Король осколков

Примечание: Перед вами небольшой приквел о первой встрече Торина и Фьон. Знаю, что очень много чего должна - в первую очередь своим же персонажам - и простите, если вам придётся перечитывать весь фанфик, чтобы разобраться, что тут к чему, но вдохновение пришло вот так, а оно сейчас слишком ценно для меня в любом виде.

***

Она знала, если придут за ней, значит, всё хуже, чем все представляли в самых мрачных своих предположениях. Значит, эта битва страшнее и безжалостнее всех предшествовавших. Поэтому, хотя ждать в одиночестве и тишине было невыносимо, она не роптала. Пока за ней не приходят, есть надежда. И она надеялась, истово шепча молитвы и сцепляя пальцы до синевы под ногтями. Надеялась, вздрагивая каждый раз, когда с поля боя долетали крики и лязг оружия. Упрямо надеялась, даже когда рядом послышались шаги. Пока она зажмуривает глаза, пока не видит того, кто пришёл, его нет. — Госпожа Фьон! — раздался у входа голос. — Пора. Сдерживая подступившие слёзы, гномка торопливо встаёт, кивает и, сдвинув брови, следует за провожатым, не тратя времени даже на то, чтоб отряхнуть от песка подол платья. Возможно, они успеют. Фьон не знала даже, куда, к кому. Но это и не имело значения, ведь выбор, кого спасать, стоял не за ней. Она лишь орудие, и так будет всегда. В лагере пахло кровью и что-то беспрестанно чадило. Фьон сделала усилие, чтоб не закашляться, и ускорила шаг: в дыму легко было потерять из виду явившегося за ней гнома. Наконец, он остановился у простенькой палатки: накинутой на высокие колья дерюжной тряпки. — Здесь, — коротко уточнил гном, и собрался, видимо, ей поклониться, но Фьон не дождалась этого, несмотря на безукоризненные манеры, привитые ей с детства. — Кто? — бросила она, едва войдя в палатку, и окинула взглядом присутствующих. Помимо двух бездыханных тел здесь были король Траин и Нар, старый советник Трора. — Мои сыновья, — глухо проговорил Траин, не поднимая взгляда. — Спаси их, девочка, прошу тебя… Фьон оглядела обоих: тот, очень высокий для гнома, даже гнома из рода Дурина, поймал две стрелы и один короткий, ржавый арбалетный болт. На губах запеклась кровь, но грудь ещё, кажется, слабо подымалась. Второй, пониже, но более плечистый, был раздет по пояс, и взору открывался пропаханный шипастой палицей торс. Этот, если и дышал, то уже едва. — Которого? — спросила она спокойно. — Я могу обещать жизнь лишь одного из них, повелитель. Говоря начистоту, её узбадом Траин не являлся. Но она не была уверена, как иначе может к нему обращаться. — Всё-таки, лишь одного? — король наконец поднял на неё полные слёз глаза. — Ничего нельзя сделать?.. — Повелитель, время уходит, вы должны решить, — Фьон смотрела не него отстранённо и нетерпеливо. — Которого? Мгновения, которые он сейчас терял, могли стоить жизни даже тому обещанному. — Торина, — едва слышно проронил Траин и коснулся лба второго, с рваной раной. — Он мой наследник. Фьон лишь коротко кивнула и дала Нару знак уходить. Тот очень быстро покинул палатку, уведя с собой опустошённого узбада. Опустившись на колени рядом с тем, которого назвали Торином, Фьон прислушалась к его дыханию. Едва различимо. Честно говоря, второго было бы проще спасти. Пока руки механически рвали и растирали травы для отвара, гномка не отрываясь глядела на тело, в котором еле теплилась вверенная ей жизнь, и старалась хоть что-то почувствовать. Если б это было возможно… Война длилась уже долгих пять месяцев. И она была здесь с самого начала. Самая молодая из женщин, самая неопытная из лекарей. Принцесса. Её ни за что не взяли бы, если бы не тот факт, что на все семь родов она оказалась единственной ведуньей, которая не проводила ещё ритуал Мольбы. А значит, могла один раз спасти одну жизнь. И за эти пять месяцев ритуал до сих пор не пригодился. Точнее… Не пригодился им. Фьон отрывает лепестки силиты с куда большим усилием, чем нужно, и задевает чашу. Отвар едва не расплёскивается. Сколько раз она просила, умоляла, ползала в слезах за отцом, чтобы он только позволил вознести Мольбу Махалу. Сколько воинов, чудесных, улыбчивых гномов испустили на её руках последний вздох, потому что повелители не сочли