17 Февраля 2014
- Прошло три дня! Три дня! – Пруссия зарылся руками в свои белые волосы, нещадно скребя кожу головы короткими ногтями. Он ещё понимал, когда Россия не ответила на подарок во время фотоссесии, но прошло уже достаточно дней, чтобы она могла показать хоть какую-то реакцию. Однако в итоге всё оставалось по-прежнему. Анна продолжала либо пропадать из-за дел, либо же проводить время с Натальей. Иногда её так же можно было поймать в компании Казахстана. Гилберт помотал головой и залпом осушил бокал пива. Франциск понимающе улыбнулся, глядя на друга. Сердечные дела всегда мучают разум, когда дама хранит молчание. Хотя, если честно, то и сам француз не до конца понимал молчания России. Что это может означать? Смущение? Злость? Или же намеренное желание оставить всё как есть? Загадка. - Не переживай, мой друг, мы справимся. У тебя есть ещё время, а вот у Испании его всё меньше. Где он задерживается? – Франциск отодвинул край пиджака с руки и посмотрел на часы. - У тебя за спиной, - рука испанца похлопала по плечу француза, прежде чем её обладатель одарил друзей виноватой улыбкой и сел за стол. Пена на стакане пива, которое было заказано для него, уже практически пропала и присутствовала только лишь в качестве маленькой прослойки наверху. - А на самом деле я задержался, потому что мы с Романо пытались поймать Россию и разузнать у неё о подарках, - Антонио взял в руки бокал и сделал один большой глоток. Даже слишком большой, так как едва не подавился обилием жидкости. - Ну и что узнал? – ухмыльнулся Пруссия, откинувшись на спинку стула. Франциск заинтересованно приподнял бровь, после чего достал пачку тонких сигарет и закурил. Он не часто позволял себе эту вредную привычку, но будем честны, у многих стран до сих пор она есть. Проклятый табак покорил сердце практически каждого ещё много веков назад, когда не слишком задумывались о его вреде для внешнего вида и здоровья. Хорошо хоть с наркотиков все успешно слезли. Испания одолжил у Франции одну сигарету, после чего ответил: - Ничего важного. Россия так и не ответила нам, скорее даже сделала вид, что не понимает, о чём мы говорили. Сказала что-то вроде: «Испания, я ценю твоё отношение к дружбе, но намотай на ус, пожалуйста. Любимчики уже закончились». Что это означает, я до конца ещё не понял. Потом она просто ушла, - Антонио тяжело выдохнул, выдувая серый дымок. – Я поэтому и говорю это тебе, что это бесполезно. Будь это что-то важное, то не сказал бы. Извини, я помогаю Италии. - Какой же ты всё-таки засранец, - хмыкнул Гилберт, поведя плечами. – Зато после той фотосессии мои шансы увеличились, так сказать. - Это да, - кивнул Франциск. Они достаточно отчётливо слышали тон России, когда Китай заговорил о её тайном любовнике. Возможно ли, что все слухи действительно оказались лишь слухами. Это удивление не звучало наигранным, поэтому можно было предположить, что сердце России действительно свободно, а это упрощает работу. - У меня всегда были неплохие шансы вообще, - ухмыльнулся Пруссия, прильнув губами к бокалу. - Шансы у тебя есть, но пока нет признаков влюблённости. - Франциск слегка взлохматил волосы рукой. – Это ясно и видно, когда девушка влюблена. Она будет искать твоего внимания. Называть по имени. Её улыбка будет искренней, а глаза блестеть при виде тебя. Будет небольшое беспокойство тебе и твоих делах. В движениях заиграет кокетливость, может даже шутливость. - Ты так уверен? – усмехнулся Антонио. - Я знаю Россию достаточно хорошо, эти признаки любви подходят для её личности. Скажу больше, я учил её целоваться, - выпрямил спину Бонфуа, наполняясь