Другая сторона мечты

      Прихожу в себя я в «Импале», стоящей где-то на опушке леса рядом с деревянным домиком, дверь которого сорвана с петель. Небо, судя по попавшему в поле зрения кусочку, уже посветлело, однако из-за раскинувших свои ветви клёнов и гикори на земле остаются предрассветные сумерки. И холод: будучи лишь в рубашке и джинсах, я дрожу от задуваемого в приоткрытое со стороны водителя окно сквозняка.       Что я делаю в лесу, нетрудно догадаться, особенно когда руки связаны за спиной, ноги стреножены, рот залеплен скотчем, а сама я лежу на заднем сидении в крайне неудобной позе. Спасибо, хоть глаза не завязали — просто прикрыли пледом, будто мешок везли.       Стоит мне пошевелиться, как попадающий в поле зрения кусочек мира кружится-вертится, вызывая резь в глазах и тупую боль в голове. Если бы я поужинала как следует, ещё бы стошнило, но желудок пуст и отзывается лишь неприятным спазмом. Когда в последний раз это тело чувствовало себя хорошо? Или, по крайней мере, не так гадко…       Покрутившись ещё немного в поисках более-менее комфортного положения корпуса, я теряю равновесие и скатываюсь с сидения на пол. Расстояние до передних кресел маленькое, поэтому носом в коврик, к счастью, не тыкаюсь, но застреваю в проёме плечами.       Приходится протяжно замычать, чтобы позвать на помощь.       Винчестеры, очевидно, рядом, потому что задняя дверца открывается спустя пару секунд. Перед моим лицом появляется пара ног, а чьи-то сильные руки хватают меня за рубашку и тащат из машины. Я пытаюсь отбиться, но Сэм, владелец тех рук и ног, не обращая на сопротивление внимания, перекидывает меня через плечо, разворачивается и тащит в сторону домика.       Вот уж действительно лосяра, правильно Кроули его на совещаниях дразнил. Пятьдесят килограмм живого веса несёт почти как пушинку.       В конце пути меня ссаживают на рассохшийся деревянный стул, стоящий прямо напротив разнесённой в щепки двери, глубоких царапин и тёмного пятна на полу. Покопавшись в памяти, вспоминаю, что это тот самый домик, где Брэди стал человеком, а Винчестер-младший зарезал адскую гончую.       Ничего, дайте мне только время: вычислю ваше местоположение и пущу ещё одного пса. На этот раз девчонка их не защитит.       Признаться, всё было бы гораздо проще, если бы девчонка во время поездок смотрела в окно, а не в книжки. Стоит мне попытаться проследить путь первой поездки сюда по фрагментам отвоёванной памяти, как в голове всплывают только слова, слова, слова. Стивен Кинг. Ну-ну, Король ужасов, помрёшь — я первая займу очередь к твоей сковородке: показывать настоящие ужасы.       Дин шагает ко мне откуда-то из-за спины. В его руках устройство, больше походящее на пьяный эксперимент горе-электротехника: поцарапанный и наколотый в одном углу корпус, лампочки сверху, небольшая антенна и несколько торчащих тут и там проводов. Память весьма неуслужливо, но подсказывает: самодельный измеритель ЭМП.       Одним нажатием кнопки Винчестер включает устройство, и лампочки на корпусе начинают сверкать, а издаваемый этой штуковиной шум так режет по ушам, что я не выдерживаю и снова мычу. Они говорили, что измеритель соловьём заливается после неудачной попытки создать файербол. Что же, от меня фонит не меньше, и я не скажу, что заклинание так уж сильно виновато.       Охотник проводит устройством на манер металлоискателя, ища источник. Рубашка, естественно, оказывается не при чём, а вот на грязных джинсах сигнал становится громче. Дин бесцеремонно лезет в мои карманы и выгребает оттуда несколько монет-центов и скомканных баксов, спутанные наушники, основание которых перемотано изолентой, обёртку от конфеты. Когда Сэм услужливо приподнимает меня на стуле, в задних карманах обнаруживаются пара чеков, потёртая записка и несколько скомканных бумажных салфеток. Однако ничто из находок не оказывается причиной их головной боли в последние пару дней: об этом услужливо извещает мерный сигнал датчиков.       