Чародейка

03:47.

Джастину Финч-Флетчи не повезло. Он всегда старался быть доблестным учеником. Упорно учил уроки. Относился к учебе ропотно и трудолюбиво. А еще он всегда был верен себе и честен перед людьми. Истинный ученик Пуффендуя. Настоящий интеллигент. И довольно симпатичный молодой человек. Джастин был рожден в маггловской семье. Довольно обеспеченной. Когда ему пришло письмо о поступлении в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, мальчик был удивлен. Потому что это казалось чьей-то забавной шуткой. Однако, позже он понял, что все происходит с ним по-настоящему, и он - избранный. Именно за такой шанс Джастин ушел с головой в учебу. И с усердием занимался. Чтобы не потерять то, что было для него настоящим чудом. Он справлялся со многими трудностями, с которыми беспощадно сталкивала его судьба. Будто приговаривая: "На что ты способен, мальчик. Как ты проявишь себя, если я сделаю так?" И, что бы не случалось, он справлялся. Потому что это было неотъемлемой чертой его характера - доводить дела до конца. То, что любила больше всего в нем декан их факультета Помона Стебль. На занятиях она всегда восторженно отзывалась о трудоупорстве мальчика, чем вызывала восхищение к его персоне у одних, и зависть - у других. У него не было много друзей. Свое время он подарил единственным, кто понимал его, - книгам. Мир таинственный, проникновенный, дарящий множество знаний, переплетенный миллионами букв. Мир, в котором он жил с детства. Когда на втором курсе Джастин был доставлен в больничное крыло окаменелым, он снова справился. Он быстро шел на поправку. И даже почти забыл зловещие глаза Василиска. Да и не было это чудовище его огромным страхом. Сегодня на вечеринке он впервые нашел человека, с которым мог поговорить. Он открылся. Рассказал об истинных страхах. И о том, что никогда не был влюблен. О том, как он хотел этого, и о том, что он чувствовал, что это никогда не произойдет с ним. А потом, довольно сильно устав, потому что было уже почти четыре утра, Джастин поблагодарил человека за то, что тот дал ему возможность высказаться. Лениво встал с дивана. Потянулся. Зевнул. Улыбнулся, потому что жизнь, как оказалось, не была полна плохих людей. И есть те, кому можно открыть свое сердце. Как вдруг зеленая вспышка навсегда ослепила его глаза вечной темнотой. Так сильно Джастин еще никогда не ошибался. И так точно шептала ему интуиция, что любовь никогда не случится с ним. На его лице так и застыла полуулыбка. Сегодня Джастину Финч-Флетчи впервые не повезло. *** Гостиная Гриффиндора бушевала. И не от того, что, большинство ребят проснулись сами по себе. Сегодня утром их разбудили очень рано. Потому что их декан Минерва МакГонагалл, женщина пожилая, но достаточно сильная, чтобы ослушаться ее, собиралась их навестить. Кто-то мысленно посылал старуху. Но не прийти на собрание, устроенное ей, никто не мог. Потому что это не уважение. Это против правил. И это подлежало наказанию. Ты обязан прийти, даже если не спал всю ночь. И вот сейчас, в пять утра, когда солнце за окном еще не успело подняться, они уже стояли, ожидая своего декана. Камин тихонько потрескивал в тишине. Красная комната казалась наполненной темной кровью в полумраке, что только нагнетало обстановку. Практически никто не разговаривал. То ли от того, что не был способен после вечеринки и голова разрывалась на части, то ли от того, что староста Юан Аберкромби, невысокий мальчик с выпуклыми карими глазами и растрепанными волосами, так усердно бил по дверям и орал: "Подъем!", что хотелось врезать ему со всей дури. Гермиона замерла в проходе, возвращаясь в гостиную, когда Юан обходил комнаты учеников. Более того, ее колени предательски задрожали. Сердце ухнуло куда-то к пяткам, когда староста спросил, почему она не в посели в пять утра. Грейнджер была сбита с толку. Она не знала, что ответить, и первой, что пришло в голову - ляпнуть, что ходит во сне. Глупо получилось. Но.. Не говорить же ей, что она провела эту ночь с Малфоем? Это совсем неблагоразумно. И об этом никто не должен знать. - Ты спишь в одежде? - нахмурил бровь Юан Аберкромби. - Я.. Я.. Я уснула быстро, не успев переодеться, - проговорила Гермиона. Юан лишь цокнул языком сказав, что у него нет времени разбираться с этим и что девушка должна подождать в коридоре, так как сейчас начнется собрание. И теперь она неуютно стояла около стены, рассеянно разглядывая людей, которые совсем недавно были ее друзьями. Джинни демонстративно отвернулась, скрестив руки на груди. Гарри сонно протирал очки. Рон угрюмо смотрел в пол. Их взгляды встретились, и губы парня скривились в неком подобие улыбки. И на этом все. Гермиона опустила подбородок. Как безрассудно порой обходится с людьми время. Всего месяц назад ты был счастливым человеком в окружении тех, кого ты любил, и кто любил тебя. А потом раз, и все летит к чертям. Неизбежно. Стремительно. Ломая все мосты. Она смотрела на тех, кто был дорог ей, и в ее глазах открывалась все та же необъяснимая нежность. Она не скрывала ее. Это было не нужно. Та же гостиная Гриффиндора, золотисто-красная, родная. Те же люди. Холодные. Те же слова в ее голове. Только раньше она шептала их робко. Но вслух. А теперь - только про себя. В своих мыслях. Сдержанно молча. Молчат и все понимают на высоте этих несказанных слов. Что нет больше "мы", "их, "нас". "Вместе и навсегда". "Друг за друга". Уже не "вместе". Молчаливые не "мы". И вроде рядом, рукой дотянись.. Но..