассыпалось в пыль, как только Джонс заметил своего преподавателя в дверном проёме.
“Молодой мастер Джонс, прошу, пройдёмте в ваш кабинет.” Пожилой грек кивнул головой в знак уважения, прижимая три толстых тома книг к груди.
Россия отошла в сторону, открывая ему путь. Он недовольно вздохнул. Пока она стояла между ним и преподавателем, он хотел верить, что она будет его стенной, его щитом от скучных уроков. Однако чернила и бумага его лежали на его столе, дожидаясь своего часа. Он сделал пару шагов, как Россия обвила её пальцы вокруг его предплечья.
“Я награжу тебя за твои старания.” Она подмигнула ему заговорчески и её хватка испарилась в ту же секунду.
Её слова заинтриговали его, дали второе дыхание. Его типичная рутина наконец-то будет разбавлена. По крайне мере он так думал. Он не знал, что Россия собиралась взять его с собой в город, но Англия запретил всё под предлогом, что ночной город это не место для молодых стран, как Альфред. Артур отмахнулся от предложения, напомнив России, что Альфред ещё не умеет обращаться с оружием. Риск был слишком велик. Молодой Альфред ничего этого не знал, когда он последовал за своим преподавателем и действительно пытался его слушать. Пытался вычерчивать новый алфавит с усердием и даже с любовью, чтобы заслужить обещанное, недоступное, вознаграждение. Молодой Альфред не знал ничего. Он был лишь воспоминанием.
Уже более выросший Джонс наблюдал за всем этим со стороны, ощущая бесконечную боль от одиночества в его груди. Он помнил насколько пустой и холодной была его жизнь в английском особняке. Ему было дозволено всё и в то же время ничего. Он наблюдал за своим молодым воспоминанием, прекрасная зная, что его надежды будут разрушены. В тот вечер ему придётся опять засесть в библиотеке, зачитывая Библию и обсуждая почему и что было правильным в историях с пожилой горничной. Он будет всё так же сидеть в холодных стенах, так будет повторятся день за днём, день за днём.
Это то, что проклятье и делало. Заставляло его пережить все худшие и леденящие моменты его жизни. Он помнил, что то же самое происходило с Анной. Проклятье лезло всё глубже и глубже в её воспоминания, вынося на поверхность всю боль и отчаяние, пока оболочка в итоге не начинала трескаться от холода и разносить всю ту боль на остальных, обрекая всех вокруг на её сокрушающую месть. Происходило ли это с его телом? Джонс тяжело сглотнул его опасения, представляя, как его холодеющая оболочка разносит Нью Йорк и всех в отеле.
Россия из прошлого проводила спину молодого Джонса своими фиалковыми глазами и развернулась в обратную сторону.
“Мне его жаль.” Она скала и наступила на разбитую вазу. Треск осколков зазвенел из под её сапог. “Я знаю, что ты хочешь дать ему жизнь, которой мы все были лишены, но это не приведёт к ничему хорошему.”
Англия, разумеется, стоял в дверном проходе напротив того, через который только что вышел молодой Джонс. Слова Анны не дали никакого эффекта на него. Он был неприступным, когда дело доходило до воспитания Джонса. Он видел только один единственный правильный способ и собирался следовать ему до конца. Где был конец? Он ещё этого не знал.
“Ты помнишь себя в его возрасте?” Россия спросила, запрыгнув на стол.
“Лучше бы не помнил.” Англия нахмурился, подходя ближе к ней. “Я был полным идиотом, одержимым битвами и охотой. Меня было не затянуть за книги даже под страхом смерти.”
“Представляю.” Россия хихикнула. Она хотела добавить, что не очень то многое и изменилось, но решила немного побаловать его гордость и придержать язык за зубами в этот раз. “А ещё?” Она наклонилась немного вперёд, покачивая плечами, желая историй. Её любопытство было неутолимо.
