Другая сторона мечты

      Выстрел гремит оглушительным хлопком, но пуля уходит в сторону — дрожь в руках оставляет все попытки прицелиться потраченными впустую. Ни одна бутылка не разбивается.       Я стреляю снова и снова, с остервенением жму на спусковой крючок, чтобы через восемь попыток зарядить новый магазин и продолжить стрелять. Конечный результат оказывается плачевным: четыре из десяти и порядка тридцати потраченных зарядов. В обычный день это были бы восемь, а то и девять из десяти использованных патронов.       Когда Дин увидит, что я разграбила арсенал из «Импалы», мне достанется. Не сказать, что это меня сильно волнует…       При очередной перезарядке последний патрон выпадает из словно одеревеневших пальцев и теряется в траве. Приходится опуститься на корточки, чтобы поискать.       — Не стоит сейчас стрелять, — слышится сдержанный голос Дина за спиной. — Ты в «молоко» спускаешь больше.       — Всё же лучше, чем прямо сейчас пойти и застрелить твоего брата, — глухо отзываюсь я, наконец-то нащупываю пропажу рядом с сумкой и спешу засунуть патрон в магазин. Даже удаётся зарядить.       Руки трясутся, а глаза режет точно от забившегося в них песка — душа хочет реветь, но слёзы давно высохли. Я с размаху, с грохотом шлёпаю пистолет в раскрытую пасть сумки — в таком душевном состоянии выстрел точно не сделаешь. Присутствие Дина выбивает из колеи, и только боль ушибленной кисти возвращает мне толику самообладания.       Звонит Чак. Сообщает, что расшифровал пару разделов скрижали. Ничего, на первый взгляд, особенного: краткая историческая справка в виде божественной басни об Адаме и Еве, коротко о грехопадении и совсем коротко о Лилит. А ещё полный биохимический состав человеческого организма, тоже витиевато выраженный на религиозный лад.       Однако именно эта информация даёт Сэму повод втихаря от нас с Дином связаться с Гейбом. Дин случайно застаёт его короткую «молитву» с тихими фразами вроде «Я наконец-то нашёл» и «Хорошо, на том же месте», чего достаточно, чтобы припереть братишку к стенке и буквально клещами вытащить нужную информацию.       — Люси, — Винчестер подходит ближе.       В мгновение ока, не мешкая ни секунды, поднимаюсь, круто разворачиваюсь, вплотную приставляю дуло пистолета к его горлу и требую жёстким, безэмоциональным — я сама его сначала не узнаю — голосом:       — Поклянись, что ты не знал обо всём с самого начала! Поклянись памятью матери, что не был с Сэмом заодно!       Дин мерит меня таким тяжёлым взглядом, что, не будь я на взводе, уже бы отступила и просила прощения за глупую выходку. Но я не отступаю — только крепче прижимаю оружие к его горлу, чтобы даже не пытался вывернуться и скрутить в бараний рог. Повторяю:       — Поклянись.       — Или что, застрелишь меня? — насмешливо уточняет охотник. Возникшая угроза жизни его, кажется, нисколько не волнует.       — Тебя и твоего брата, а потом уйду отсюда и спрячусь так, что ни одна тварь, ни один охотник — даже вы — меня найти не сможет.       Воздух со свистом выходит из моих лёгких. Крепко-крепко, до скрипа, до ломоты сжимаю зубы, чуть не прикусываю язык, стараясь сдержать рвущийся из глотки крик. Хватаюсь за стол, чтобы не упасть — вот так я реагирую на откровение Сэма.       Правда стучит в висках, пульсирует болью, отчаянием. Ненавистью. Яростью. Бьётся мухой о стекло, просит выйти наружу и наказать, наказать, наказать его.       Двухметрового ублюдка Сэма Винчестера.       Убийцу.       Монстра.       Под руку попадается карандаш, скатившийся к краю. Под руку попадается тарелка с недоеденным буррито. Под руку попадается холодная, влажная от конденсата банка пива.       