Счастье всегда кажется маленьким, когда ты держишь его в руках, но отпусти его — и сразу поймешь, насколько оно огромно и прекрасно. © Максим Горький
И вся жизнь прошла перед глазами. Маленький мальчик в миниатюрном, но дорогом, как и все вокруг, костюмчике стоит в темной комнате с бесконечными рядами стеллажей с полками и стоящими на них многочисленными хрустальными шарами, похожими на тот, что сейчас Драко держит в руках. Неудачная игра приводит к неприятным последствиям - опасная игрушка превращается в миллион осколков. Крик отца - наказание. И никого больше. Драко продолжает лить воду, окончательно погрузившись в мысли. Сейчас его тело некотролируемо, как и его разум. Все меняется, все становится другим и ложно правильным. Все становится таким, как и должно быть. Одна детская кроватка, одно ведро для песка, один школьный комплект учебников. Одинокие детские игры. Наказания лишь за собственные проступки. Слезы льются ручьями по щекам Адель, из последних сил удерживающей палочку онемевшими пальцами. Она чувствует, как стирается каждое воспоминание из его памяти, каждый кусочек превращается в ничтожную пустоту, а ее лицо просто вычеркивается из его жизни. И никаких оправданий типа "Так будет лучше" не хватает, чтобы унять боль ее потери. Заклинание забирает все больше и больше пережитых вместе мгновений, не оставляя ничего, кроме одиночества в обоих сердцах. Знойный, не волновавшийся насчет мнения окружающих, занимающийся каждый день сексом в столь раннем возрасте и записывающий свои извращенные фантазии в дневнике юноша превратился в замкнутого в себе, при случае трусливого и демонстративно ненавидящего Гарри Поттера из-за его популярности мальчишку. Оставшиеся надменность и саркастическая натура служили плащом, скрывавшим последствия одинокого детства. Адель опустила палочку, в немом плаче на секунду закрыла глаза и, снова направив оружие на парня, прошептала заклинание обездвиживания. Парень застыл на месте, и девушка обернулась на Гермиону, молча стоящую неподалеку, неловко обхватив себя руками, и наблюдавшую картину со стороны. - У нас мало времени, - слегка охрипшим и приглушенным от забитого носа голосом произнесла девушка. - Постой, я... - После того, как Петрификус перестанет действовать, ты должна позаботиться о том, чтобы никто меня не помнил, - словно не услышав слова Гермионы, продолжала тараторить Адель и нервно рыться у себя в карманах. - Вот расшифровка заклинания, которое я наложила на Драко. Ты умная девочка, должна его понять, а потом сожги его, чтобы никто больше не увидел. На тебя оно не подействует. А я сделаю так, чтобы... - Адель, я... - ...Никто больше не знал меня, - усердно игнорирующая попытки Грейнджер перебить себя, Адель будто в каком-то непонятном трансе продолжала свою речь, всхлипывая и вытирая настырно текущие по щекам слезы тыльной стороной ладони. - Малфой! Посмотри на меня! - Наконец-то Гермиона добилась должного внимания. - Мне очень... очень жаль. И она ничего не ответила. Лишь нахмурила брови от тянущей боли в губах, пытаясь сдержать очередной приступ плача. Еще раз обернувшись на сидящего к девушкам спиной, Адель снова перевела взгляд на Гермиону и, отчаянно улыбнувшись ей, направилась на выход. *** Смерть... а что это? Конец или начало новой жизни? Увидишь ли ты все пережитые тобой моменты перед тем, как прекратить свое существование и открыть для себя новый мир? Уйма вопросов ломились Адель в голову, пока она шла. Шла куда-то, не осознавая свои действия и не управляя ногами. Она просто шла, попросту зная свое направление - определенно вперед. И снова она не могла не задуматься на банальную тему жизни и смерти. А впрочем, почему бы и нет? Ведь каждый должен затронуть эти два таких широких понятия хотя бы раз, а у нее и так мало времени. Но жизнь ее интересовала меньше. Гораздо больше ей было интересно узнать про смерть, но у кого же спросить о ней? Больше нет никого, у кого можно было бы вымолить совета или поделиться своим. Да и кто вообще может знать что-либо о смерти и о том, что ждет каждого после нее?.. Остается лишь фантазировать и гадать. Когда, как и где... Об этом не хотелось даже думать, а само осознание того, что она скоро умрет, вводило в отчаяние, факт абсолютного одиночества в момент встречи старухи с косой доводил до трясучки, и любая мысль, истерично отбивающейся о стенки черепа с невыносимым шумом, искалечивали и так и так истерзанную душу на части... ***Все достаточно просто, Гермиона. Это заклинание отнимает память и воспоминания о том, кто его накладывает - оно действует примерно как Обливиэйт, но с некоторыми усложнениями. С каждым, с кем Драко будет контактировать, случится то же самое, что и с ним: они забудут меня. Простыми словами, я исчезну из жизни всех людей, кто когда-либо знал меня или Драко. Иногда мне кажется, что так и должно было бы быть на самом деле - мир без меня. И что скрывать, так будет намного лучше! На тебя заклинание не подействует. Извини, но если у тебя действительно есть чувства к моему брату, ты никогда не выдашь нашу тайну. Мне жаль, это и вправду трудно - хранить тайну одной и не иметь возможности поделиться с кем-нибудь еще, но это единственный способ обеспечить вам светлое будущее. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не ищи меня. Это будет бессмысленно, потому что к тому времени, как ты попытаешься, я буду мертва. Хотя сомневаюсь, что ты будешь скучать. Почему-то иронично смеюсь... и заканчиваю.