гордостью. - Чего?! – подавился выпивкой Пруссия. - А ты думал наш дорогой хмурый Артурчик помог ей овладеть некоторыми навыками? - Мужчина отвёл взгляд, так как ему не очень нравилась эта небольшая угроза, исходящая от друга. Хоть Анна тогда очень долго отпиралась от подобного. Но ему удалось уговорить её, такую ещё слишком юную и ничего не понимающую в европейском обществе. К тому же он обучил её таким навыкам не из злых побуждений. Да и Канаде он тоже давал пару уроков, и Италии. Всё-таки не зря Пруссия обратился именно к нему. Да?.. - Можешь мне объяснить, почему у тебя такие неплохие шансы? Только не начинай песню о своём «величии», дружище, - Испания усмехнулся, вспоминая старые добрые деньки, когда Гилберта было очень трудно заткнуть. Он мог часами болтать о своих реальных и нереальных победах, достижениях и бла-бла-бла. Именно это слышал очень часто испанец при их совместных встречах три века назад, но сейчас всё уже не так. - Я не очень об этом распространяюсь, ведь тогда был далеко не хороший день, - Байльшмидт пожал плечами, покручивая стакан на столе пальцами. - Так-так-так! Ты что-то скрываешь от друга и помощника, - дёрнулся Франция. Чтобы ОН?! Великий хранитель всех любовных слухов и историй всего мира и времён не знал чего-то? Да быть не может! Он всегда знал о чувствах всех и каждого, даже если они сами об этом не подозревали. Ведь что-то, а любовь он может разглядеть хоть на расстоянии двух километров и с завязанными глазами. Кхм! Что-то он слишком начал всё преувеличивать. - Как только вы поймете, о каком дне я говорю, то вам станет ясно, почему я не говорю об этом. Всё-таки то, что тогда произошло, перекрывает то, что произошло со мной тогда, - Пруссия тяжело вздохнул, вернул на лицо ухмылку, выпил оставшееся пиво и начал говорить. На начальных словах, когда сказал дату, его голос слегка захрипел и слегка забулькал, но не понятно от чего, от слишком резкого глотка или от того, что во время рассказа прошлого им всем приходится возвращаться назад, а вот тот день не хочет возвращаться никто.***
Осень 1913
Погода играла с людьми. В небе стояли тяжёлые густые тучи. Холодный гром пугал их страшными раскатами, угрожая ужасной грозой или даже штормом. Но ни одна капля дождя так и не упала за весь день на изглоданную жарой за лето землю. Ветра не было. Всё в городе застыло. Горячий мерзкий воздух еле проникал в горло, а потом начинал копошиться пылью в лёгких. Одно радовало, уже вечер. Совсем скоро станет окончательно темно, на улицы придёт прохлада, живительная и столь желанная. Гилберт отошёл от окна, слегка разминая шею. В комнате стояло напряжённое молчание. Каждый из присутствующих не желал говорить и даже пытался дышать тише. Австрия так и вообще казался каменной статуей. Он сидел на диване, сцепив руки вместе и прижимая их к слегка взмокшему лбу. Локти стояли на его коленях. Сам он склонился к земле. Сложно представить, что у него сейчас творилось в душе. Сложно представить, о чём думает сейчас каждый из них. Швейцария без каких-либо выражений эмоций на лице стоял у стены рядом с большой дверью, закрыв глаза. Сейчас он очень сильно напоминал часового на посту. Хоть его глаза и закрыты, но не было сомнений, никто не остаётся незамеченным. Людвиг наблюдал за движениями секундной стрелки настенных часов, глубоко и медленно дыша. Романо тихо рычал, взобравшись с ногами на диван и обхватив колени руками. Наверное, ему бы хотелось сейчас послать всех и каждого от волнения, но он только лишь продолжал издавать странные урчащие сдавленные недовольные звуки. Пруссия слегка прокашлялся и налил себе воды