Я самодовольно хмыкаю. Идиоты. Не настолько, чтобы не проверить сумки с вещами девчонки, валяющиеся неподалёку в распотрошённом виде, но всё же идиоты. Охотники никогда не блещут особым умом — это аксиома.       Старший Винчестер отдирает скотч. Тело по инерции вскрикивает от резкой боли, но после я снова ухмыляюсь.       — У тебя два варианта: или ты сдашься добровольно, или узнаешь, какие заклинания знаем мы.       Смеюсь:       — Неужели вы примените один из салемских ритуалов? — суровое молчание должно убедить меня, что да, применят и не только их, однако я слишком хорошо знаю действие этих ритуалов (а альтернативы их не лучше), чтобы так просто попасться на удочку. — Бросьте, вы же не хотите стереть свою подружку в порошок.       — Они смертельны только для ведьм, — возражает Сэм с видом знатока. О да, Сэмми, ты ведь всё о них уже прочитал и поэтому с лёгкой душой решил их использовать, не так ли?       — А девчонка у нас совсем-совсем не ведьма, верно? — напеваю я издевательски. — Ни древняя родовая магия, ни удушающие, ни даже энергетический шар не сумели сделать из неё самую настоящую ведьму, вы на самом деле так думаете? Скажите, а зелья она уже варила? Где-нибудь на кухоньке в какой-нибудь старенькой и никому не нужной кастрюльке, пока вас не было рядом? Ночью, наутро утверждая, что это был слишком поздний ужин? — я снова хохочу от одного зрелища их вытянувшихся лиц. Охотники боятся, что я знаю не только эти тайны, хотя дальше пары обрывков я ещё не добралась. Ничего, всему своё время. — Она может быть жалкой посредственностью в магии, у неё нет врождённого дара и умелого наставника, она даже после элементарного телекинеза загнуться готова, но это не значит, что она уже не ведьма. Вам стоило бы внимательнее следить за хобби вашей подружки.       Рука Дина сжимается в кулак точно для удара. Он не посмеет. Не после моей демонстрации силы. Не когда я крепко ухватилась за душу девчонки.       Сэм кладёт руку на плечо брата и отводит его в сторону. Ещё секреты? Откидываю голову назад и прикрываю глаза, читаю шёпотом заклинание. Простенькое, из тех, которое способны освоить даже подростки, играющие в сатанистов. Только вот детки-конфетки их обычно не учат, считая слишком несерьёзными, но это не значит, что «несерьёзное» заклинание для, скажем, улучшения слуха полностью бесполезно. Всё равно, что в настройках телевизора подкрутить звук, хотя рано или поздно оно рассеется. Особенно когда организм почти полностью истощён.       — Если она не врёт, мы не можем провести ритуал, — бормочет Дин вполголоса.       — Она с нами играет, — возражает Сэм. — Кто знает, может это часть её игры?       — Риск…       — …слишком велик, я понял. Тогда должен быть другой путь.       Сквозь полуопущенные ресницы вижу, как старший Винчестер сокрушённо качает головой. Охотник бессмысленным взглядом пялится на измеритель ЭМП, всё ещё зажатый в его руке, указательным пальцем заталкивает антенну обратно в гнездо и собирается убрать устройство в карман, когда рука застывает на середине движения.       Дин быстро суёт измеритель брату в руки, в два широких шага подбегает ко мне и лезет в мой «watch pocket», нашитый на правом кармане. Учитывая, что карманных часов девчонка не носит, а зажигалка обитает в куртке, всем известный пятый карман на джинсах обычно пустует. Но только не сегодня.       