***
Небо такое грязное. Оно полностью затянуто серыми тучами. Одновременно в городе стоит страшная духота, от которой першит в горле. Горячий воздух кажется отравленным, его мало. Им невозможно надышаться, ты будто неощутимо задыхаешься. И это лето в Москве? Людвиг хмуро глянул на здание, возле которого остановилась машина. Туго затянутый чёрный галстук усугублял проблему дыхания, но его развязывать или ослаблять нельзя. Дисциплина превыше всего, и в этой стране его могли понять. Повсюду мелькала одежда сотрудников КГБ. У них стальной взгляд. Их можно сравнить с охотничьими псами, которые лишь ждут команду, чтобы напасть. Как обычно на улице не слишком много улыбающихся людей. К этому Германия уже привык, в России вообще люди редко улыбаются на улице. - Вас ждали, - сообщил молодой человек в форме НКВД. Подойдя к немцу он встал ровно, словно его привязали к какого-нибудь столбу. Он держал осанку. И да, у него тоже был такой взгляд как у остальных, а голос сухой и в каком-то смысле равнодушный. Ничего не сказав, Людвиг прошёл внутрь. Разумеется, его ждали, ведь сегодня должна быть последняя встреча и подписание договора. До этого разговаривали лишь представители двух стран, теперь очередь самим странам говорить. Почему-то внутри здания было немного темновато. Свет работал, но был всё равно какой-то странный мрак. Вообще, вокруг него сейчас происходит что-то непонятное. Над Берлином часто тоже стоят тучи и дует горячий ветер. Неужели природа тоже чувствует грядущую войну? От подобных мыслей Германия тут же отказался. Конечно, фюрер интересуется всякой мистикой и верит в суеверия, но он - нет. Скорее всего, просто какой-нибудь циклон или ещё что-нибудь. Вот и дверь. Тёмное дерево. Потёртая ручка. Однако, она не скрипит и поддаётся очень легко. В комнате стоял запах книг и пыли. Две стены были заняты книжными полками. В центре комнаты на большом круглом ковре стоял деревянный стол, на котором лежала какая-то бумага и две ручки. Рядом с ним друг напротив друга два кожаных кресла, наверняка потрёпанных временем. Одно кресло стояло спиной к двери, второе спиной к окну, из которого бился блеклый свет с улицы. Разумеется, солнце скрыто за тучами, не стоит ожидать яркого света. На том самом кресле, стоящему спиной к окну, сидела Анна. Обе её руки свободно лежали на подлокотниках. Ноги сведены вместе и слегка наклонены в право. Девушка держала спину точно так же прямо, как её люди. Голова слегка опущена вниз, глаза закрыты. Она задремала? Как только Германия шагнул в комнату и закрыл дверь, Россия открыла глаза. Губы сложились в сухую вежливую улыбку, больше похожую на самодовольную ухмылку. Глаза практически ничего не выражают, они ледяные. - Путешествие было приятным? – спокойно спросила она. - Вполне, - в тон ей ответил он, опускаясь в кресло напротив. Глаза в глаза. Людям тяжело смотреть друг другу в глаза, странам не менее трудно. Каждый такой вот поединок взглядом всегда больше напоминает игру для выявления выносливости нервов. - Итак, что ты задумал? – спросила Анна, слегка склонив голову на бок. - У тебя есть вопросы по поводу моего предложения? – Людвиг вопросительно приподнял одну бровь. - Не будешь ведь ты так просто заключать со мной подобные договоры, твоих близких союзников это не устроит. Значит, тебе что-то нужно, - девушка слегка подалась вперёд. – Я внимательно слушаю. Что ещё за дополнительное место в договоре? - Это дополнительный протокол. - Зачем? - Хочу тебе кое-что предложить. Во взгляде Анны скользнула заинтересованность и это не утаилось от глаз немца. Губы мужчины дрогнули в ухмылке, но потом выражение лица снова приняло непроницаемый облик. - Я собираюсь начать войну. Масштабную войну, но начну с малого, с Польши. Мне нужно, чтобы ты не вмешивалась, разумеется за это будет вознаграждение. - И ты хочешь… - начала догадываться Россия. - Хочу поделить с тобой польские земли, - подтвердил её догадки немец. Девушка откинулась назад, слегка усмехнувшись. Если бы её волосы сейчас не были бы стянуты в тугую строгую шишку, возможно, они