из графина со стола рядом с окном. От долгого напряжённого молчания у него даже в горле разболелось и теперь неприятно ныло, как если бы невидимая жёсткая холодная рука сдавливала всё прямо внутри. А ведь ещё не все приехали. Совсем скоро сюда съедется практически вся Европа. А ведь и повод есть, такое ведь происходит далеко не каждый век, да и происходило в последний раз неизвестно сколько лет назад! Когда счастливая пара Венгрии и Австрии сообщила о том, что они ожидают ребёнка, все просто обомлели и лишились дара речи. Новая страна! Чёрт возьми, новая страна! Наверное, это будет олицетворение их единства, Австро-Венгрии. Или же что-то новое даже. Неизвестно. Неизвестно, чего ожидать, на что надеяться и во что верить. И вот теперь все они сидят и ожидают этой самой неизвестности. Бельгия и малышка Лихтенштейн сейчас были с Венгрией, которой, судя по иногда слышимым звукам, было далеко не хорошо. От каждого полуразличимого вскрика или болезненного стона Австрия всегда дёргался, его руки начинали дрожать несколько секунд. Дверь в зал скрипуче отворилась, и в комнату вошёл Франция. Увидев лица присутствующих, он нервно дёрнулся. Слуга за его спиной снова закрыл дверь. - Право же, господа, тут будто не ожидание новой жизни, а похороны, - мотнул головой француз и подошёл к другу. Пруссия и Франция быстро пожали руки, после чего начали разговор полушёпотом. Так как, похоже, присутствующим всё-таки ближе была тишина. - Я ничего не хочу сказать, но от чего тут все такие хмурые и угрюмые? – не понимал ничего Франция. Возможно, это ему давалось легче, так как в детстве он много проводил времени с такими же детьми как он, а также у него был родитель. Поэтому рождение новой страны не было для него чем-то необычным. Ведь он постоянно был в окружении таких. Даже он сам был таким. Раз уж у него был отец, то какая-то женщина точно дала ему жизнь. У него никогда не было сомнений, что Галлия был его отцом. Сказывалась внешняя схожесть, которая была слишком велика, нежели если бы у его людей была просто частица крови галлов. Как, например, Канада немного похож на него, но при этом настоящих кровных уз нет. А вот для Австрии, Венгрии, Пруссии и Швейцарии это было необычно, так как всё детство провели в беспризорниках. - А не всё ли равно? – пожал плечами Пруссия. – Не видел, кто-нибудь ещё едет? Когда приедет Испания, можно будет пойти на первый этаж и отдохнуть от этого напряжения в одной из комнат особняка. Я тут скоро задохнусь. - Да, воздух тяжёлый, на улице не лучше, - кивнул Франциск, задумчиво проведя по небритому подбородку. – Но я пока что никого ещё не видел. Возможно, где-то уже начался шторм, которым грозят эти облака, вот все и задерживаются. Дверь в спальню Венгрии приоткрылась, привлекая всеобщее внимание. Крохотная головка Лихтенштейн быстро вынырнула из появившейся щели. - Самые близкие могут сейчас войти, ей нужна поддержка, - тихим тоненьким голоском оповестила всех девушка, прежде чем опять исчезнуть за дверью. Австрия глубоко вздохнул и поднялся с места. У него было ужасно бледное лицо. Он пытался не показывать своего волнения, но всё-таки у него не очень хорошо это получилось. Каждое движение выглядело так, будто его связывали оковы весом не меньше тонны. Франция слегка толкнул Пруссию вперёд, подгоняя его. Как-никак он знает Австрию и Венгрию с ранних лет, как и Швейцария. В ответ на это действие Гилберт саркастически фыркнул и тоже пошёл в комнату. Швейцария зашёл последним, тихо закрыв за собой дверь. В спальне Венгрии было светлее, чем в комнате ожидания. Это обеспечивалось большими окнами и не очень