Пистолета не попадается. Охотники не достают оружие без надобности.       Сэм бормочет что-то извиняющееся, оправдывающееся, пытается скорчить гримасу сострадания. Неподдельной вины. Раскаяния за случившееся. Я же почему-то вспоминаю, как лепетала что-то о «больше так не буду, не ругайся, мам, пожалуйста, я всё исправлю, честно-честно исправлю!», когда получила первую двойку, мне было… лет девять, наверное. И я ведь действительно исправила, на следующей же неделе, а это… это-то и переполняет чашу терпения: в порыве злости, гнева сметаю карандаш, тарелку, банку и чёрт его знает что ещё на пол. Наклоняюсь, хватаю осколок и запускаю в Винчестера — тот только успевает отступить.       Запал сходит на нет предательски быстро. Толкаю стоящего в ступоре Дина, продираясь на улицу, наружу, на спасительный воздух, подальше от чудовища во плоти. Пусть Дин сам разбирается, какой сволочью оказался его младший брат, пусть кричит, вспоминает былые грехи, бьёт его. Делает что хочет.       Свежий воздух отрезвляет. Я беру в машине сумку с арсеналом, сооружаю на бревне тир из банок от содовой, стаканчиков кофе, бутылок от пива и стреляю, стреляю, стреляю. Мусору будет всё равно.       Собственно, как было всё равно Сэму, когда он принял решение разрушить мою жизнь.       Дин медленно поднимает руку, будто чтобы положить её мне на плечо, однако я, не отвлекаясь от оружия, с силой шлёпаю по ней своей свободной.       — Людмила, — произносит он тихо и серьёзно, впервые, наверное, обращаясь ко мне по полному имени, которое лишний раз напоминает о Сэме — тот принципиально не зовёт меня никаким из уменьшительных. — Я клянусь памятью своей матери, Мэри Винчестер. Сэм придумал это за моей спиной, и я сам сейчас в шаге от того, чтобы забрать твой чёртов пистолет и выпустить в него весь магазин.       Как и должна, я опускаю оружие, ставлю его на предохранитель и швыряю в сумку, подальше от себя, чтобы больше не было возможности пороть горячку. Это оказывается даже больше, чем я хотела услышать. В том, что я слышу правду, не сомневаюсь.       — Ты бы никогда не попытался убить брата, — возражаю я. За него сейчас говорит злость — я знаю это точно. Ради брата он перевернёт весь мир независимо от того, что этот брат сотворил.       — Только потому, что прежде этот брат не уничтожал целую вселенную ради собственного спасения.       Мои губы дрожат, без того гадкое самочувствие ухудшается в разы. Голова кружится, и меня точно качает из стороны в сторону, расшатанные нервы наконец-то не выдерживают и перехватывает дыхание, спазм сковывает горло. Дин обнимает меня и прижимает к себе, и в его руках я самой себе кажусь такой… маленькой, крохотной. Жалкой.       Последняя мысль заставляет меня отвернуться от охотника, вырваться из спасительных рук. Нет, я не буду расклеиваться, даже перед ним. Особенно перед ним. Пусть он сам раскрывает свои объятия — нет, нет, не просите…       Утерев рукавом нос, иду подбирать осколки от бутылок. Мы снова засели в глуши и впору радоваться, что мобильник ловит, но это не означает автоматическое разрешение вести себя по-свински, с разбрасыванием мусора тут и там.       Дин по-прежнему стоит рядом, сложив руки на груди, и наблюдает за мной.       — Можешь не торчать над душой, — бормочу настолько громко, насколько хватает выдержки. — Я никуда не денусь. Chestnoe pionerskoe, — и даже машу рукой в движении, призванном напоминать пионерский салют. В другой ситуации это вышло бы забавным.       Винчестер вздыхает и берётся за пистолет. Я было думаю, что он хочет тоже отыграться на бутылках, и спешу убраться с траектории стрельбы, но охотник всего лишь деловито разряжает патронник, опустошает магазин, возвращает в сумке всё на свои места и закидывает арсенал обратно в багажник.       