бы сейчас частично упали на плечи. - Навевает воспоминания. Когда-то я предложила твоему брату и Австрии то же самое. Отлично так разделили, три раза, - в её голосе всё ещё звучала некоторая насмешка. Ей это действительно казалось забавным. Что за странный круг истории? -Достаточно неплохое условие за обязанность хранить нейтралитет, не так ли? – уточнил он. Германия даже внутри поражался собственной щедрости. Действительно, это очень щедрое предложение. Земли в обмен на бездействие, смешно даже как-то. - Что за война? Зачем она тебе? – продолжила Анна. На этот раз Людвиг не удержался от ухмылки. Он поднялся со своего кресла и медленными шагами прошёлся по комнате до окна, сцепив руки за спиной. Перед его глазами предстала Москва. Серая, дымная, жаркая, душная. - Я хочу мести, - твёрдо сказал он, зло сощурив глаза. – Хочу отомстить всем за моё унижение, за унижение моей нации, великой, чистой и сильной нации, за то, как они все смотрели на меня свысока после разгрома, будто они - всё, а я - никто. - Тогда почему ты хочешь меня в союзники и делишь со мной территорию Польши, если я тоже была среди них? Я была среди Антанты, - напомнила Анна. Её совершенно не пугало, что Людвиг стоял у неё за спиной. Она слишком сильна и морально, и физически сейчас. Ничего не страшно, ничего. Тем более, что она не одна. Сейчас она ощущала, как вместе с её сердцем бьются ещё несколько. Это сила их союза, сила Советского Союза. - Ты меня понимаешь, - спокойно объяснял Германия. – Сейчас ты изгой, как и я. Эти шакалы возомнили себя величинами всего мира. Старые идиоты, не видящие дальше своего носа. Ничего не знающие о суровой жизни, боли, отчаянии и страхе. Подумай, ты ведь хочешь видеть страх в их глазах. Людвиг развернулся на каблуках и, поставив руки на спинку её кресла, наклонился к ушку Анны. - Хочешь наказать предателей и обидчиков, - прошептал он. –Так же как и я, хочешь мести. Это нормально. Так давай же начнём с твоего предателя по крови, с того, кто забрал твоих любимых сестёр, когда ты оказалась брошена в лапы на растерзание дикому зверю с Востока. Что ты думаешь об этом, Аня? Сухие губы мужчины прошлись по открытой шее, горячий язык слегка задел бледную кожу. Если до этого Россия слушала с равнодушием на лице, то подобное прикосновение заставила её резко выдохнуть и широко раскрыть глаза. Через секунду эти глаза наполнились гневом. Анна подскочила на месте и, перепрыгнув через спинку дивана, уложила немца на лопатки ударом ноги в грудь. Чтобы он не мог подняться, девушка поставила ногу на место, где должна быть впадинка ключиц. Одно неверное движение - она его задушит. - Анна, - строго сказала Россия. – Моё имя Анна. А что до сотрудничества? Даю своё согласие. Ведь я действительно хочу увидеть агонию и ужас на лицах этих ленивых свиней. Хочу, чтобы они познали всю ту боль, которую чувствовала не только я, но и другие из-за их грязной гонки за золотом и величием! - Рад, что ты не отрицаешь своей сущности, - усмехнулся немец. -Но не забывай, - строго сказала Анна, сильнее давя ногой на крепкое тело гостя. – Это двустороннее соглашение о ненападении. Я держу обещание, можешь не сомневаться, но если ты предашь меня… хех, твой брат уже когда-то не смог защитить Берлин от меня, не сможешь и ты!***
Германия ополоснул лицо холодной водой. Пока на руках и чёлке ещё были капли воды, он зачесал волосы пальцами назад. Дверь в ванную комнату была не закрыта. В дверном проёме показалась Венгрия. Людвиг мог видеть её благодаря отражению в зеркале. - Дурные мысли? – сочувствующе улыбнулась она. Немец глубоко вдохнул и выдохнул. - Есть немного, скоро пройдёт, - с небольшой, еле заметной дрожью в голосе ответил он, прикрыв глаза. - Надо поговорить, - уверенно сказала Хедервари. Девушка вернулась обратно к своему бывшему мужу и села рядом с ним на диване. Ей совершенно не нравилось, что в нём нет такого же азарта и решительности, как в остальных. Такое чувство, будто он даже не собирается всерьёз добиваться сердца Анны. И это казалось ей печальным. Немного помедлив, к