В параллельных мирах будто бы. Словно стена мешает. Непонимания. И слова заглушаются. Глушит. И душа рвется. Разрывает. И сердце не заштопаешь. Оно помнит. Все помнит и колит. И "мы" больше неважные. Старательно разорванные на тысячи мелких лоскутков. И чувства скрывающие уверенно. И сердце ранящие уверенно. И в мыслях улетающие уверенно. Такие похожие. Такие далекие. Такие рассержено-опустелые. Не "мы". А за окном сыплется снег. Льдинками по окну. Напрасно. Нелечебная и горькая зима, которая крепко сжимает ее холодом. Даже если изменить время года, ничего не поменяется, если в душе грустно. Даже если снова станет тепло, ничего не поменяется. Если ты сгораешь от непонимания. Запуталась. Во всем. Со всеми. Совсем. И как из этого выбраться? Если тебя тянут вниз? А она падает. По собственному желанию падает. В пропасть. В крайность. Туда, где нельзя. Где указатель "Запрещено" красным крестом перед взглядом. А она все равно падает. Летит под запретными поцелуями. Размазывает душу по позвоночнику. Метелями. Мыслями параллельными, словно провода над серым городом, тоскливым. Бешено. Так, что сердце о ребра. И выбросить сложно. Потому что его имя растекается по венам. И страшно. Что это не правильно. И страшно, когда он закрывает глаза, и думает. О чем он думает? Когда засыпает, отвернувшись, о чем он думает? Когда поправляет свои светлые взъерошенные волосы, о чем он думает? О ней он тоже думает? Вспоминает ее сейчас? Чувствует вкус поцелуев, ночью ему подаренных? А его душа разрывается так же? Или только она сама постепенно с ума сходит? Под его горячими пальцами, растворяясь. Под его губами растворяясь. Под его поцелуями исчезая в ночной тишине. Ощущая кожей его. Мыслями - его. Сейчас. Она с ума сходит. - Грейнджер! Девушка вздрогнула, подскочив на месте и устремив взгляд на Юана. От собственных мыслей Гермиона испытала настоящий ужас. - Ты что, спишь? - Староста округлил и без того свои огромные глаза. - Я, конечно, понимаю, рано, но надо иметь все-таки уважение к старухе. - Такое же, как у тебя? - быстро проговорила Гермиона, расправляя затекшие плечи. - Да ладно тебе, - Юан занял свободное место рядом с ней. - Мы все не идеальны. Гермиона закатила глаза. Все же для нее не было приемлемым называть зрелых женщин "старухами". Как грубо. Девушка поежилась. Как можно быть такими лицемерами? В то время картина Полной Дамы открылась, и в гостиную вступила МакГонагалл. Поправив очки, она спокойно произнесла: - Как вы знаете, завтра состоится Рождественский бал, который кто-то прозвал среди вас вечеринка поцелуев или "Поцелуй на удачу", - она презрительно хмыкнула. - Но так как это бал, то он подразумевает под собой, как вы помните, танцы. - Какие танцы без поцелуев? - насмешливо вскрикнул Дин Томас. - Если их нет, то и танцевать нет смысла. - Это, конечно, уже ваше дело, которое мне не интересно, - продолжила профессор, медленно выговаривая каждое слово. - Я пришла напомнить вам о том, что вы обязаны вести себя прилично. Вы - представители нашего факультета и совершать глупые и опрометчивые поступки из-за своих ссор на глазах у представителей других факультетов - низко и недостойно. Гермиона прочувствовала эти слова, понимая, что они были обращены к ней. Стало дико не по себе, от того захотелось поежится. - Профессор! В гостиную Гриффиндора буквально влетел Северус Снегг. Его черные глаза пылали огнем. Бледная кожа, казалось, стала еще светлее, и отдавала голубовато-серым оттенком. Он рысцой подошел к МакГонагалл и что-то горячо шептал. Лицо декана Гриффиндора сменилось из спокойного нервно-болезненным. Ее губы поджались в тонкую бледно-розовую нитку. Редкие брови нахмурились изогнутой проволокой, образуя тревожные морщины на лбу. - Профессор Дамблдор и я будем ждать вас в больничном крыле. Не задерживайтесь, - сказал ей Снегг. Он бросил ледяной взгляд на Гермиону. Та рефлекторно поежилась, ощущая, как повисло напряжение в воздухе. Их взгляды задержались на секунду, а девушка уже почувствовала, как ее мысленно осудили. Надо же, как Снегг мог укорять молча. Глазами. - Послушайте! - голос МакГонагалл зазвучал непривычно громко, волнительно. - Сегодня ночью произошел несчастный случай. Нападение на ученика из Пуффендуя. Мальчик погиб. Джастин Финч-Флетчи. Если кто-то из вас что-то знает о случившемся, просьба немедленно сообщить. И будьте осторожны, - ее голос стал звучать тише. - Завтра особое мероприятие, которое мы не можем уже отменить. Не оставайтесь один на один с тем, кому не доверяет ваше сердце. Оно обычно не обманывает. МакГонагалл величаво развернулась к выходу. Перед проходом она остановилась и произнесла: - Мисс Грейнджер, можно вас на минуту? Гермиона незамедлительно прошла к ней сквозь гриффиндорцев, которые начали тихо обсуждать новость. - Мисс Грейнджер, я знаю, профессор Дамблдор наказал вас уборкой в кабинете Рун. В связи со случившимся, я отменяю это наказание. Но это не значит, что вы свободны. Как только все утихомирится, вы вернетесь к своему наказанию незамедлительно. - Хорошо, профессор, - взволнованно проговорила Гермиона. МакГонагалл посмотрела на нее так, будто перед ней стояла родная дочь. Столько нежности, беспокойства и теплоты излучал этот взгляд. Конечно, все они - ее дети. Она переживает за каждого. И