Кроме инцидента с угрозой всё выглядит так, будто ничего не произошло, и меня не покидает странное чувство. По ощущениям планета должна сойти с орбиты, земля содрогнуться и пойти трещинами, в небе — появиться огненные шары или, на худой конец, пойти ливень; только всё по-прежнему. Погода стоит на омерзение солнечная и тёплая, безветренная — середина июня, всё-таки, — всюду слышатся переговоры птиц, даже стрекотание цикад. Лучше бы шёл дождь, бушевал ураган, лучше бы случилось что угодно, но не подобное затишье.       Я выстрадалась ещё в прошлый раз. Теперь в душе зияет пустота, и хочется забить её чем угодно, лишь бы она не разъедала внутренности. Если в прошлый раз я чувствовала затмевающую всё боль утраты, то сейчас её место занимает лишь бессильная ярость.       Совсем недавно я осознала, что лица близких и родных из моего погибшего мира уже стираются из памяти. Виной ли тому последствия заклятия Мэг, или постаралось время, с уверенностью не скажу, но чувствую себя так, словно снова умираю. В который уже раз?       Доживу ли я до того дня, когда воспоминаний о прежней жизни не останется вовсе? Когда даже немногочисленные фотографии в телефоне — а всё остальное я имела привычку хранить на ныне потерянном ноутбуке, — станут только картинками из прошлого.       — Знаешь… — произношу уже громче. — Я хочу, чтобы у них ничего не вышло. Чтобы Сэм всё равно попал в Ад. Это… будет справедливым возмездием.       Ожидаю ли я, что за этими словами последует предназначающийся мне удар? Определённо нет.       Но он следует. Ловкая подсечка свалила бы меня с ног, не будь уход от неё отработан до автоматизма. Как и блок от апперкота вслед за подлой подножкой.       Отпрыгнув на пару шагов в сторону, я прожигаю Винчестера взглядом, вобравшим в себя, как мне желается, всю ненависть мира. Какого чёрта он творит?! Если хочет заступаться за своего брата-разрушителя, я всегда открыта для словесных перепалок на повышенных тонах. Зачем бить?       Однако Дин не заступается.       — Тебе нужно выпустить пар, — просто говорит он. В голосе охотника нет ни сочувствия, ни поддразнивания — просто констатация факта.       — Не нужно, — упрямлюсь я. Во мне тоже говорит много злости, но именно злость держит меня на плаву. Не даёт развалиться на части, как в прошлый раз. Не захлебнуться…       Констатация? Или приказ? Наверное, если копать глубже: Дин не спорит и снова идёт в атаку, не оставляя мне выбора. Отражаю несколько прямых ударов, уворачиваюсь от почти всех подлых приёмчиков — пропускаю всего один, из-за которого оказываюсь на траве поверженная.       Винчестер протягивает руку, чтобы помочь подняться, но я пробиваю ему в ноги и выворачиваю длань помощи на болевой. Правда, почти сразу отпускаю. Едва мы снова поднимаемся, атакую уже я, начав с такой удобной в нашем положении «вертушки». В итоге я сыплю ударами, а предупредительный Дин только выставляет блоки и позволяет мутузить себя как мне заблагорассудится.       Мне наконец-то удаётся забыться, раствориться в такой приятной сейчас усталости мышц и боли от наливающихся синяков. Останавливаться и вспоминать, что было ещё совсем недавно, не хочется.       Я настолько вхожу в раж, что бью по Дину телекинезом. С момента моей первой попытки, удавшейся в подсознании и тогда, в руководимом Мэг метании стула, я стала пробовать двигать предметы снова. Начала с безобидной дребедени вроде скомканной бумажки, но ей же и закончила — никак не удавалось настроиться на нужный лад, да и в больнице эксперименты с магией могли привлечь нежелательное внимание. После выписки результат не изменился: всё выглядит так, будто хочу испепелить бумажку взглядом или косплею взрывающего Леонарду мозг Шелдона Купера[1], а бумажка двигается лишь от порывов сквозняка.       