Гермиона дотрагивается кончиком палочки до края пергамента, и бумага тут же вспыхивает небольшим пламенем. Ее каменное лицо не выдает эмоции, которые сейчас кипятком бурлят под кожей: Драко в любой момент обернется и снова выдаст какую-нибудь саркастичную ерунду. И не успела она усмехнуться этой мысли, как юноша, пару мгновений назад сидящий у камина, встает и складывает руки на груди, недоуменно изгибая брови. - Даже не спрашивай, - в предугадывании вопроса "И что мы делаем в этом жутком доме?" вздыхает девушка, закатывая глаза. В смирении выставляя руки перед собой ладонями вперед, Малфой отпускает смешок и молча следует за направившейся к двери Гермионой, фантазируя на тему, что бы они могли бы здесь делать ночью и совсем одни...*Тринадцать лет спустя.*
Первый снег - радость для любого ребенка, повидавшего не так много зим в своей жизни. И не важно, раннее утро ли это или поздний вечер, в сердце селится непреодолимое желание выйти на улицу и ощутить на пальцах легкий холод только что упавшей на кожу снежинки. Одним чуть прохладным зимним вечером тонкое декабрьское одеяло снежных хлопьев сейчас накрывало Лондон. Жители города тот час же прогуливались спеша притоптать небольшой слой снега под ногами, как бы стараясь продлить время до периода, когда он растает, и дышали студеным воздухом, а шаловливые дети уже старались слепить что-то наподобие снеговиков и закидать друг друга снежками. И одна молодая семья не была исключением. - Скорпиус! - кликнет женщина отбежавшему слишком далеко от нее ребенку. - Гермиона, пусть побегает, - возмущенно бурчит идущий рядом мужчина. На улице было не больше минус десяти градусов по Цельсию. В такую божественную погоду не хотелось вообще возвращаться домой, даже несмотря на то, насколько далеко он отдалился за спиной во время прогулки. - Наверное, надо уже поворачивать, - миссис Малфой снова нарушает тишину, разглядев впереди несколько надгробных плит по правую сторону от дороги. - Мамочка! - по-странному радостный детский голос доносится откуда-то из глубины небольшого кладбища, заставляя родителей напрячься и ускорить шаг. Что хорошего можно найти на кладбище? - Мамочка, - вновь повторяет мальчик, наблюдая как мама с папой почти дошли до него, - я нашел девочку, у которой фамилия такая же, как у меня, правда здорово? - Странно, - Драко хмурится, пробежавшись глазами по имени и годам жизни, высеченными на камне. - Адель Малфой... Никогда не слышал раньше. Наверное, однофамилица. - Наверное, - соглашается женщина, задумчиво смахивая снег со скромного памятника. Скорпиус, поняв, что ничего интересного его больше не ждет в этом месте, просит папу догнать его и заливисто хохочет, когда Драко срывается в попытке схватить сына, а затем бежит за мальчишкой, негромко смеясь, рыча и имитируя страшное чудовище, любящее покушать маленьких и непослушных деток. Гермиона наблюдает забавную картину, легко улыбаясь, и, дождавшись, пока муж с ребенком достаточно отдалятся от нее, снова обратила внимание на могилу. Быстрое осознание того, как давно она не вспоминала лежащую здесь девушку не заставило ждать. Присев, она достала палочку, и ее кончик замер напротив граненых цифр. И тут ей вспомнилось про одну вещь, которую она открыла для себя несколько лет назад. Однажды, расчесывая перед зеркалом волосы, Гермиона неотрывно смотрела в свои глаза. Совсем недолго, несколько секунд, но в этот момент ей показалось, что в отражении на нее смотрела белокурая девушка, которую она когда-то знала. Серые глаза чуть мерцали бликами, а губы были изогнуты в доброй, невинной и такой непохожей на ее обладательницу улыбке. Что-то снова кольнуло под грудиной, в районе небольшого шрама-полумесяца, периодически ноющего болью по ночам. И именно тогда Гермионе словно стукнуло что-то в голову: будто часть души Адель до сих пор живет внутри нее. В последующие годы она узнавала эту девушку в себе все чаще - во взгляде, в жестах, в голосе... И это страшно пугало, пока ей не надоело бояться. Она сделала для себя простой вывод, и жизнь стала намного проще. Даже несмотря на смерть, с Драко всегда будет рядом его сестра, и неважно, в образах воспоминаний, таившихся в голове его любимой женщины, или в виде осколка израненной души, тихо спящего в ее сердце... - Гермиона, ты где там? - Женщина вздрагивает, когда крик Драко, вырвавший ее из размышлений, ударяется о ее спину. Наколдовав небольшой венок, она встает и, крикнув в ответ, что уже идет, направляется обратно к дороге, игнорируя обжигающую, скользнувшую по щеке слезу.