“В тот момент все в Европе были одержимы религией.” Он облокотился об обеденный стол одной рукой, его зелёные глаза слегка приподняты, он рылся в своих воспоминания как в бесконечном сундуке сокровищ. “В какой-то момент я совершил ошибку и присоединился к Крестовым походам. Самая глупая и бесполезная затея в мой жизни. Потом я отказался.”
“Значит ты был не так уж и глуп,” она склонила голову на бок в его сторону, ловя его каждое слово.
“О нет, я был ещё более тупым идиотом в тот момент и наивно верил, что это будет очень легко. Просто отказаться от похода и жить дальше.” Он поморщился, осуждая себя самого из прошлого. “Потому что я не отправил гонца или письмо, нет. Я высказал моё несогласие прямо Испании в лицо. За что он назвал меня еретиком, запер в темнице, а потом сжёг на костре.”
“И как ты?..” Россия удивлено распахнула глаза. Этого она явно не ожидала.
“Уилл подобрал мои останки и доставил обратно на остров. Через два дня я пришёл в себя на своей постели. Так что теперь мы знаем, что огонь стран не берёт.”
“Никогда бы не подумала, что нам будет доступна подобная информация.”
Артур поймал локон её волос между указательным и большим пальцем, скользя ими вниз до самых кончиков, наслаждаясь ощущением русого шёлка.
“Что по поводу тебя?” Он спросил, продолжая его игры с её волосами.
Однако Анна не хотела отвечать. Она прикусила свою нижнюю губу и вместо ответа потянула англичанина за край его красного камзола, беззвучно прося его двинуться немного в её сторону. Англия редко следовал за кем-либо, но в этот раз позволил Анне притянуть его ближе. Она продолжала тянуть его, пока он не встал перед ней, в ловушке между её бёдер. Он был готов поклясться тёплые лучи солнца шаловливо танцевали в её глазах, предвещая неприятности. Она хитро ухмыльнулась, её ладонь скользнула по его груди вверх до его плеч, её пальцы слегка подавливали на волны его мышц.
“Я планировала убийство.” Она прошептала, заглядывая ему в глаза, ища реакцию на её слова. Леденящие ладони скользнули по его шее, поползли дальше вверх. Её пальцы обхватили его щёки и притянули ближе к ней, и он поддался. Анна прикрыла свои глаза, ловя его тёплое дыхание на своём лице, прежде чем утянуть его дальше в поцелуй. Она пила тепло его губ, вдыхала его запах. Он завалил её на стол, перехватывая инициативу, покусывая её нижнюю губу.
Он поцеловал её снова, глубоко и горячо, будто хотел испепелить её душу этим жаром. Она приняла его страсть, улыбаясь. Анна обхватила его шею руками, прижимая ближе, чувствуя биение его сердца через одежду. Ей хотелось быть ближе к нему. Она знала, что он разделял это желание. Его руки прошлись по её телу, очерчивая изгибы её груди, талии бёдер. Анна скользнула руками по его плечам и слегка оттолкнула его. Мокрый звук разорванного поцелуя вернул её обратно на землю.
“Тут слишком большие окна.” Она напомнила ему, но всё-таки подставила шею под дождь тёплых поцелуев.
“Ты это начала.” Он прошептал, чувствуя её учащённый пульс на своих губах.
“А ты поддался на провокацию.” Она усмехнулась, пробегая руками по его крепкой спине. Она утопала в жаре его тела, будто оно до сих пор несло пламя и шрамы Инквизиции. Ей хотелось чувствовать его ближе. Однако она всё-таки была права, окна были слишком большими. Она нашла в себе силы и надавила на его плечи упорнее, мягко отторгая от себя.
Он отстранился и поймал её ладонь. Он поцеловал каждый палец на её руке, каждую костяшку, прежде чем зарылся лицом в её ладонь, ловя холод её кожи своими тёплыми губами. Она наблюдала за ним, чувствуя будто она не достойна всего этого. Анна соскочила со стола, подошла ближе к нему и сама затянула его в новый поцелуй. Она зарылась свободной ладонью в его блондинистые волосы, слегка подрагивая от тепла.