за это следовало уважать - за бескорыстную, долгую любовь. Хогвартс - и есть ее большое детище. Она отдала ему всю себя. Подарила свое сердце. Поэтому ее беспокоило все, что происходило в школе. Она принимала эту информацию глубже сердца, не смея закрыть глаза ночью. Потому что потерять кого-то из учеников - значит, потерять себя. Ей было страшно. Страшно и судорожно идти навстречу плохим новостям, и понимать, что она уже потеряла частичку себя. Потому что произошло что-то неожиданное. Что-то, чего никто не ожидал. Теперь придется снова жить в страхе. За детей. За школу. За все. Профессор Дамблдор выглядел взволнованно. Он нервно водил тонкими пальцами по длинной серой бороде и что-то говорил Северусу Снеггу. - Рад видеть Вас, профессор, - спокойно сказал Альбус. Но Минерва знала этот взгляд. Полный отчаяния, но смотрящий с проблеском надежды. Которая вот-вот оборвется. - Профессор, как такое могло произойти? - на вздохе произнесла МакГонагалл и горько выдохнула. - Никто не знает, и, судя по всему, нет ни одного свидетеля, - промолвил директор. - Мальчик умер. Надеюсь, вы оба понимаете, что это не похоже на несчастный случай. - Мы не можем утверждать точно, профессор, - голос Снегга звучал медленно ровно. - На территории Хогвартса было произнесено непростительное заклинание. Как это осталось незамеченным? Это произошло в Подземелье, профессор, - МакГонагалл бросила холодный взгляд на Снегга. - На Вашей территории. Снегг сурово поднял брови. Уголки его губ дернулись. - Я не могу уследить за всем, профессор. Я был в своем кабинете. - Прекратите эти глупые разборки. Нам сейчас не до этого, - твердо, почти шепотом выговорил Дамблдор. - Мальчик магглорожденный. У меня есть одна просьба к Вам, Северус. Снегг повернул на директора свои смоляные глаза. В которых читался испуг и невероятное беспокойство. - Проследите за Малфоем. - Вы думаете, это он сделал? - Я просто прошу проследить. Меня настораживает тот факт, что убили ученика из магглорожденных. И мы оба знаем, на что способна его семья. - Люциус Малфой погиб, защищая свою семью. Это мы тоже знаем, - процедил Снегг. - Я лишь прошу проследить. Я не хочу оказаться правым, Северус, - выговорил Дамблдор. - Но его отец возглавлял Приспешников Волан-де-Морта. Они истребляли магглорожденных. Мальчик рос в такой обстановке. Скорее всего, это укоренилось в его сознании. Мы все знаем отношение Драко к тем, кто не является чистокровным. - Я понял вас, профессор, - отчеканил Снегг. - Но я знаю, что Малфой не сделал бы такое. Он не способен. К тому же, тот, кто произнес непростительное заклинание - исчез. Мальчик не смог бы. - Мы не можем быть уверенны до конца, что этот волшебник исчез, Северус, - процедила МакГонагалл. - Вы думаете, такое мог совершить кто-то из учеников, Минерва? Воздух зарядился настолько, что его буквально можно было почувствовать. Он бил током. Медленно. Сильно. Казалось, что он так потяжелел, что, вдыхая, в душе оставались камни. - Я хочу, чтобы вы оба следили, как следует, за порядком. Следите за тем, чтобы ученики находились в своих комнатах в ночное время, - хрипло изрек директор. - Родителям мальчика досталось такое горе, - практически бесшумно продолжил он. - Если такое повторится, я не уверен, что репутация школы не пошатнется. Теперь на наших плечах следить за охраной. Не думаю, что это несчастный случай. При несчастных случаях не кидаются непростительным заклинанием. А крошечные декабрьские льдинки все падали, падали, падали.. Утро, день, ночь, вечер. Больше не согревалось небесным теплом. Этой зимой солнце догорело. *** - Как ты думаешь, она понимает? Пэнси смотрела на Рона через стопку книг на столе. - Что, прости? - Гермиона. Она выглядит несчастной. Я отвернулся от нее, так же как и все. Ну, а что я мог поделать? - Рон смотрел сквозь Пэнси, которая лишь пожала плечами и принялась дальше что-то писать. - Джинни не простила бы, если я продолжил общаться с ней. - Ну, Джинни твоя сестра, - недоуменно сказала Паркинсон. - Да, именно. Она - моя семья, - Уизли нахмурил брови. - Если бы я поговорил с ней, объяснил, что я вовсе не хочу игнорировать ее, она бы поняла. - Поговорил? - Да. Я должен сказать ей, что это все Джинни. Что я не могу выбирать между ними двумя. Джинни попросила меня перестать общаться с Гермионой. Она просто в бешенстве. Злится. Пэнси бросила на Рона отрешенный взгляд через книги, оторвавшись на пару секунд от своей писанины. Затем ее голова снова опустилась, и она продолжила выводить что-то чернилами. - Джинни не предоставила тебе выбор, Рон. - Как ты этого не поймешь? Она - моя сестра! Я не мог выбирать, - Уизли ошарашенно уставился на девушку, будто перед ним сидела сумасшедшая. - Но Гермиона - мой друг! Она единственная, кто не относился ко мне, как к пустому месту. Он взял паузу, чтобы остановить поток этих охренительно беспокоящих все его внутренности мыслей. - Она выглядит такой.. несчастной. - Ох, не знаю, Рон, - Пэнси бросила на него мимолетный взгляд и тяжело вздохнула. - Если уж тебя так сильно беспокоит, что чувствует Гермиона, то спроси ее сам! Я не знаю, что с ней. Мы, знаешь ли , не подруги, ясно? А теперь дай мне закончить. Твои глупые разговоры отвлекают меня. - Ты чего? Я просто.. просто делюсь с тобой. Ты же хотела, чтобы мы общались, помнишь? Пэнси на секунду остановилась писать сочинение. Какого черта с ней