Охотник извлекает оттуда никель с анфасом Джефферсона на аверсе[1] и даёт знак Сэму проверить излучение. Лампочки на приборе весело мигают, противный механический звук становится громче.       Проклятье.       Брэди — болван и непроходимый тупица. Мало того, что не тому монету подкинул, так ещё спрятать толком не сумел! Надеюсь, его жалкая душонка вернётся в Ад, где ей самое место.       Винчестеры не церемонятся: притаскивают из машины соль, розжиг и видавшую виды металлическую чашку. Как следует «приправляют» пятицентовик и поджигают. Пламя занимается за секунды и весело пляшет жёлтыми всполохами.       А я прогибаюсь в спине и кричу.       Не знаю, боль ли то девчонки, или ответная реакция на попытку разорвать уже прочно установившуюся между нами двумя связь, но меня точно сначала натёрли жгучим перцем с головы до пят, потом выкупали в чём-то легковоспламеняющемся и выставили на солнце под огромной лупой. Дикая и бессмысленная агония распространяется под кожей, впивается острыми зубами в руки и ноги, раздирает сердце и голову. Я извиваюсь точно уж на сковородке в тщетной надежде избежать её, рядом слышатся не то взволнованные голоса, не то целые крики, но разобрать уже не удаётся. Все звуки заглушает бешено стучащая в висках кровь.       Приходится нырнуть в подсознание с ожиданием, что в укромном углу человеческого эго станет чуть легче и вся боль останется только на физическом уровне.       Подсознание пылает. Мэг даже не пытается оставаться у руля и просто уходит глубже в тень, прячется так, чтобы языки пламени не касались её. Огонь распространяется по верёвкам, медленно пожирает вагу и задымляет пространство, которое, казалось, невозможно задымить. Подсознание ведь нематериально, и ощущаемый почти физически жар от огня может означать только одно: лижущие монетку языки пламени способны уничтожить и меня тоже. В лучшем случае у Винчестеров на руках останется коматозный мешок костей, бывший когда-то мной. В худшем — меня утащат в Ад. Ни одна из перспектив не устраивает, но первая гарантирует хоть какую-то безопасность нашим охотничьим тайнам. Если для освобождения от черноглазой мне придётся умереть как личности… что ж, дома меня всё равно никто не ждёт. По правде сказать, дома у меня не осталось. Умирать можно с чистой совестью.       В грудь приходится мощный удар. Точно кто-то хочет убить меня голыми руками с одной попытки и только что нашёл единственный верный способ.       Повреждённая верёвка лопается первой, полностью освободив мне руку. Поэтому стоит Винчестерам пойти на попятную и попытаться вытащить пятицентовик из пламени — понимаю это по угасающей боли, — как я что есть мочи ору, чтобы они не вздумали прекращать. Не знаю, понимают ли они меня, но я теряю контроль над телом столь же быстро, сколь прорвалась к «рулю».       Агония возвращается почти мгновенно. Они поняли.       Пламя обжигает запястья и лодыжки, оставляя за собой уродливые раны. Не раз и не два я уже хотела было уйти глубже в себя, на самый край бессознательного, переждать бурю. Только это — непозволительная роскошь, поэтому приходится раз за разом заставлять себя сосредоточиться на верёвках, пользуясь моментом. Развязывать тугой узел на втором запястье, обжигая пальцы и сдирая ногти.       С ногами дело идёт легче: к тому времени свободны обе руки, а огонь вроде начинает утихать. Узлы поддаются легче, а некоторые волокна пут рассыпаются пеплом при одном только касании. Я смутно ощущаю какие-то прикосновения к телу, но гораздо важнее поймать столь важный момент, воспользоваться случаем. Пока рядом Винчестеры, с моим телом всё будет в порядке.       