“Где ближайшая комната без окон?” Она спросила, разорвав поцелуй. Она залезла ладонями под его камзол, чувствуя тепло его тела через льняную рубаху.
“Недалеко.” Он прижал её ближе к себе обеими руками, заковывая её в объятия. Это были единственные цепи, которые она не хотела сбрасывать.
“Тогда веди.” Она скользнула одной рукой под ткань его брюк.
***
Из телефонного звонка они поняли, что Ирландия, а вместе с ней и Россия, умудрились оказаться в клубе. Дальше дело было лёгким. Надо было всего-то найти адрес ближайшего заведения подобного рода. Все единогласно решили, что Германия был самым лучшим кандидатом для того, чтобы привести Россию. Ирландия не посмеет ему воспротивится. Она его уважала, как и большинство европейских стран.
Однако никто и не задумался, насколько некомфортно Людвиг себя чувствовал в шумных бурлящих стенах клуба. Он не видел ничего заманивающего в бесконтрольных трясках под громкую музыку. Да, алкоголь это хороший аргумент, но его терзали сомнения по поводу качества местных коктейлей. Его здравый смысл назойливо нашёптывал ему, что ничего хорошего тут не подают.
Он возвышался над толпой как огромная каменная гора, пытаясь выловить знакомые силуэты во мраке чистого горячего безумия. Он заметил официанта, чей поднос был буквально переполнен напитками. Людвиг быстро сообразил кому могло понадобится такое большое количество алкоголя. Он последовал за официантов и, разумеется, пришёл прямо к столику барышень.
Улыбка спала с лица Эрин, как только она увидела холодные голубые глаза немца. Венгрия наоборот встретила его с дружелюбной улыбкой и даже предложила присоединиться к ним. Россия вопросительно приподняла бровь. Она никогда бы не могла представить себе, что Германия мог оказаться в подобной месте. А Вьетнам... Азиаты не очень хорошо переносят сильный алкоголь без разогрева. Она заснула на коленях Венгрии, укутавшись в собственную красную юбку.
“Чем обязаны, Германия?” Эрин напряглась и откинулась назад на спинку кожаного дивана. Немец всегда переходил прямо к делу на собеседованиях, она так же не хотела тратиться на пустые разговоры.
“Россия, мне нужно, чтобы ты пошла со мной.” Действительно, он перешёл сразу к главному делу.
Анна слегка склонила голову набок. Интересно.
“Зачем?” Она была заинтригована, не убеждена, но всё-таки встала с дивана и подошла ближе к немцу.
“Помнишь как пару лет назад ты потеряла несколько недель из своей памяти? Будто каким-то образом они просто пропали из твоей жизни?” Его голос был приглушён музыкой, но всё равно ему удалось зацепить её внимание на крючок. “У меня есть ответы на эти вопросы, если ты пойдёшь со мной.”
Ночь обещала быть достаточно интригующей для неё. Россия осторожно осмотрела его с ног до головы, будто пытаясь найти подвох. Скрытое оружие или что-то подобное? Она внимательно всмотрелась в его лицо, но он был непробиваем. Немец всегда умел выдерживать её проверку. Другие бы давно уже отвели взгляд, но он был как скала. Холод её глаз не мог пробить его защиту.
“Спасибо за ночь, Эрин.” Россия обернулась к ирландке. “Я надеюсь ты и Елизавета хорошо проведёте время.”
Анна подхватила свою маленькую чёрную сумку и последовала за немцем через толпу на выход. Ирландия не могла не сдержать ухмылки, пока она провожала их взглядом. Ведь она знала тоже ответы на эти вопросы. Если Россия узнает их, то Артуру точно сладко не придётся. Ночь только стала для неё ещё лучше. Эрин подхватила очередной коктейль и чокнулась с Венгрией. Это был кокосовый ром со льдом. Она ненавидела ром, но предвкушение будущих неприятностей брата придало напитку вкус рая.