происходит? Это всего лишь Уизли. Рыжий. Тупой. Недотяпа. Придурок. Ее совершенно не беспокоило, что с ним, так какого черта он спрашивает свое: "Ты чего?" тоном, будто она.. Будто ее это волновало. Он совсем не нравился ей. Как вообще могут понравится кому-то эта ужасная густая рыжая челка и эти чертовы голубые глаза? Да он не стоит ни одной ее мысли! Гермиона. Я так беспокоюсь о ней! Гермиона то, Гермиона се. Бедная бедная Гермиона! Как несчастна она из-за меня! О, я такой придурок, сломал жизнь бедной Гермионе. Гермиона. Гермиона. Гермиона. Как бесило ее это ужасное имя. Которое за эти пять минут разговора с ним он произнес сто раз. Он так заботился о ней. О девчонке, которая вряд ли любила его так же. На мгновение Пэнси даже обрадовалась, когда поняла, что ненавистную Грейнджер все игнорируют. Да и за что ее можно было любить? Она ужасная зануда, выскочка, книжная зубрила с вечно топорщащимися кудряшками каштановых волос. Она совсем, совсем не привлекательна. А эта ее манера разговаривать.. Будто все вокруг - тупые тролли, а она единственная, кто все знает. Стоп. Стоп. Что это еще за мысли? Какого черта она снова думает об этом? Ей нет дела ни до Рона, ни до Гермионы. Пусть валит к ней. Это не ее забота. - Пэнси, ты чего? - Рон все еще смотрел на нее. Его голубые глаза округлились, как два галлеона. Пэнси ощутила неприятный зуд под ногтями. Действительно, чего это она? Почему она вообще думает об этом? Рон Уизли не стоит этих мыслей о нем. Это он должен волноваться, что она думает о нем. Это он должен был думать о ней, а не наоборот. Но вопрос Рона был справедлив. Чертов придурок как в воду смотрит. Почему она так взбесилась? Если бы только она сама знала, что с ней происходит. Ничего особенного он не говорил. Он просто делился с ней. Открыл часть своих мыслей. - Ничего, Рон, - она бросила на него взгляд зеленых глаз. - Ты отвлек меня, и я сделала несколько ошибок. Это меня взбесило. - Ааа.. Извини, - спокойно протянул Уизли. - Просто я переживаю за Гермиону. Наверное, стоит объяснить ей все. - Рон..- Девушка не успела проконтролировать, что говорит ее язык. - Ты совсем не замечаешь других девушек.. Думаешь только о Гермионе, как будто других больше не существует. - Просто она дорога мне. Она - мой лучший друг. Я люблю ее. Я люблю ее. Я люблю ее. Прошло в подсознании Пэнси жгучими, обжигающими словами. Застывшими где-то в районе горла так, что ей было сложно дышать. Он любит ее. Любит. Это ничем не исправить. Ну, и фиг с ним, с этим Уизли. Пусть любит кого угодно. Пэнси опустила глаза на пергамент. Фиг с ним. Фиг с ним. *** Он сидел, опустив голову, и что-то читая. Его непрерывное дыхание вздымало светлую рубашку, светлая челка спадала на глаза, и он нервно ее отдергивал от лица. Гермиона то и дело бросала взгляд на его тонкие пальцы, когда тот поправлял свои волосы. Когда его платиновые пряди обволакивали костяшки, проскальзывая между фаланг, будто жидкий шелк. Ей хотелось дотронуться. Мерлин, каково было бы сейчас подойти к нему и провести рукой по его волосам и плечам? Ощущая его мягкость, мужество, тепло под своими ладонями. Каково было бы просто обнять его спину, ощущая, как его горячее тело прижимается к ней и вздымается от ровного дыхания? И он бы поцеловал ее ладонь. Провел бы своими прохладными пальцами по тыльной части обнимающих его ладоней, прижимаясь к ней. Ощущая внезапно нахлынувшее чувство - счастья? - в животе, она глубоко вздохнула, чувствую, что просто бесстыдно вот так следить за ним. Как из норы. Из-под учебника. Он же не бросил на нее ни одного, даже короткого взгляда. С ним все было так сложно. Просто до одурения сложно. Они, как два параллельных мира. Как два параллельных пути, которые шагают они отдельно друг от друга, лишь изредка наступая на дороги друг друга в ногу со временем, в такт биения сердца. Параллельны и мысли их, тянущие, бесконечные, жалящие сумасшедше, что хотелось удалить из памяти, растворить ненужное. Забыть. Всё. Всех. Всюду. А потом снова параллельные их шаги. Снова параллельные два мира, двумя тонкими полосами соединяющиеся на одно мгновение в маленькую точку. И расходящиеся так, словно никогда они не срастались в одно целое. Взгляд ее скользнул по его острой скуле и напряженным губам, и Гермиона вспомнила, как он целует. Горячо. Страстно, безумно. Необратимо подкашивая колени и отключая хотя бы одну разумную мысль из головы. Стирая всё. Я-не-забуду-буду-помнить-это-всегда-чувство растеклось по позвонкам и Гермиона легонько охнула. Что делали с ней мысли о том параллельном мире, в котором для нее не было места. Он вел себя снова так, будто никогда ничего не было. Будто никогда не целовал ее. Никогда не был с ней на этом же диване. Никогда не касался ее волос и нежно дышал на ее кожу, обжигая воздушным пламенем. А она помнит. Помнит нежные касания его пальцев по щекам. Ощущение его скользящего языка по коже, которое оставляло дорожки из мурашек. Чувство трепета в груди и страстные порывы прижаться к нему сильнее. Не отпускать Никогда не отпускать. Забыться навсегда в его объятиях, в его поцелуях, в его руках, в конце концов. Его глаза, холодные, глубокие, ледяные, жаркие. Он смотрел так, словно хотел ее убить, хотел ее. Хотел ее. Хотел Ее. "Хотел, хотел, хотел.." - пронеслось у нее в голове. - Что ты так пялишься? - вернул Гермиону в реальность кабинета этот