ним вышел Германия и присел на небольшое белое кресло напротив них. - Как ты думаешь, что движет нами, странами? – мягким тоном спросила она. - Здесь думать нечего, нами движет наш народ, - уверенно ответил Людвиг. Это истина истин. Вполне уже давно понятный всем странам факт. - Именно, - кивнула Элизабет. – Но так же нами движет желание защитить наш народ, сделать ради них всё самое наилучшее. А теперь подумай, почему ты принял тогда… ту идеологию? Потому что хотел лишь лучшего для своего народа. Соглашусь, участники Антанты поставили тебе очень строгие условия, даже жестокие. В политике появился человек, диктующий ужасную для всего мира идеологию, но идеальную для немцев. Ты принял это мышление по нужде. Видишь ли, этим самым я хочу тебя уговорить не корить себя. Это ушло в прошлое и никогда не вернётся! К тому же, ведь на нашу идеологию сильно влияет наше психологическое состояние. Такое почти с каждым бывало. Франция, подавленный потерей Канады… как ты думаешь, встал бы он на сторону Наполеона, если бы не потерял своего драгоценного воспитанника? Я сама после определённого события… - Элизабет! – строго прервал её Австрия. Его взгляд кричал о мольбе не говорить дальше. Ведь он знал, что это очень больная тема для неё. Каждый раз, когда разговор хотя бы затрагивает эту тему, Родерих видел, как застывали слёзы в её глазах. Австриец приобнял её за плечи, уткнувшись носом в мягкие волосы. - В общем, у меня было такое время, когда я моталась от одной идеологии к другой. Хех, видимо, я была просто подавлена сама, да ещё и переживала за свой народ. Было ведь времечко, - вымученно выдохнула девушка. - Ты какое-то время была коммунисткой, - припоминал Германия. – Если ты говоришь, что к тем или иным идеологиям нас что-то толкает, то что же толкнуло Россию? Насколько я помню, первое время она была на стороне Белой армии. - Извини, но я не знаю. Хоть и была частью коммунистического мира, но Анна тогда была очень скрытной, подозрительной и говорила всё лишь сёстрам, - покачала головой Хедервари. - Какое-то время я думала, что дело в предательстве Японии, но потом меня осенило. Она уже разрывала отношения с Англией, но крепко оставалась империей. Даже восстание декабристов не поддерживала. Дело в чём-то другом. - Уже скоро одиннадцать, - напомнил Австрия. – Элизабет, спускайся к машине. Я и Людвиг сейчас подойдём. Совсем скоро мужчины остались одни. Родерих облегчённо выдохнул, когда за девушкой закрылась дверь. Действительно, будто гора с плеч упала. Австриец встал с дивана и подошёл к окну. - Знаешь, никогда бы не сказал такое, но я тебя иногда понимаю, - тихо сказал Австрия, но Германия его услышал. - Да, я вижу, что тебе тяжело быть рядом с ней. Ты ведь винишь себя в том, что с ней произошло, да? – Людвиг тоже поднялся на ноги и стал надевать яркую куртку своей сборной. - Может быть, не согласись я тогда на ту дурацкую затею, у неё не было бы столь мрачных воспоминаний, - Родерих наблюдал, как Элизабет подходила к снятой ими машине. - Когда ты пришел ко мне и предложил свою помощь по моим отношениям с Россией, ты упомянул, что Венгрия очень по этому поводу переживала. Если бы вы не попробовали, она бы тебя ненавидела. Ей не в чём тебя винить. Вы вступили в брак – это очень странный и чуждый для стран шаг. А о детях стран мы вообще ничего не можем знать, так как в нашем поколении такой случай не зафиксирован. Ваш ребёнок погиб, не родившись на свет, но в этом нет вашей вины. Может быть, судьба знала, что ваш союз распадётся, поэтому решила показать вам это в виде его смерти. - Возможно, - пожал плечами Австрия, сцепив руки за спиной. – Надеюсь, у вас в будущем с Россией всё будет лучше. И даже не перебивай меня! Я и Венгрия постараемся сделать всё наилучшим образом. Поверь, Анне будет с тобой лучше всего. - Время, - напомнил Людвиг о том, что им надо торопится. Вот-вот начнётся лыжный заезд. Если их спортсмены победят, а они сами не будут там, то будет не очень хорошо. Тем более, что гордость за своих спортсменов – это самое лучшее чувство для стран.