***
1770-е
“Я прошу тебя не делай этого.” Хоть Меттью говорил, что лишь просил, но на деле он молил. Умолял Альфреда образумиться, взяться за голову и перестать бросаться в каждое рисковое решение лишь бы насолить Артуру.
Но, разумеется, Альфред был глух к его мольбам.
“Я не могу больше молчать.” Джонс нахмурился, пробегая глазами по списку запасов, которые потребуются его людям для войны. Он мог запросить всё это у Франции и Испании. Он знал, что они давно строили планы против Англии. Если он предложит свою помощь, предоставит себя как их оружие, то вполне мог рассчитывать на них. Артур был слишком уверен в себе, в своём методе воспитания, отказывался заметить, как Альфред рос всё упрямее, сильнее и, что самое главное, злее. Он злился на англичанина за то, что тот отобрал у него свободу, отобрал голос у его людей.
“Как ты не видишь, Меттью? Мы для него трофеи, которыми он любуется когда ему удосужиться.”
“Мы его семья, а он часть нашей семьи.” Канадец мотнул головой. “Все те годы, когда он о тебе заботился внезапно больше не важны?”
Это была неправда. Его обуревала злость, но не ненависть. Однако он так же прекрасно знал, что переговоры с англичанином будут бесполезны. Артур знал за какие ниточки тянуть и никогда бы не согласился на компромисс. Полноценная война была его единственным шансом получить свою свободу, свою землю назад.
“Я уже принял своё решение.” Джонс собрал со своего стола в одну стопку. Завтра он отправится в Париж рано с утра, а из Парижа уже, возможно вместе с Франциском, в Мадрид.
“Ты точно такой же упрямый как Артур. Ты ничем не лучше его.” Канадцу было больно говорить эти слова, но он отказывался сдаваться. Он хотел бороться за своего брата, хотел показать ему, что эта война не принесёт ничего хорошего. Его дом рассыпался на кучу осколков прямо перед его глазами.
“Я совершенно не такой как он!” Джонс ударил кулаком по столу и полностью повернулся в сторону канадца. “Почему ты не можешь со мной согласиться? Мы связаны одной кровью. Ты всегда меня понимал. Почему ты просто не можешь пойти мне на встречу и бороться за свободу вместе?!”
“Ты думаешь, что ты прав во всём. Что ты эдакий белый рыцарь, который спасёт людей из заключения злой империи. А я считаю, что ты просто играешь в героя, потому что хочешь быть услышанным.”
“Я прав!” Альфред закричал. “Это ты слишком держишься за прошлое, чтобы увидеть настоящее!”
Как они дошли до этого? Когда Меттью был оторван от Франциска, Альфред был его поддержкой, его самым лучшим другом и братом. Им не нужно было порой говорить ничего. Они просто знали мысли друг друга, читали всё из глаз и движений. Да, они всё равно росли порознь. Англия позволял Меттью гораздо больше чем Альфреду, но поэтому канадец ещё активнее пытался быть ближе к брату. Не было и дня, чтобы Меттью не думал об Альфреде. Однако видимо всё это было не важно для Джонса. Он видел лишь свои цели, свои желания и нужды. Он был глух к мольбам канадца, игнорировал его боль и переживания.
Меттью сжал кулаки и отвёл взгляд от брата. Он держится слишком за прошлое? То есть семья - это прошлое?
“Меттью, прошу пойми меня.” Альфред понизил голос, постарался звучать мягче.
Они оба чувствовали предательство, вонзающее нож в их сердца снова и снова с каждым новым словом. Они стояли друг на против друга, но внезапно казалось, что они были на разных концах мира. Меттью не хотел понимать Америку, точно так же как Альфред не хотел понимать Канаду. Им больше не о чём было говорить. Они оба это понимали. Они уже были на войне.