Сейчас, однако, выходит. Я только бью ладонью по воздуху, а Дин, стоящий в паре шагов от меня, отшатывается, будто я толкнула его в плечо.       Охотник сурово сводит брови вместе:       — Прекрати использовать магию.       — Или что, прикончишь меня? — парирую я с вызовом.       Дин снова идёт в наступление, и скоро я оказываюсь не только порядком поколоченной, но и побеждённой, опрокинутой на спину и крепко придавленной к земле. Даже яростное сопротивление не помогает. Будь это реальная драка против реального врага, я бы уже осталась без каких-нибудь конечностей, однако и этого хватает для понимания, что крупный соперник может меня одолеть. Хоть не играючи, как раньше, только сути это не меняет.       — Это всего лишь я, и ты прекрасно знаешь мои приёмы, — наконец пыхтит Винчестер с одышкой. — А ты слышала о Хэнке Ренарде?       — Если ты о недомуже Корделии Фокс[2], то странно, что о нём слышал ты.       — …или об Эрике Слейере? Дрейвн Геральд? Майк Кубрик?       Услышав действительно знакомое имя, рискую снова прервать вдохновившегося перечислением Дина:       — Погоди, этот тот Кубрик, которого Гордон Уокер убил?       — Угу, — коротко отзывается он.       Теперь мораль отповеди становится яснее, но, очевидно, этого недостаточно, чтобы я, наконец, заслужила подняться на ноги.       — Ладно, и кто эта фантастическая четвёрка? Ну, уже троица.       — Фанатики, каждый из которых открыл бы на тебя охоту после первого же заклинания. Настолько фанатики, что даже Бобби предпочитал разговаривать с ними редко и сквозь зубы.       — Я ж для пользы делу, — показушно выпячиваю вперёд нижнюю губу.       — А им плевать.       На этой невесёлой ноте всё наше отрешение от реальности завершается. Рано или поздно реальность всегда нагоняет, а в особо тяжёлых случаях отвешивает подзатыльник за попытку дезертировать.       Дин остаётся на улице — что-то в «Импале» привлекает его внимание, а я отправляюсь готовить ужин. Сегодня в меню полуфабрикаты, наша текущая дислокация не располагает к кулинарным изыскам и обилию ингредиентов. Жаль. Готовка — тоже неплохой способ забыться. Глядишь, мог бы получиться какой-нибудь кулинарный шедевр, совсем как у Зельды Спеллман[3]. Только моё сердце разбито другим и гораздо сильнее.       Однако вместе с тем я достаточно остыла, чтобы пройти мимо Сэма и не просто не попытаться его убить — даже не посмотреть на него. На своё счастье, он не стремится заговорить со мной. Должно быть, сознаёт, что ничего хорошего из этого не выйдет.       На старой сковородке с поцарапанным тефлоновым покрытием мерно скворчат котлеты в панировке и сосиски, в кастрюльке рядом греется консервированный суп, а я кручусь около плиты, делая бессмысленные пасы руками в попытке повторить телекинетический фокус, удавшийся на Дине. Если залог успеха на моей текущей стадии — это душевный дисбаланс, то сейчас самое время ловить лису за хвост. Нужно только дойти до правильной точки кипения…       Только теперь, как назло, безумный танец остаётся безумным танцем. Стул по-прежнему стоит на месте, крышка кастрюли двигается вниз исключительно под воздействием гравитации и моей косорукости и даже открывалка не катится по столу, вопреки моему желанию. В отчаянии я резко направляю ладонь в сторону стекла, а оно даже не дрожит. Всё тщетно. Сколько вообще учатся телекинезу, чтобы получалось столь же эффектно, сколь выглядит на экране?       