голос. Его пронзительный, бросающий в дрожь своими жестокими, морозными нотками. Она поежилась. Он видел, как она смотрит на него. Ну, что за напасть! Когда она научится контролировать себя? - Ничего, - Гермиона уткнулась в учебник. Но казалось, что ни одной буквы просто нет. Все слилось в какое-то серое пятно, в котором она ничего не различала. - Что, не можешь прекратить свой поток мыслей обо мне, да? - выплюнул так, словно прыснул ядом. Самодовольно и эгоистично. Как всегда. В малфоевском духе. - Уж лучше умереть под дикими пытками, чем думать о таком себялюбивом придурке, как ты, - огрызнулась Грейнджер и впилась взглядом в учебник. Ноздри Малфоя вздымались. Он пытался восстановить дыхание, но, черт побери, как же ему желалось впиться в ее горло и вырвать этот мерзкий острый язык, который выпрыскивал эти бесящие его фразы. Он бесился. Просто несусветно. И даже не мог понять, что конкретно его раздражало. Ее тон. Конечно, ее тон. Как она смела разговаривать с ним так? И эта ее манера высматривать его, пока он отвернулся, а потом потупив глаза, утверждать, что ничего не было. Он видел. Знает Мерлин, он видел, как грязнокровка смотрела на него. Смотрела, и в ее глазах было желание. Ее глаза буквально пожирали его целиком, и он вдруг ощутил вкус ее губ. Нежных, теплых. Тогда она тоже смотрела на него так. К черту. К черту ее грязный рот и ее грязные губы. На хер. Она не смеет так разговаривать с ним. - Да как ты смеешь, вонючая грязнокровка? - зарычал он, искривляя тонкие ноздри. Он не понял, почему, не соображал уже, как его тело подлетело, и его пальцы резко выдернули из ее тонких рук старую книгу. Он отшвырнул ее куда-то в угол. Переплет книги истошно издал глухой удар. Малфой наклонил к ней лицо и жаждал заглянуть в два карих омута. Но грязнокровка, скукожившись и дрожа, отвернула от него лицо. Она дрожала, Мерлин, она дрожала. Он доводил ее. Так тебе! Бойся меня, глупая дура. - Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой! - зарычал он громче, чем это звучало в его собственных ушах. Он практически орал ей в лицо. - Смотри на меня. Рукой он резко взялся за ее острый подбородок, ощущая нежную тонкую кожу под своими пальцами и чуть не сжег самого себя от желания погладить ее. Но нет. Он повернул ее лицо к себе. Грейнджер была бледна, как стена за ее спиной. Слизеринец яростно вдохнул воздух сквозь зубы и издал тихое рычание. Она зажмурилась. Девушка буквально чувствовала, как он выходит из себя. Мерлин, она не заслуживала это. Не заслуживала. Как сложно находиться с ним. - Смотри на меня, - его голос пронзился тонким острием прямо в голову, а оттуда куда-то в грудь, уничтожая что-то внутри. Заставляя дрожать. Она сжалась. Сжалась, как маленький ребенок. - Смотри. На. Меня, - медленно. Ядовито. Девушка открыла глаза и встретилась с яростными дьяволятами в его серых бездушных глазах. Он смотрел сквозь нее. Он выглядел обезумевшим. В ее распахнутых глазах он увидел страх. Животный. Настоящий. Свое отражение, которое вызывало отвращение у самого себя. Он вдруг ощутил, каким она видит его. И новая волна ярости накрыла его. Теперь он ненавидел себя. Что? Что она делала с ним? Грязная дура. Он не хотел ее. - Смотри мне в глаза и скажи, что не пялилась на меня из своей норы, грязнокровка, - прошипел он, не отрывая взгляда от распахнутого карего моря. В котором сам тонул. Из-за которого был готов убить себя сам. Уничтожить. За то, что снова причинял ей боль. Она так напомнила ему тот чертов день. Проклятый. Тяжелый. Самый худший в его жизни, нарушивший все. Он видел, как мать стояла на коленях, вымаливая Люциуса не делать ошибку. По ее щекам текли горькие водопады, и ушей Драко пронзил горючий всхлип ее матери. - Хватит, Нарцисса! - Люциус орал. - Я больше не могу это терпеть. Мы должны закончить с этим. Я не желаю, чтобы нашего сына коснулось то же, что и нас. - Он убьет тебя! Я не переживу эту потерю, - Нарцисса практически шептала. Драко видел, как искривилось красивое лицо его матери. Он стоял за дверью в гостиную Малфой-мэнора и не мог зайти туда. Он подслушивал. Прятался. Боялся, что кто-то заметит его. - Он убьет всех нас, Люциус.. - Я не позволю этого. Не сейчас.. не теперь, - его руки нежно взяли щеки жены. - Мы будем счастливы. Когда-нибудь. А если не мы, то я сделаю так, чтобы Драко был. Драко понимал. Он знал, от чего отец хотел защитить сына. Знал. И, видит Мерлин, он тоже желал никогда не испытывать это. Но Люциус не успел. Не успел, потому что в этот миг в гостиной появился он. Один только вид его внушал ужас, замораживая легкие от какой - либо попытки сделать вдох. - Какая прекрасная встреча, - его голос прорезал воздух в гостиной Малфой-мэнора. - Люциус, я и не надеялся увидеть тебя. Снова. Ты встал на моем пути, а я не прощаю предательства. Ты же знаешь об этом, Люциус Малфой? - его голос прошипел морозом. - И сегодня ты мне больше не нужен. В этот миг зеленое пламя навсегда оставило обреченное обеспокоенное лицо Люциуса Малфоя. Драко хотел вбежать, применить на него непростительное заклинание, убить. Уничтожить. Потому что Он уничтожил только что часть него. Но ноги не шевелились. Нарцисса шепнула заклинание, чтобы не выдать сына и защитить его. - Нарцисса, - змеиное шипение доносились до окаменелого тела Драко. - Неужели ты думаешь, что все вы вечны? Мать молчала. Лишь проносились горькие