их жизни достаточно важными. Как это больно и опустошающе — знать, что ты можешь помочь, и не иметь смелости нарушить отцовский запрет… Зато эта жизнь важна. Он ведь сын. Принц. И даже больше: наследник. Отвар готов, и кажется, принц ещё дышит. Фьон шепчет слова Мольбы, ощущая сосущую пустоту в сердце. Сейчас, когда это наконец произошло, когда настал момент совершить то, ради чего она столько готовилась, она не чувствовала ничего. Она не могла даже толком рассмотреть лицо того, о ком молила Создателя, потому что видела перед глазами лица всех, кого не удалось спасти. Кого не позволили спасти. — Бира’тхин масагуна акйалу Гентар! * — Фьон выкрикнула имя, вложенное ей в уста Создателем. Сама она не знала сакрального имени Торина. Его дыхание выровнялось и стало твёрже. Теперь ему ничего не грозило. Фьон обтёрла мокрой ветошью его покрытый лихорадочной испариной лоб и поднялась с колен, растирая затёкшие ноги. Теперь подошла очередь младшего. Какой-то толк от драгоценного наследника всё же был: отныне она могла свободно прибегать к ритуалу Мольбы, ограниченная лишь своими силами. В отличие от самой первой, последующие попытки не обещали непременного успеха в спасении обречённых, но попробовать никто не мешал. Постояв пару мгновений, чтобы по крайней мере почувствовать, как по жилам в ногах бежит кровь, она снова опустилась на колени, теперь уже рядом с принцем, имени которого ей не назвали даже на вестроне. — Он будет жить? — слабый, едва слышный шёпот выдернул Фьон из раздумий, в которые она снова погрузилась за приготовлением отвара. Гномка подняла рассеянный взгляд на вход в палатку, рассчитывая увидеть там Траина, но полог был по-прежнему опущен. — Прошу, скажи, что Фрер выкарабкается… — это был Торин. Он едва мог открывать рот, и при каждом его движении бинты, которыми Фьон крепко перевязала жуткую рану от палицы, покрывались новыми крапинками крови. — Пожалуйста, лежи спокойно. Махал не смилостивится снова, если не беречь его благодать, — девушка сосредоточенно растирала между пальцами листья раммока, стараясь не морщиться от его резкого запаха. — Благодать Махала? Так ты… Ты та молодая ведунья из Огнебородов? Та, что может спасти от любой раны? — он больше не пытался приподняться, но замолчать, видимо, не мог. — Один раз могу, — она решила отвечать, чтобы он продолжал лежать спокойно. Торин счастливо выдохнул и прикрыл глаза, видимо, проваливаясь обратно в сон. — Значит, ты его спасёшь… — Я уже спасла тебя. Наверное, этого не стоило говорить. Тогда он мог бы спокойно заснуть, полный уверенности, что брат непременно выживет, благословлённый Махалом. Но мысли Фьон занимала сейчас лишь Мольба, и она слишком поздно поняла, что сказала. — Ты истратила… Ту единственную просьбу к Создателю… На мою жизнь? — Торин смотрел на неё во все глаза, похоже, совершенно забыв про сон и боль. — Так повелел король Траин, — ровным голосом ответила она. — Умоляю тебя, прекрати дёргаться, иначе даже твоё спасение будет впустую. И не болтай, я пытаюсь помочь твоему брату. Торин послушно затих, однако глаз с неё не спускал, и это немного раздражало. С другой стороны, речь шла о жизни его родного брата, тут невозможно злиться за беспокойство и желание быть рядом. Когда она один за другим извлекла из тела Фрерина (видимо, принца звали так) болт и стрелы, кровь хлынула из открывшихся ран. Гном тяжело застонал. Нужно было действовать быстро. Обработав всё отваром и бросив строгий взгляд на Торина, явно готового сорваться, Фьон нараспев начала Мольбу. Слова казались как будто тяжелее, чугуннее, чем в первый раз — похоже, силы уже были на исходе. Но не это было страшней всего. Чем ближе был конец молитвы, чем меньше оставалось произнести слов, тем сильнее наваливалась паника: Махал не открывал ей имени принца. Уже вот-вот нужно будет его назвать, но в голове пусто и темно, словно в горной расщелине. — Бира’тхин… масагуна акйалу… — шепчет гномка, делая огромные паузы между словами, ведь они самые последние. Может, ещё мгновение? Может, Махал отвлёкся… По щекам так и льются слёзы, но в сердце всё равно бьётся упрямая надежда. Ещё мгновение… — Манатхал, — будто сквозь каменную