Мои занятия по самосовершенствованию прерывает нарастающий звон. Сначала звучащий где-то в голове и легко списываемый на стресс, он постепенно нарастает до ультразвука, пока не достигает ушераздирающего уровня, разбивающего стекло и рвущего барабанные перепонки. Такое чувство, будто он доносится сразу отовсюду, и если протянуть ещё секунду, я больше ничего никогда не услышу.       Я шарахаюсь назад, к двери в помещение, зажав уши и крича что-то… вроде, что на нас напали ангелы. Кто ещё может издавать такие звуки?       На самом деле ангел всего один. Если точнее, архангел. Если совсем точно, впоследствии оказывается, что это не нападение, а падение — результат неудачного полёта на изрядно потрёпанных крыльях.       Однако сейчас вокруг меня лишь оглушающий шум, битое стекло и разнесённая рама окна — Гейб неудачно приземляется при столь же неудачном перелёте. Везёт, что не сшибает плиту, потому что кто его знает, куда может угодить горячее масло и кипящий суп. Стулья и стол… ну, им везёт в разы меньше.       — Chtob tejebja…       Примерно так интерпретировал бы мою дальнейшую реакцию Тед Мосби в своём рассказе о Маме[3]. Но наш канал — СиДаб[4], великий и ужасный, а не CBS[5], поэтому на самом деле моя реакция оказывается громче, продолжительнее и нецензурней — с такой впору уходить в вечернюю сетку HBO. Стоит ли упоминать, что реакция повторяется после того, как я опознаю вторженца и понимаю, что желаю видеть его меньше всего на свете?       Выглядит Гейб неважнецки. То есть видимых повреждений почти никаких — может, с десяток царапин. Кровоточащих, да. Кое-где наверняка неприятных. Но от таких пернатые не сваливаются на грешную землю подобно Вульфу-Бидерману[7].       Винчестеры сбегаются на звук сию же секунду. Дин мешкает мгновение, а Сэм сходу бросается помогать Габриэлю подняться. Голубки сизокрылые, чтоб им пусто было — сейчас у меня есть лишь одно слово, чтобы охарактеризовать происходящее. И такими словами в приличном обществе приличные девушки не выражаются даже в наше не самое высокоморальное время.       Выбегая на улицу, слышу, как начинает кипятиться Дин. Без сомнения, сейчас начнётся старая и к несчастью знакомая песня о некоем двухметровом дурне, которого так и тянет заключать сомнительные союзы с нечистью. С припевом в виде перечисления жертв от этих союзов, в последней его редакции по размаху приобретшего масштаб геноцида.       Нужно успокоиться. Праведное негодование — штука полезная, но если сейчас накручу себя, рискую снова пойти вразнос. А на кухне как раз ножи хорошие — вчера все вместе затачивали. Со скуки.       — Вот так, — бормочет Сэм, довольно комично поддерживая кажущегося по сравнению с ним коротышкой Габриэля. Уж лучше бы на плечо закинул — так быстрее. И незачем щадить гордость пернатого. Судя по закатившимся очам и общей вялости, ему сейчас не до её проявления.       Архангела усаживают на диван, осторожно откинув на спинку, но он дёргается, сунется вперёд и вскоре падает носом в подушку. Мычит что-то нечленораздельное и явно выражающее страдание.       — Гейб? — Сэм пробует поворошить его за плечо, но Габриэль снова стонет.       — Лучше его сейчас не трогать, — резонно замечает Дин, на что Сэм лишь раздражённо огрызается:       — И без тебя вижу.       Отлично. Мне хочется рвать и метать, братья дуются друг на друга, а на диване у нас устроился полудохлый архангел, которого его полудохлость спасает от моих посягательств на его жизнь и здоровье — лежачих, всё-таки, не бьют. Обстановка — дружелюбнее не бывает.       — Ты знаешь, чего это он? — стоп. Стоп-стоп-стоп. Это мой голос? Мой голос, который сейчас по доброй воле спрашивает что-то у Сэма Винчестера и при этом звучит безразлично, точно ничего не случилось?       