большим количеством мебели. Австрия подошёл к кровати, на которой лежала его жена, встал на колени и взял её за руку, поцеловав пальцы. Девушка слабо улыбнулась, глубоко и медленно дыша. Она была укрыта не очень толстой простынёй, лежала на боку, слегка поглаживая живот. Пруссия подошёл ближе. - Ну и ну, выглядишь ужасно, - усмехнулся он, намереваясь немного разбавить слишком гнетущую атмосферу. - Идиот, - слабо выдохнула Венгрия, улыбнувшись, и сжала ладонь мужа. Она слабо поморщилась, тихо выдохнув. - Сильно больно? – напрягся Австрия. - Боюсь… Гмх… я не могу тебе это объяснить, - прошептала Элизабет. - Не заставляйте её говорить, - посоветовала Бельгия, садясь на край кровати. На протяжении всего этого времени она была рядом с ней вместе с Лихтенштейн, пытаясь немного поддержать и иногда что-нибудь принести. Где-то в углу комнаты копошились служанки с повитухами. - Мой брат ещё не приехал? – спросила Бельгия, бросив взгляд на Пруссию. - Народ только лишь потихоньку собирается. Кто ж знал, что ребёнку вздумается родиться на неделю раньше. Твоего брата пока нет в числе прибывших, - пожал плечами Гилберт, ещё раз посмотрев на Хедервари. Ничего не осталось от той нескладной девчонки, которую можно было легко принять за парня, кроме того ещё характера. Если бы ему когда-то давно сказали, что Венгрия будет матерью и вполне женственной девушкой, то он бы плюнул тому человеку в лицо. Однако это так. По её глазам было видно, что хоть ей и больно, но больше всего она хочет взглянуть на своего долгожданного ребёнка. Пруссия вздёрнул бровь. Трудно представить на её месте Россию. Эм… Это к чему сейчас вообще было? Гилберт слегка махнул головой, пытаясь отогнать слегка разыгравшуюся фантазию и странные мысли. К чему бы ему вообще о таком думает? Он ведь даже не завидует Австрии. Ха! Он теперь даже забудет, что такое покой. Будет просыпаться по ночам и бродить по комнате в поисках кричащего младенца. Вот ведь идиот. Удивителен сам тот факт, что он станет отцом, а то весь такой вечно аристократичный ходил и невинный, будто ему даже поцеловать девушку никогда не давалось, а тут бам! Удивил весь мир. В буквальном смысле. Да и Россия далеко не своей женственностью привлекает. Интересно, она когда-нибудь хотела выйти замуж? Так! Великому не подобает о таком думать! Не посадит он сам себя на цепь брака. Не его это, да и свободно пожил пока мало, по его мнению. - Кажется, только вчера мы носились по диким лесам, будто маленькие разбойники, - выдохнул Родерих. - Напомнить, кто постоянно падал в лужи после дождя? – усмехнулся Байльшмидт. – И кто тогда сразу же протягивал тебе руку, чтобы помочь подняться? Уже тогда можно было предсказать, что у вас будет роман. - И что вы оба совершенно ненормальные, - сдержанно кивнул Швейцария. - Зато вы оба не изменились, - покачал головой австриец. - А ты, значит, в лужи больше не падаешь? Куда тогда делись те два старых фрака? – продолжал Гилберт. Венгрия слабо посмеялась. Скорее её рассмешило выражение лица мужа, нежели слова старого знакомого. Австрия выглядел так, будто зажал между зубами кусок лимона. Смех прервался тяжёлым резким выдохом девушки, когда она дёрнулась, крепче прижав руку к низу живота. - Ну вот ведь, Пруссия, я ведь сказала, - неодобрительно вмешалась Бельгия. Родерих склонился к жене и поцеловал её в мокрый лоб. Девушка облегчённо выдохнула, слегка шипя, жмурившись. Она подняла руку. Тонкие пальцы с белой кожей поверх затряслись. На коже почувствовалась липкость крови, которой стала медленно пропитывать белоснежные простыни. - Родерих… - осевшим голосом вымолвила