слезы по ее щекам. - Когда настанет время, я сделаю это. Ты не сможешь помешать, так же, как не смогла помешать убить своего мужа. Только я вечен, вы должны это понять. Я - сила. И тебе стоит подчиниться мне. Так же, как твоему сыну. Смотри на меня. Смотри мне в глаза и повторяй за мной. Малфой вздрогнул, когда его пальцев коснулось что-то горько теплое. Две мокрые дорожки просверлили горькими солеными слезами нежную кожу ее щек. Грязнокровка по-прежнему сидела за столом, сжавшись и судорожно пытаясь избавиться от прожигающих, поглощающих все нутро, слез. Он отпустил ее подбородок, чувствуя ее тяжелое дыхание и тихий всхлип. Он не знал, что делать, и что он уже сделал. Очередная ошибка. Ошибка за ошибкой. Он всегда совершает только ошибки. Тогда, в Малфой-мэноре, почему он стоял и ничего не сделал? Его отца убили, а он не смог даже пошевелиться. Его мать пытали, и он снова ничего не сделал. Паршивый трус. Подонок. Настоящее чудовище, приносящее людям несчастье? Даже она. Она! Смотрела на него, как на какого-то убийцу. Ее большие глаза наполнены ужасом. Так же, как тогда он видел глаза своей матери. Он посмотрел на ее спутанные на плечах темные локоны, такие ненавистные, всем нутром ненавистные. Хотелось взять за них и.. и зарыться рукой. Успокоить. Притянуть к себе, потому что в ее глазах он видел раздирающий его горло страх. Такой же, как его собственный. Тяжелый, как гранит. Давящий на сердце. Неожиданный звук за дверью заставил вернуться в реальность. Кто-то стучал усердно, выкрикивая грязнокровкино имя. Девушка тут же резко встала. Вытерла мокрые дорожки слез руками и поспешно вышла, даже не взглянула на него. Малфой стоял, непоколебимый. Он смотрел на ее удаляющуюся спину, и захотелось стукнуть по чему-нибудь кулаком. За то, что он такой слабак. А Гермиона все никак не могла прийти в себя. Выйдя за дверь она увидела рыжую макушку. - Рон? - ее голос, немного грустный. Она пыталась придать ему уверенности. Не выдать себя. - У тебя все в порядке? - парень выглядел обеспокоенно. - Да, все хорошо, я.. я занималась. - Понятно, - Рон тяжело вздохнул. - Разве ты не игнорируешь меня, Рональд? - Гермиона пыталась выразить на лице подобие язвительной улыбки. И просила Мерлина, чтобы это не выглядело, как искусственный оскал обиженного ребенка. - Я по этому и пришел. Прости, - очень тихо произнес Уизли, - Я не должен был. Это не правильно. Меня попросила Джинни. Она не предоставила мне выбор. - Я не хочу стоять между вами. Это не правильно. Гермиона взволнованно теребила край своей мантии. А на подбородке все еще ощущались прикосновения его пальцев. Страшно. Ей было очень страшно. Нет, они - не два параллельных мира. Она две совершенно разных, совершенно не пересекающихся между собой планеты. Все, о чем она думала, было сплошной ошибкой. Этот человек может разбить ее. Уничтожить в один миг. - Так что? Гермиона? - донесся до нее голос друга. - Что? - Ты не слушала меня? - Я задумалась, извини, - Как она могла отвлечься на мысли о придурке, который этого вообще не стоил? Рон нервно дрогнул верхней губой: - Я.. я просто хотел пригласить тебя на завтрашний бал. - Ты уверен? Но Джинни.. - Я не хочу терять тебя. И прошло столько времени, вам пора помириться, - рыжий почесал курносый нос. - Ладно.. - Если тебя еще не пригласили, конечно.. - Я согласилась, Рон. Я согласна. Я пойду с тобой. - Здорово.. Здорово, - Рон не поборол порыв, и в то же мгновение Гермиона ощутила его теплые руки у себя на спине. Друг обнял ее и ей стало тепло. Наконец-то хоть кто-то проявил заботу. Тепло. Настоящее. С ним она почувствовала себя защищенной. На мгновение, и все же. - Мне надо идти, Герми. Я надеюсь, с тобой все в порядке. - Все хорошо, Рональд, я в порядке. Теперь. Она попыталась улыбнуться. К черту Малфоя. К черту тупого заносчивого сумасшедшего придурка. Он сидел на диване, представляя, как он зарылся в ее шелковые тугие локоны. Как потянул ее маленькую головку к своей груди и ощутил теплое дыхание на плечах, отчего к сердцу прошла волна.. эйфории? Он дотронулся до ее белой блузки, чувствуя, как ее спина прогнулась навстречу ему. Как он поцеловал бы ее слезные дорожки, заглатывая ту боль, которую он причинял ей каждый раз. И когда его губы на самом деле открылись, будто он действительно мог поцеловать ее, хоть и призрачную, он замер. Широко раскрыл глаза. Протер. Убирая эту тупую иллюзию. Что это такое? Ее захотел? Это дурацкое угловатое тело? Снова? Сердце закоченело, когда он услышал, как тихо скрипнула дверь и ее шаги. Оно пропустило несколько ударов. Перед глазами сразу стала картина, как к ней пришел Святой Поттер, и они помирились. Он сжал ее маленькле тело в своих уродских руках, и она поддалась ему. Целуя его губы яростно. Жадно сжимая его толстую шею и потираясь лбом о его отвратительные очки. Тупая дура. Просто тупая дура. Когда он увидел, что она снова прошла в комнату, он бросил свой ненавидящий взгляд на грязнокровку. Но она даже не взглянула на него. Не пошевелилась. Не содрогнулась. - Не смотри больше на меня своими дурацкими глазами, поняла? - рыкнул он. - Ты исчезаешь с каждой секундой, - шипела Гермиона себе под нос. Его голос звенел в ушах. Она старалась его заглушить. - Ты исчезаешь с каждой секундой. - Что ты там шепчешь? - он старался придать своему голосу как можно более гадкий оттенок. - Я не смотрю на тебя, придурок, - она