Оставляя за собой выжженности, пожар теряет свою силу. Подсознание по-прежнему заполняет свет, только теперь он становится ярче и точно льётся сверху, а не медленно расползается по любой воспламеняющейся поверхности. Свет ослепительно-дневной и как будто тёплый, манящий, обещающий безопасность и покой. На кончике языка чувствуются вкусы лета: запах молодых парковых ёлочек, переживших свою первую зиму, уже отцветающей, но по-прежнему ароматной черёмухи, озона перед приближающимся ливнем. Точно завороженная, я встаю, и, взмесив неверным шагом кучу пепла под ногами, тянусь вслед за светом. Там не будет ни боли, ни страха. Там не будет Мэг. Там не будет Апокалипсиса — он попросту не достанет до таких высот.       Как говорится, о чёрте речь, и он навстречь: опомнившаяся Мэг спешит спустить меня с небес на землю, дёрнув за лассо, по-прежнему затянутое вокруг моей шеи. Её последний козырь. Её последняя попытка забрать меня с собой.       Позже, опомнившись как следует, я нехотя отдаю демонице должное — возможно, она спасла меня от Рая и Канцелярии. Конечно, за спасение предлагается не та цена, которую я готова уплатить, однако Мэг кажется меньшим злом по сравнению с Наоми.       Сейчас же я изо всех сил упираюсь. Было бы ещё, во что упираться.       Стоп. Дело же в моей голове происходит. Тонкие материи, тонкие материи… что там в один голос твердят «коучи» о силе воображения? Только представь цель достигнутой — и свершится, бла-бла-бла?       Я представляю. Сначала неопознанный объект вроде поребрика, в который можно удобно упереться ногами. Перестраховки ради добавляю простенькие крепления для ступней и очерчиваю соляной круг: можно заняться и изощрённым изобретательством, но ни силы, ни ситуация не предполагают изысков. Мэг и без того тормозит без возможности подойти и дать ускорение в виде пинка. У меня появляется фора.       Нужно как-то избавиться от лассо.       Рвать верёвку не вариант — слишком крепка. Резать? Я пробую создать большие ножницы, но лезвие разлетается осколками при первой же попытке. Топорище рассыпается щепками в руках, а падающий обух едва не разрушает защитный круг. Катана гулко звякает на первый удар, идёт зазубринами на второй и совсем разваливается на третий. Бензопила отказывается создаваться. Верёвка не так проста, как кажется на первый взгляд.       Огонь. Нужно добавить огня. Испепеляющим заклинанием, потому что вряд ли накопленных крох магической силы хватит на что-нибудь более мудрёное. Собственно, я и выбрала его для изучения только из-за своей «жалкой посредственности в магии» — оно легче, чем все остальные из раздела о магическом огне.       Что там? Чаша, травы двух видов, пара сушёных насекомых, кусочек хвоста саламандры… было бы гораздо проще, если бы в книгах Просвещённых мне попалось что-нибудь вроде Инсендио[2]. Тогда, например, Мэг бы сейчас не заметила, что я собираюсь от неё избавиться раз и навсегда, и не разметала телекинезом травяной порошок.       Верёвка снова натягивается, сдавливая дыхание. Убить столь банальным образом здесь, в нематериальном мире, демонице вряд ли удастся, но из-за этого не выходит произнести слова. Приходится представить, что я хватаю черноглазую за шею и отшвыриваю в сторону — к моему несказанному удивлению, это удаётся, только оказывается чревато тем, чего я боялась. Короткая вспышка телекинеза отнимает сил больше, чем я смею надеяться: крепления на ногах разваливаются и исчезают с тихим «пуфф!».       Приходится убрать и «поребрик», чтобы создать новую порцию трав. Мэг в это время поднимается на ноги и пытается нащупать в кучах пепла конец верёвки, а я смешиваю ингредиенты и надеюсь, что в спешке не перепутала последовательность действий.       