девушка, чувствуя, как холодеют руки, а внутри назревает новая боль. Мужчина широко раскрыл глаза и встал с колен. Служанки тут же подбежали к постели. - Выйдите! – крикнула Бельгия, разворачивая всех лицом к двери и буквально выталкивая застывших от ужаса мужчин. Венгрия прогнулась в спине, обхватив обеими руками живот. Она задрала голову наверх, хватая воздух широко раскрытым ртом. На простыне стала собираться жидкость. Пруссия до последнего не мог поверить в происходящее. Перед его глазами лишь застыл этот кровавый цвет, который начал застилать всю комнату. Красный полз по стенам, по полу, медленно подбираясь к живым, напуская холод ужаса. Красным был крик Венгрии, который они услышали, когда их только вытолкнули за дверь. Резкий хлопок дверей ударил по ушам красным кулаком. Перед глазами только лишь стоял бордовый ковёр на полу. Его, военного солдата и даже крестоносца, подкосило то, что он увидел. Казалось бы, он видел всё, но почему-то сейчас так отчётливо ясно он чувствовал ужас, забытый уже давно. А в голове вызывали красные наплывы пятен, разносившиеся крики из-за двери такой же, как и он, страны. - Гилберт, – перед глазами снова замелькал белый. Анна в своём белоснежном военном мундире встала перед ним, положив руку на плечо. Девушка слегка встряхнула его, помогая прийти в себя. Белый мундир. Бледная кожа. Светло-русые волосы. Аметистовые глаза. На всё это мелкими пятнами накладывался всё ещё стоящий перед глазами красный. - Гилберт! – повторила она уже громче, нахмурившись. – Эй! Она дёрнулась и посмотрела на дверь, когда из-за неё раздался более громкий крик. Нет, даже не крик. Визг. Голос обладательницы резал горло. - Что за чёрт происходит? – встал на ноги Испания. За время пока они сидели, некоторые успели прибыть. Англия скрестил руки на груди, бросив взгляд на Франциска, и еле заметно покачал головой. Франция тяжело вздохнул. По его виску прокатилась холодная капля пота до бьющейся артерии на шее. - По-моему, девушкам не стоит такое слышать, - тяжело сглотнул Людвиг. - Что? – обернулась Россия, смотря на него. - Это точно, - хрипло согласился Пруссия. Его широкая ладонь обхватила запястье стоящей рядом России, сжимая стальной хваткой. Анна успела лишь только осознать, что её схватили за руку, как Байльшмидт тут же сорвался с места, утягивая её прочь из комнаты. Широкими шагами, разносившимися громким эхом по пустым коридорам, он пробегал большие расстояния. Анна едва не падала на пол из-за такой скорости, даже сказать нечего, так как не могла отвлекаться на слова, чтобы не упасть. Девушка запиналась о края ковров и выступы между дверными проёмами, но он продолжал её тянуть, пока всё-таки на одном из поворотов ей не удалось рассерженно выкрикнуть: - Пруссия! Её затылок резко соприкоснулся со стеной. Анна сжала зубы, зажмурившись от резкой боли в голове и на спине. Ещё один удар пришёлся на лопатки. Но через секунду она широко раскрыла глаза, вжавшись в стену. Горячее дыхание проникало ей за воротник мундира, вызывая желание отстраниться. Гилберт, ссутулившись, прижался лбом к её плечу, поставив руки по бокам от её тела. Он глубоко вдохнул и, подрагивая, выдохнул. Молчал. Просто ничего не говорил, держа глаза закрытыми, чувствуя тепло чужого тела и слыша совсем близкое сердцебиение. Слегка учащённое. Тук. Тук. Тук. Вздох. Слушал дыхание девушки, которое она пыталась привести в норму. - Россия, - начал он, теплое дыхание скользнуло сильнее по её коже. – Никогда… Никогда не заводи ребёнка. - Что с тобой вообще такое? – отвела от него взгляд Россия, сжав зубы. - Просто не заводи ребёнка и всё. Не