подняла книгу с пола и уселась на прежнее место, открыв учебник и поняв, что не соображает совершенно ничего в его присутствии. Ты исчезаешь. Ты исчезаешь с каждой секундой. Ее голос заставил Малфоя скривиться. Она не понимает. Ни черта не понимает. И снова этот Поттер, похабно трогающий ее за бедра. - Ты такая тупая, Великий Салазар, так бесишь. - О, поверь мне, это взаимно. Конченный идиот. - Безмозглая грязная выскочка. - Нахальное самовлюбленное ничтожество. Ты исчезаешь. Исчезаешь. Она страстно снимает с его уродского лица очки и впивается в его тонкие мерзкие губы. - Какого хрена приходил Поттер? - вдруг спросил его голос прежде, чем он сам осознал, что он несет. Он даже услышал, как судорожно стучит, и это даже было не сердце, а эмоция, которую он так пытался спрятать за клетку. Напряжение. Как в проводах. Даже сильней. Глубже. Реже. - Что? - голос грязнокровки разрезал ушную раковину и захлопнул что-то внутри. - Что, - перекривлял он ее. - Что он хотел от тебя? - Что ты имеешь в виду? Дура. Какая глупая идиотка. "Что ты имеешь в виду?" Если бы он сам знал. Зачем он вообще спросил это? Лучше бы молчал. Лучше бы заткнул свой рот. - Пришел мириться с тобой, да? Сразу кинулась в его объятия? Не выдержала? - Господи, какую чушь ты несешь! Ты сумасшедший кретин. Малфой сжал челюсти. Какого хрена он вообще спросил ее об этом? Лучше бы она ушла со своим Поттером и больше никогда не возвращалась. Он заметил, что она совершенно не смотрит на него. Ни разу за весь разговор не подняла глаз. Боится. Правильно, пусть. Пусть. Он не Поттер. - Тогда что? - да что с его языком. Он яро сжал челюсть. - Рон приходил. Но, вообще-то, это не твое дело, - еле слышно сказала она. Где-то в районе малфоевского сердца кольнуло. Он ошибся. Просто ошибся. Не хмуриться. Ни в коем случае не хмуриться. Ему все равно. Все равно. "Она не обнимала Поттера", - пронеслось где-то в груди, и сжалось в районе живота колючей иглой. - И что этому отпрыску Уизли было нужно? - Почти ровно. Почти. - Это уж точно тебя не касается, - рявкнула Гермиона и продолжила изучать несуществующие для нее строчки. - Пришел, чтобы попросить отыметь тебя? - услышал он собственный голос прежде, чем сообразил, что он произносит. Снова. Какого хрена с ним происходит? - Но вы стоите друг друга. Оба такие.. мерзко-конченные. И ты согласилась, да? - Вообще-то, мы с ним идем на бал вместе, понял? - вспыхнула гриффиндорка. Она кинула учебник на стол и направила жаркий взгляд на блондина. - Что за чушь ты несешь? "Мы". "Вместе с ним." "На бал". Он не мог понять, почему его задели эти слова. Мы. Вместе. На бал. - Надо же, даже таких, как ты, приглашают, оказывается, - протянул он, не понимая, почему в его груди скрутился комочек, выдирающий душу наизнанку. Он встал, напрягая руки в кулаки и пытаясь контролировать свои нахлынувшие эмоции. Какого хера, Малфой? Какого? Ее пригласили. Не он. Уизли. Ее пригласили. И она согласилась. Мы. Мы. Мы. В ушах гудели ее слова, сводя с ума. Он ходил по комнате, а она молчала. Ее хрупкая спина была натянута, как маленькая звонкая струна. - А потом ты отдашься ему так же, как и мне, да? - шикнул он в ее спину. - Хочешь сравнить меня с ним, грязнокровка? Терпение лопалось. Гермиона медленно поднялась со стула, борясь с желанием стукнуть по столу сжатым кулачком. Мерлин, как он бесил ее. Своей тупой никчемной чушью. Она развернулась и посмотрела прямо на Малфоя. Их взгляды встретились, и Гермиону бросило в дрожь. Его губы сжались так, словно он боялся раскрыть свой рот. В глазах бегали бесы и пламя, сжигающее ее нутро, оставляя там лишь черный пепел и пустоту. Скулы напряжены настолько, что, казалось, сейчас вот-вот кости треснут. Ей даже слышалось, что что-то треснуло. На лбу выступила пульсирующая вена. Его тело напряжено. - Что, хочешь ударить меня? - произнес он сквозь зубы. - Смотри, чтоб твой дружок не заметил, что тебя уже поимел я, вонючая грязнокровка. Пусть Уизли подбирает мусор за мной. Произнес и укусил до крови свою губу. Потому что сказал вовсе не то, что думал. Он вообще не понимал, что нашло на него. Не правильно. То, что он говорил, было катастрофически неправильно. Чертовски все испорчено. Его гадский язык все испоганил. По полости рта прошел металлический вкус, отвратительный до омерзения от самого себя. Он не слышал собственных мыслей из-за немого гула, которое издавало его сердце, казалось, выбивая из его мозгов остатки здравомыслия. Грязнокровка сделала шаг к нему. Ее руки сжались в кулаки так, что кожа обтянула каждую выступающую тонкую костяшку. Она буквально впивалась ногтями в свои ладони. В распахнутом карем море пылал яростный ядовитый огонь. Искры. Миллион искр. "Ты тупой, мерзкий, отвратительный козел! Я ненавижу тебя всем сердцем!" - кричал ее разум. Ты тупой - шаг. Мерзкий - шаг. Отвратительный - шаг. Козел - шаг. Я ненавижу тебя. Я так ненавижу тебя. Его лицо было уже так близко, что она ощутила его мускусный запах. Запах снега, мускуса и свежести. Похер. Уже похер на его такой же тупой запах, как и он сам. - Ты такая мерзкая скотина! - проговорила не так уверенно, как звучало только что в ее голове. Лед и пламя. Их взгляды встретились. Грейнджер смотрела прямо на него, так близко. Так инфантильно близко. Ее щеки пылали красным огнем. Глаза горели яростно, зверски. Обжигающе. - Это и все, на что ты