Меттью развернулся и побежал в сторону двери.
“Меттью!” Альфред окликнул его, как только рука канадца легла на дверную ручку.
Здравый смысл говорил канадцу не оборачиваться, но надежда заманчиво шептала, что, может быть, у них ещё был шанс договориться. Меттью тяжело вздохнул и взглянул на своего брата через плечо. Надежда посыпалась к его ногам холодным льдом разочарования. Почему всё должно было быть именно так? Его родной брат, лучший друг, держал его на прицеле пистолета. Рука Джонса дрожала под тяжестью вины, однако он не собирался опустить оружие вниз.
“Я не могу позволить тебе предупредить Артура.” Джонс сжал зубы. Его голос дрожал точно так же как и его рука. Он чувствовал вкус горечи на своём языки, пытался сглотнуть её, смыть ноющее чувство вины. Канадец не опустил руки, твёрдо стоя на месте.
“Стреляй.” холодно сказал канадец. Казалось, что от его тона температура в комнате упала ниже нуля. “Ведь только так ты меня остановишь.” Он повернул ручку двери.
“Меттью, я тебя предупреждаю!”
Дверь заскрипела и открылась. Канада был готов сделать первый шаг за дверь, как выстрел оглушил его. Пуля прошло насквозь через его грудь. Сначала он даже не осознал этого. Не поверил. Только лишь когда липкое тепло распространилось по его рубашке, он принял реальность и боль, захлопывающую тёмную пасть вокруг него. Канадец сполз по открытой двери, размазывая кровь по тёмному дереву. Пуля пробила его лёгкое. Кровь подступала к его горлу. Бледное мертвеющее лицо канадца повернулось в сторону Джонса.
“Аль...” Меттью не мог закончить, кровь забулькала в его горле, обрывая его голос.
Пистолет выпал из ослабшей дрожащей руки Джонса. Он никогда не стрелял до этого. Это был самый первый выстрел в его жизни и на кого он направил его? В кого он отправил самую тяжёлую в его жизни пулю?
“Прости...” Альфред прошептал, дрожа всем телом, будто он только что был застрелен. “Меттью... Прости. Боже, прости меня, пожалуйста...”
Он рванул к канадцу и сел рядом с ним на пол. Джонс схватил его за предплечья, будто пытаясь удержать брата от самой смерти. Меттью пытался дышать, бороться. Он схватился за Альфреда в ответ. Ему было страшно. Он знал, что подобное ранение не убьёт его, но он всё равно боялся той темноты, что неумолимо быстро росла перед его глазами. Меттью пытался говорить, но вместо слов мог только выдать сгустки и пузыри крови.
“Меттью, прости меня... Прости меня...” Джонс продолжал лихорадочно повторять. “Умоляю, прости меня.”
Джонс прижал тело брата к себе, покачиваясь на месте и пытаясь успокоить себя. Тепло крови канадца перебралось на его грудь, окрашивая его одежду в тёмно-красный цвет смерти. Он продолжал умолять, даже когда канадец перестал подавать все признаки жизни. Он надеялся, что хоть кто-нибудь мог его услышать, хоть кто-нибудь мог его простить. Соль крови и слёз смешались в его горле. Что он наделал?.. Мольбы Альфреда переросли в дикий болезненный вой. Ему казалось, что его собственное сердце было поражено пулей, что это он умирал и на время погружался в холодную неизвестную пустоту. Он хотел, чтобы это был он, но не его брат... Никакие страдания в мире не могли сравниться с пожаром его вины. Он кричал, задрав голову кверху, думая, что горькие языки пламени поутихнут внутри него. Каким же наивным он был... Ведь этот пожар не затухнет ещё целый век, пробуждая его от кошмаров каждую ночь с ощущением горячей крови на его ладонях.