важно, кого бы ты себе не выбрала в будущие любовники, - он слегка покачал головой. – Но не заводи ребёнка. Гилберт выпрямился, глядя немного угрожающим взглядом рубиновых глаз в её аметистовые, отведённые. - Я физически не могу иметь детей. Я же страна, - спокойным голосом произнесла Анна, закрыв глаза. - Венгрия тоже, - настоял он, после чего слегка кашлянул, чтобы привести голос в порядок. На губах Анны заиграла насмешливая улыбка, после чего она посмотрела на него. - Неужели стареешь? Так испугался родов? – хихикнула Анна. - Там что-то пошло явно не так, - мотнул головой Пруссия, заставляя девушку нахмуриться. – Я кучу раз присутствовал по долгу во время появления на свет будущих наследников престола, меня этим не напугать. Анна прикусила щеку, заглядывая в его глаза. Она искала правду. Помимо этой угрозы во взгляде она видела волнение и страх. Не лжёт. Не хитрит. Пруссия отстранился от неё, проводя рукой по слегка взмокшим и без того седым волосам. - Что за дерьмо? – вздохнул он. Анна взглянула на его прямую спину. Он всегда хвалился, что может выдержать на ней что угодно. Такой уж он Великий. Но похоже даже на него может найтись управа. Что-то, что может выбить его из колеи и не только его. Если всё так страшно, то неизвестно, что сейчас слышат оставшиеся в комнате. Анна судорожно сглотнула собравшуюся во рту горькую холодную слюну и отошла от стены. Тихими и лёгкими шагами она подошла к нему ближе. Пруссия ушёл в свои мысли, опустив взгляд на тёмно-зелёный ковёр. - Неужели испугался, что со мной может произойти что-то подобное? – покачала головой девушка. Молчание. - Мы же ещё не знаем, что произошло. Может быть, Венгрия и её ребёнок будут в порядке, - Россия говорила спокойно и не очень громко, держа между ними расстояние в шаг. - Да, я знаю, знаю. Это как-то ненормально, видеть такое со страной, - усмехнулся Пруссия, медленно успокаиваясь внешне, но внутри всё-таки ещё копошились образы. От них так легко не избавиться. Они засядут в голове. Будут ползти по подушке во сны. Будут меняться в другие более страшные образы. Возможно даже, красный зальёт фиалковые глаза… Брысь! Не надо таких образов наяву. - Ты тоже себя береги, - произнесла Россия, скрестив руки под грудью. Гилберт поднял на неё взгляд. А ему зачем себя беречь? Он мужчина. Он страна. Ему ничего не угрожает. Всё равно любые ранения заживут. Любые ненастья рано или поздно станут историей. Глупо просить от другой страны беречь себя. - В последнее время на политические разговоры всё чаще отправляется Людвиг, а не ты, - Анна прикрыла глаза. - Я просто немного отдыхаю, почему бы и нет? – он пожал плечами. - Англия тоже не воспринимал Америку всерьёз, - тише обычного проговорила Россия. – Просто будь осторожен, пожалуйста, - тяжело вздохнула, но ему показалось, что она хочет ещё что-то добавить, так и было, через несколько секунд она сказала, - Гилберт…***
Мертвец. Холодный кусочек плоти, обёрнутый в тёмно-синюю ткань, лежал на большой подушке. За окном погода начала налаживаться. Чёрные облака открывали вид равнодушному месяцу, наблюдателю всех бед и радостей, который всегда будет следить и молчать. Анна подошла к стоящей рядом с подушкой свече. Лёгкое дыхание задуло дрожащее пламя. Для Пруссии так было даже лучше. Они вдвоём последние увидели то, чего все так долго ждали. Только лишь от одного вида «этого» внутри всё рвалось, оставляя пустую зияющую дыру уныния. Они как и люди. Людям тоже всегда больно смотреть на подобное, неважно чужой это был ребёнок или родной. Полная луна сильнее выходит из-за тёмных облаков, словно последний свет надежды. Но