толщу слышит Фьон голос Торина. — Манатхал… — послушно повторяет она и рыдает уже в голос, потому что больше надежды нет, а ещё потому что имя погибшего принца означает «тот, кто приносит радость». — Нет… Нет-нет-нет, — будто заведённый, повторяет Торин, кашляя и пытаясь подняться. Кровь огромными смертными цветами распускается на его перетянутой бинтами груди. — Лежи, я прошу тебя… — в груди Фьон едва находится воздух, чтоб выдавить эти слова. — Милость Махала… — Что за милость — лежать и смотреть, как умирает брат? — яростно шепчет принц. — Спаси его! Отдай то, что дала мне! Я не желаю жить, если… Он наконец приподнимается на локте, но Фьон вдруг, перегнувшись через холодеющего Фрерина, наваливается сверху, на живот, чтоб не задеть рану. — Не смей так говорить, не смей, не смей, ты не знаешь, не знаешь сколько жизней я отпустила прямо из рук, только чтобы сейчас спасти твою, — горячо твердит она сквозь удушающие рыдания, роняя слёзы на обнажённый живот Траинова наследника и совершенно не заботясь о том, как всё это, должно быть, выглядит для него и будет выглядеть для сторонних глаз если кто-то — не дай Махал — сейчас зайдёт. — У тебя нет теперь права погибнуть, слышишь, ни сейчас, ни когда-либо после! Живи, Гентар… Ради них, ради брата… Ради меня, прошу. — Не называй меня так… — прошептал Торин. Он больше не делал попыток встать, в голосе слышались слёзы. — Если Махал сказал, что ты обещанный… вряд ли у тебя есть выбор, называться так или нет. Фьон осторожно вернулась в своё прежнее положение, а потом поднялась. После двух ритуалов она едва чувствовала ноги, поэтому, сделав пару шагов, оступилась, и осела на землю рядом с Торином. — Тебе дурно? Позвать кого-то? — обеспокоенно спросил он, накрыв её ладонь своей. — Не нужно. Я здорова, просто ноги немного отнимаются… — гномку беспокоило его прикосновение, но сил отдёрнуть руку не было. — Если так хочешь что-то сделать для меня… Лежи смирно… Дождись нашей победы… Не противься, когда придут перевязывать раны. А после, когда исцелишься… Живи. Примечай, как правит отец, и будь ещё мудрее. Будь твёрже, но отходчивей. И помни… Воевать стоит лишь за то, за что готов был бы отдать жизнь брата. Торин больно сдавил её ладонь и всхлипнул. — Я уже её отдал… Так они просидели какое-то время молча, пока немоту в ногах Фьон не прорвали тысячи уколов игл, одновременно приятных и невыносимых. Когда и покалывание, наконец, отступило, гномка осторожно высвободила руку из-под тяжёлой ладони Торина. Он спал. Глядя на его разглаженное спокойствием лицо, Фьон и сама успокаивалась. Глаза больше не застили слёзы, и она могла наконец рассмотреть того, в ком собрались жизни десятков погибших гномов и, чего уж лукавить, жизнь её самой. Торин оказался красив. Той строгой, выточенной красотой мраморного изваяния, что присуща лишь роду великого Дурина. Лицо его брата (о, Махал, уж теперь-то надо накрыть его простынью) было проще и добрее, даже в смерти. Торин же был словно высечен из камня: высокий лоб, тяжёлые чёрные брови, прямой, будто стрела, нос. В груди даже что-то замирало при взгляде на него. А может, она просто невыносимо устала, борясь со смертью. Нужно было встать, оставить раненого спокойно спать, а самой отыскать Траина, чтобы сообщить тяжёлую весть. И хоть ей почему-то трудно было оторвать взгляд от бледного лица принца, она всё-таки поднялась на ноги, сосредоточенно отряхнула подол от песка и сухих лепестков и собиралась уже откинуть полог, но тут её несильно ухватили за подол, у самой земли. Видимо, сон Торина лишь показался ей глубоким, и вся эта возня его потревожила. — Извини, я не хотела будить, ты… — Останься, — хриплым со сна голосом перебил он. — Мне нужно рассказать твоему отцу о Фрерине. Чтобы распорядились насчёт тела, и… — гномка замялась. Было трудно возражать, когда он так смотрел своими пронзительно-голубыми глазами. Она запоздало поняла, что несмотря на красоту черт, именно эти глаза действительно притягивали взгляд и мешали ровно дышать. В них отражалось слишком много сразу: боль, мольба, стыд, но вместе с тем сила и восхищение. — Как тебя зовут? — Фьон. — Останься, Фьон. Теперь уже некуда спешить.