Кричу заветные слова на ломаном греческом за секунду до того, как лассо снова затягивается туже и впивается мне в горло. Подаюсь вперёд, вслед за тянущей силой, и с размаху налетаю на демоницу. Расчёт оказывается верным, и мы кубарем катимся по пеплу клубком рук и ног, выигрывая мне ещё пару мгновений.       Одна секунда. Две, три, четыре — каждая последующая, кажется, растягивается больше предыдущей, а огонь не появляется так долго, что я начинаю опасаться за правильность прочтённого заклинания.       Он вспыхивает на седьмую или десятую секунду. Даже не вспыхивает — взметается столбом! Разом охватывает всю верёвку, обжигает руки Мэг и огненным ожерельем обнимает мою шею. На пределе возможностей мне удаётся контролировать его так, чтобы не ранить себя ещё больше, держать на небольшом расстоянии от кожи. Какие-то жалкие миллиметры, но именно они сейчас спасают мне жизнь.       Пламя перекидывается на одежду, вскоре полностью охватывает нас обеих и лезет во все стороны, куда только может достать. Сжирает даже бесполезный для него пепел, гудит в ушах и отдаётся эхом криков. Может, крики мои, может, принадлежат мечущейся передо мной черноглазой, или так рыдает само пламя — я не в курсе, — но вскоре жар и свет заполняют собой всё пространство. Терпеть уже не остаётся сил, и я инстинктивно прикрываю глаза рукой, заслоняю себя от танца оранжево-красных бликов.       Перекатываюсь на бок и протяжно закашливаюсь, исступлённо лупя кулаком по полу. Прижимаясь щекой к прохладной шероховатой поверхности, жадно вдыхаю, давлюсь воздухом и слезами и срываю горло кашлем, точно стремлюсь избавиться так от внутренностей.       Мою руку перехватывает другая, более сильная. Не моя. С тонкой фенечкой на запястье и белёсыми шрамами от порезов-проверок. Я знаю эту руку, точно знаю… но вспомнить не удаётся. Имя всё никак не приходит на ум.       — Carefully, — будто через толщу воды басит обладатель руки с фенечкой. Делаю над сбой усилие и расслабляю пальцы, останавливаю конвульсивное движение. Мужчина отзывается одобрительным бормотанием.       Хорошо. Это уже хорошо, не так ли?       Наконец-то отдышавшись, поднимаю голову и смотрю на помощника. Русый ёжик волос и обеспокоенные зелёные глаза, полные губы, созданные для поцелуев. Я знаю его, я совсем точно его знаю.       Дин Винчестер. Имя щёлкает в голове, как щёлкает выключатель при включении лампочки. Мой кумир, мечта моих подростковых грёз и герой сотен прочитанных слэшных фанфиков. Как я могла забыть?       — Are you alright? — слышу более ясно ещё один голос рядом, вижу ещё одного мужчину. Не стригшийся, кажется, добрый десяток лет, аристократически-прямой нос с острым кончиком, глаза более тёмного оттенка зелёного, родинка на щеке. Приходится сделать усилие, и уже через полминуты напряжённого глазения меня осеняет — Сэм. Младший братишка Сэмми, причина всей заварушки в «Сверхъестественном». — Lyudmila? Can you hear me?[3]       Я… я не понимаю его слов. На каком языке он говорит? Его родной язык — английский. Американский английский, который в школах не учат. Но я его учила… да, точно, учила. Не совсем в школе. Так почему слова кажутся сейчас непонятными?       — Give me… give me a… minute[4], — бормочу я, воскрешая в памяти страницы словарей с нужными словами. Однако в голове такой бардак, что не хочется даже лишний раз напрягать извилины. Потом, всё потом. — Уберите от меня эту бандурину! — молю я, стоит охотникам снова включить измеритель ЭМП. Звуковой сигнал лишь ненамного отклоняется от нормального звучания, но в моём текущем состоянии, кажется, раздирает уши не хуже скриминга[5] на максимальной громкости, поэтому я беспомощно закрываю их руками и сворачиваюсь калачиком в надежде, что мой возглас поймут правильно. Лучше становится только когда прибор снова замолкает.       — We must go to the hospital[6], — уверенно говорит Сэм, накрывая меня чем-то тёплым. Со знакомым запахом пороха, оружейной смазки и терпкого одеколона — чьей-то курткой. Должно быть, плед остался в машине, но я не жалуюсь. Под курткой тоже хорошо.       Отрицательно мычу. Хватит с меня больниц.       — You had a cardiac standstill, — не отстаёт младший охотник. — So you've got to see a doctor. Your fall still far[7].       Остановка сердца? Так вот, от чего у меня такое ощущение, точно в грудь сваей ударили. Прекардиальный удар. Быстрый, но рискованный способ завести сердце без этого… как его… дефибриллятора. Меня учили этому… на БЖД… когда мы проходили первую помощь; наверняка навык нанесения прекардиального удара входил и в курс обучения школы Джона Винчестера. Хоть даже в дилетантском виде.       — I know about these smock-and-syringe workers, — мрачно возражает Дин. — Equally well like she'll rest on the couch following couple days. Anyway, Sammy, when did you become such anxious mamma?![8]       Винчестеры заводят один из тех многих своих споров, где не найти ни правого, ни виноватого — оба по-своему правы. Неопасный спор, братский, какой бывает в виде ленивого перекидывания беззлобными фразами. Столь же лениво гики обсуждают, является ли мумия зомби, если мумия — это оживший мертвец-египтянин. Такой спор способен возникнуть только когда всё уже позади, всё хорошо. На сто процентов. Опасность миновала? Можно поспорить.       Я слабо улыбаюсь этой мысли. Разбирать слова уже не пытаюсь. Слишком устала.       На этот раз Сэм побеждает — настаивает, чтобы я посетила кардиолога, какого-то знакомого Бобби. И постоянно присматривает за мной, пока мы добираемся до Миддлтона — следит за моим состоянием. Опасается, что я снова попытаюсь отправиться к праотцам? Путь-то неблизкий, но лучших вариантов сейчас нет — мы уже успели как следует влипнуть в Сассексе, так незачем там оставаться.       Дин тоже то и дело посматривает в зеркало заднего вида, но куда больше его внимания занимает дорога. Я же лежу на заднем сидении и периодически хлопаю себя по лицу, щипаю запястья, впиваюсь ногтями в ладони — словом, делаю всё, лишь бы не заснуть. Боюсь вновь вернуться в тот тёмный угол. А если Мэг ещё не ушла, и всё это — всего лишь передышка?       — «Sunday» — воскресенье, «Monday» — понедельник, «Tuesday» — вторник… — вымученным голосом вещаю я на всю машину, чтобы чем-нибудь занять себя. — Так, это точно помню, что у нас дальше?.. One, two, three, four, five, six, sieben… нет, «sieben» не отсюда. Немецкий, соседушки по факультету… — говорю я по-русски, и охотники наверняка хоть бы треть понимали по интонации, но я сейчас не в том состоянии, чтобы развлекать ещё и их. Мысли путаются клубком ядовитых змей, бьются в висках жгучей болью и не хотят формироваться в том виде, который нужен. По-хорошему, оставить бы сейчас всё это, отдохнуть и уже тогда вспоминать весь сгрызенный гранит науки.       Только нужно проверить другие воспоминания, более ценные, нежели какой-то английский.       — Дин родился 24 января 1979 года, Сэм — 2 мая 1983 года… — продолжение вызывает по вопросительному взгляду от обоих охотников, — я родилась… 30 сентября 1992 года — не важно. Всё началось «двадцать два года назад», — нет, уже не двадцать два, посчитаю потом, — со смерти Мэри Винчестер… Кэмпбелл в девичестве, родилась 5 декабря 1954 года, родители — Сэмюэль и Диана, угадайте кого назвали в их честь… Кэмпбеллы были убиты 2 мая 1973 года желтоглазым демоном по имени Азазель, от его же рук спустя десять с половиной лет умерла Мэри, из-за чего Джон Винчестер вышел на тропу войны и мести… Джона сыграл Джеффри Дин Морган, снимался у Зака Снайдера в «Хранителях», Зак Снайдер взялся за «Человека из стали» и планирует… стоп-стоп-стоп! Это уже совсем дебри… задрот, блин.       Отлично, память мне не отшибло. Если я помню такие мелочи, то помню всё остальное или хотя бы потеряла не важные воспоминания. Время покажет. Время восстановит. Впору радоваться, что вообще жива.       Только кое-что важное рассказать я чуть не запамятовала:       — В Аду изначально планировали сбросить Брэди как лишнюю карту. Может, видели эпизод… э-э-э… ну, тот, в конце пятого сезона… пять-двадцать. Брэди должен был подсунуть монету Сэму — Мэг привела бы его к Люциферу на блюдечке, — но посчитал меня более лакомым кусочком. Ей пришлось импровизировать.       Сэм оказывается прав насчёт доктора. Не скажу, как точно звучит диагноз, но из-за него приходится остаться на стационарном лечении: от чего бежали, к тому приползли. Стоит ли упоминать, что за эти дни я заработала очередное сотрясение мозга? Удивительно, что в моей голове по-прежнему осталось, что сотрясать.       На этот раз лечение сродни незапланированным каникулам, как когда мы с Винчестерами ни с того ни с сего рванули в Канаду покататься на лыжах. Висящий в палате телевизор с кабельными каналами, нехитрое больничное расписание, тишина и покой действуют благостно не только на воспалённый событиями мозг, но и на прохудившуюся после кислородного голодания память. Я перестаю зависать от обилия английской речи, любопытства ради читаю несколько книжек Карвера Эдлунда и фанфиков с сайта Бэкки — убеждаюсь, что помню канон правильно хотя бы в первых сезонах.       Словом, прихожу в состояние, пригодное для продолжения охоты.       На выписку Дин покупает мне ярко-красный воздушный шарик, я же выхожу им навстречу в жёлтой худи. Мы долго смеёмся, а потом привязываем шарик к зеркалу «Импалы». Это хороший день, и на мгновение мне кажется, что Апокалипсис уже позади. Как-то сам собой рассосался.       Радость длится ровно до звонка Чака, раздающегося следующим вечером.

_________________________

[1] Никель — обиходное название пятицентовой монеты. С 2006 года в США чеканятся монеты, на аверсе которых изображён портрет американского президента Томаса Джефферсона, взятый с картины авторства художника Рембрандта Пила; эти монеты стали первыми в обиходе, изображение президента на которых было подано в анфас. На реверсе «никелей» с 2006 года изображается Монтичелло — усадьба Томаса Джефферсона на юге штата Виргиния, находящаяся в 2 км к югу от Шарлотсвилля и с 1987 года являющаяся памятником Всемирного наследия ЮНЕСКО. [2] Инсендио — чары воспламенения из вселенной «Гарри Поттера». [3] Ты в порядке? Людмила, ты меня слышишь? [4] Дайте… дайте мне… минуту. [5] Скриминг, или скрим — вокальный приём, основанный на технике расщепления, чаще всего применяется в экстремальных поджанрах металла, хардкор-панке, и исходящих из них направлениях. Правильный скрим можно охарактеризовать как крик, или скорее, хрипящий вопль с очень высокой тесситурой, а неправильный звучит как визгливый крик. Разделяется на виды: грим, кроук, шрайк, фальцет-скрим, скримо, харш, фолскорд. [6] Нам нужно в больницу. [7] У тебя сердце остановилось. Ты должна обратиться к врачу. Рановато тебе ещё умирать. [8] Знаю я этих работников шприца и халата. С тем же успехом она отлежится пару дней на диване. В любом случае, Сэмми, когда ты успел стать беспокойной мамашей?