опять же, этот наблюдатель не желает её дарить, вместо этого его свет хоронит и замораживает всё вокруг. Волнительный быстрый топот ног в жёстких ботинках смешивается с медленным тиканьем часов. Кажется, только что подоспевают последние гости, которые совсем уж задержались. Какое же разочарование и испуг их ожидает. Но в то же время они счастливчики: ничего не видели, ничего не слышали. Россия закрыла глаза, вслушиваясь в окутавшую всё тьму, и развернулась на месте, больше тут делать нечего, во всяком случае, ей точно. Ужасная буря бушевала не на улице, а внутри людей, и совсем скоро она прорвётся в этот мир. Она чувствовала, что витающее напряжение только усилилось. - Мне пора уходить в таком случае. Австрия меня всегда недолюбливал, лучше сейчас и не попадаться на глаза, - остановилась ненадолго Россия. - Съездим как-нибудь на охоту? Давненько этого не было, - не смотря на неё, пытаясь сохранить заносчивость в голосе, поинтересовался Байльшмидт. - Как-нибудь, - попыталась улыбнуться Анна, но не смогла. И это прозвучало в её голосе.***
Лёгкое опьянение тянуло в сон. Гилберт упал на свою кровать прямо в одежде. Где-то в соседней комнате уже точно спал Людвиг. Это даже хорошо, что младший брат спит, иначе бы устроил очередное чтение морали. Вглядываясь в тёмных потолок, Пруссия зевнул, моргнув. Сколько вообще сейчас времени? До скольки они пили и предавались воспоминаниям о том дурацком дне? Да какая разница?! Байльшмидт принял сидячее положение и стянул рубашку через голову. Разгорячённое алкоголем тело получило желаемую прохладу. Если подумать, то уже настало завтра. У него остаётся всё меньше времени на то, чтобы лёд на сердце Анны хотя бы треснул. Как там говорил Франциск? Знаков пока не видно, да? Называть по имени. По-другому улыбаться. Быть искренним… Секундочку… Называть по имени… - Не будь таким дураком, Гилберт, - Анна скрестила руки на груди, саркастически улыбнувшись, наблюдая за тем, как мужчина целится в утку. – Ты же не сможешь попасть на таком расстоянии. По-другому улыбаться… - Боишься яблок? – засмеялась Анна, наблюдая за ним с ветки дерева, подбрасывая красный плод на ладони. Прям искусительница с запретным плодом. Девушка убрала растрёпанные пряди от лица, улыбнувшись тёплой улыбкой, как тогдашние лучи солнца, под которыми он стоял. Беспокойство… - Просто береги себя, Гилберт. Кокетливость?.. - Ты сам напросился помогать с переездом, - усмехнулась Анна, поправляя воротник платья. – Та-да? Это я должна сказать? До сих пор в этом ничего не понимаю, - она пожала плечами. Девушка развернулась к нему, заставив складчатую юбку тонкого голубого платьица ненадолго обхватить бёдра. Это было обычное и не очень роскошное платье, которых сейчас было полно в Советском Союзе, но было в этом что-то милое. Гилберт положил ладонь на глаза и вздохнул. Да ладно? Вы издеваетесь? - Сказала что-то вроде: «Испания, я ценю твоё отношение к дружбе, но намотай на ус, пожалуйста. Любимчики уже закончились». Любимчики закончились? Могла ли она иметь в виду?.. Но ведь тогда… Его рука сжала простынь одеяла. Россия всегда любила поговорки и пословицы. Бог любит троицу? И тогда… Анна любила не дважды… а трижды. Точно так же как многие молчали на протяжении многих лет о своих чувствах, могла ли и она точно так же молчать, особенно после того предательства Японии? После всего того, что произошло между ними на войнах в двадцатом веке… Она также живая, значит, могла испытывать сомнения, метания, внутреннюю борьбу из-за… любви? - Она уже была в меня влюблена, - осипшим голосом прошептал в темноту Гилберт. Он убрал руку от глаз.