способна? - Сощурил серые глаза, ядовито выпрыскивая медленно слова из своей груди. - Иди ты, тупой придурок, - ее сердце билось о ребра бешено. - Я ненавижу тебя так, что ты себе представить это не можешь. Голос, не сорвавшийся, тихий, хриплый. Малфой закрыл глаза, пытаясь запомнить его. Запомнить эти нотки обиды и ненависти в ее голосе. Беззащитном. Его. Таким его. Всецело. Это он сделал. Он довел ее до такого состояния. И вот она стоит перед ним и вся трясется от ярости. Сделайжечтонибудьсделай. Удручающе тяжело. Она смотрит прямо в его глаза, не отводит взгляд. Ее тонкий подбородок взметнулся вверх. - Ты такой жестокий, - почти бесшумно произнесли ее губы. Так близко. Лихорадочно. - Почему? Почему.. Почему.. Ее голосом в подсознании. Он не отвечал. Молчал. Нервно проглотил слюну. Вена на его виске пульсировала, словно огнем заправленная. Он стоял, напряженно сжав челюсти и смотря прямо в ее широко раскрытые глаза. В воспоминании Гермионы появилась картина, как она рукой нежно хватала его за волосы, и в этот же момент он вскидывал голову, и эта чертова вена так же пульсировала. Яростно. Быстро. Невесомо. Тонкие пальцы судорожно направились к его лбу. Нежно. Слегка касаясь, она чувствует его пульс под своей кожей. Отдающий миллионными токами прямо в грудь. Ослепляющими. Раздирающими все изнутри. А он молчит. Почему он молчит? Почему не бросает свои колкие фразы? Его глаза закрылись, и Гермиона завороженно смотрит, как вздрагивают длинные ресницы. Он глубоко дышит, сжимая губы сильнее. А Гермиона сходит с ума, когда под своей ладонью она ощущает его горячую нежную идеальную, - черт возьми, идеальную, - кожу щеки. Его напряженную скулу. Твердую. Взвинченную. Малфой тяжело вдыхает воздух сквозь ноздри. Будто пытаясь впечатать в подсознании ...ее запах? Его глаза широко раскрываются, и он нервически - панически - смотрит прямо на нее. Зрачки совсем черные, как у демона. Она не осознает, как вторая рука трогает его гладкую кожу шеи. Надломленно скользит по его груди, ощущая под собой напряженные стальные мышцы. Он вздрагивает. Остановись. Просто остановись. Рука непроизвольно метнула на его затылок, и пальцы инстинктивно сжали его шелковые платиновые волосы. Судорожный вздох. Пульсирующий гул в голове. Сердца? Крови? Страха? - Что ты делаешь? - дрожащим голосом. Еле слышно. Незнакомо. Она сжимает сильней его волосы. Нежно? Страстно? - Я не знаю.. - Дрожа. Встревоженно. Ноги подкосились. Все перемешалось. Все исчезло. Ее руки, его кожа, запах. Едино. Едино. Просто молчи. Молчи. Ничего не говори. Безотказно. Все рушится сейчас, под его - ее ладонями. Она сжала кожу на его затылке осторожно, ощущая жар, разносившийся по ее внутренностям, заставляя растворятся в пространстве. Малфой чувствовал, что ему сложно дышать. Глубоко. Прерывисто. Хрипло. Он не мог втянуть воздух. Он задыхался здесь, под ее тонкими жаркими пальцами. Он сжал кулаки, ощущая, что суставы немеют, пытаясь контролировать неровное дыхание. Его трясло. Буквально. Отчаянно. Он вздрагивал при каждом ее прикосновении так, словно кто-то бешено дергал его. Он не в силах отречься.. Не в силах.. Грейнджер мягко провела нежной - необходимой - рукой по углублению ключицы, и, о Мерлин, он чуть не сошел с ума от накрывшей его тело эйфории, когда ощутил на этом месте прикосновение ее горячих губ. С его губ сорвался тяжкий стон. Он закрыл глаза, ощущая ее, чувствуя, вникая в ее прикосновения, в ее губы, чертовы губы. Желанные, нужные. Нежные. До отупения нежные. Он тупел. Мозг выносило за грани этого пространства. В одно мгновение он расправил свои кулаки, и прижал к себе ее тонкое необходимое тело, испытывая что-то уничтожающее его на месте. Он зарылся носом в ее волосы, вдыхая глубоко ее запах, впечатывая его в легкие. "Уничтожаешь. Уничтожаешь меня.." И в эту секунду он поцеловал ее. Почти сумасшедше. Лихорадочно впиваясь в ее рот. Прижимая сильнее к себе ее тело. Сжимая ее кожу на спине в своих ладонях. Что она делала с ним.. Что с ним происходит.. Он врезался в ее губы страстно, въедаясь, запоминая. Навсегда. Навсегда. Он не хочет делать ей больно. Позвонки свело от щемящей нежности, которую он никогда в жизни ни к кому не испытывал, до вдоха, режущего глотку непроходимостью в легкие. Дышать. Дышать.. Он кажется, забыл, как это. Что это. Где это. - Я так ненавижу тебя, - в губы, тихо, бесследным вдохом. - Всем своим сердцем. Он отрывается, на секунду, задерживая взгляд в ее карем море, в котором он умирал. Охренительно умирал. Потому что не было ничего. Только она. Только ее глаза. Только ее губы. Только ее кожа. Она. Она. Он вновь умирал, когда коснулся снова ее губ, которые обдали его горячим тянущим чувством, будто патока. Еще секунда. Вдох. Стон. Снесло крышу. Он прижимается к ней яростно, всасывая, въедаясь, врываясь в нее. Так горячо. Так яростно. Так страстно. Ненавидь меня. Ненавидь сильнее. Потому что я тоже ненавижу тебя. И запоминай. Запоминай меня таким, каким я больше не буду. Он яростно врывался в ее рот, сталкиваясь с горячим языком, уничтожаясь внутри навсегда. Все перемешалось. Чувства, ощущения, мысли, лихорадочные, сумасшедшие, бессмысленные. Все слилось в стон. Желание. Как он хотел. Как сильно он хотел ее. Невыносимо. Терзающе. - Я тоже ненавижу тебя. Тоже. А в голове бьется оглушающим барабаном лихорадочное сердце. Почему.. Почему.. Почему..