Я думала, что больше никогда не смогу даже заговорить с ним. По крайней мере, первая. Кажется, успокоиться удалось, даже чересчур.       — Полез туда, куда не просили лезть — в одно из демонских хранилищ. Вот чего.       Гейб снова что-то мычит. Звучит протестующе, но непонятно, адресовано ли это фразе Сэма или его попытке укрыть пострадавшего тонким лоскутным одеялом, доставшимся нам в аренду вместе с домиком. Всё слишком очевидно указывает на то, что прикосновения причиняют Габриэлю боль. Царапины — это ещё цветочки. Похоже, тут задеты более тонкие материи, повреждение которых проецируется и на тактильное восприятие весселя.       — Молчи. И отдыхай, — я впервые слышу, чтобы младший Винчестер разговаривал так твёрдо, жёстко, безапелляционно… по-своему заботливо? И с кем? Архангелом! Тем самым, который устроил ему Ад наяву в виде вечного вторника.       Пернатый издаёт короткий звук, похожий на «Пф!» — не может же не оставить слово за собой, — и следует совету.       Обсуждать и уж тем более решать что-либо в сложившейся ситуации кажется бессмысленным. Если только продолжать винить нашу парочку неразлучников во всех смертных грехах, с чем мы без проблем справлялись до этого мысленно.       Зачем Габриэлю понадобилось лезть в демонское хранилище? Доставал ещё один ингредиент для их с Сэмом вундер-заклинания?       — Я… ты должна меня понять, — бормочет Сэм. — Если бы я знал, что так получится… планировалось, что ты задержишься здесь максимум на пару недель. Я хотел сказать тебе сразу…       И смотрит на меня так виновато-виновато, что сердце кровью обливается. Будто накосячил, а признаться боится, и теперь «страшная тайна» давит на совесть всем своим весом, но этого недостаточно, чтобы развязать охотнику язык. Невольно я вспоминаю похожие моменты — когда Сэм хотел что-то сказать, но каждый раз замолкал даже не начав, — и никак в толк не возьму, что он имеет в виду.       — Гейб знает одно заклинание… что-то вроде того, там всё куда сложнее. Для создания человеческого голема — двойника, абсолютно идентичного оригиналу вплоть до последнего атома. Само заклинание короткое, но нужно много ингредиентов, чтобы оно сработало правильно.       — И при чём здесь я? — суть по-прежнему теряется в его неясном бормотании, и это порядком раздражает. Он же бравый охотник Сэм Винчестер, с чего вдруг ему мямлить как проштрафившемуся школяру?       Охотник, наконец, осмеливается посмотреть на меня прямо и выпаливает:       — Ты — один из компонентов. Вернее, твоя кровь. Поэтому мы с Габриэлем забрали тебя в этот мир.

____________________________

[1] https://cs6.pikabu.ru/post_img/big/2014/06/06/10/1402070677_1728399282.jpg [2] Корделия Гуд (в браке — Корделия Фокс) — персонаж американского телесериала-антологии «Американская история ужасов», сезон «Шабаш» (2013-2014), директор Академии мисс Робишо для одарённых юных дам, Верховная ведьма. Её муж, Хэнк Фокс (по отцу — Ренард), оказался профессиональным охотником на ведьм из династии салемских охотников, основавших «Делфи Траст». [3] Зельда Спеллман — персонаж американского ситкома «Сабрина — маленькая ведьма» (1996-2003), тётя Сабрины, старшая сестра Хильды. Является потомственной ведьмой, строга и сдержанна, любит порядок, серьёзно увлекается наукой, также выбрала себе профессию преподавателя. В моменты переживаний от разбитого любовью сердца имеет привычку много и вкусно готовить. [4] Американский ситком «Как я встретил вашу маму» (2005-2014), в основе сюжета которого лежит рассказ одного из главных героев — Теда Мосби, который в 2030 году описывает дочери и сыну события жизни его и его друзей в Нью-Йорке 2000-х годов до знакомства с будущей женой. Отличается нелинейным построением многих серий: флешфорварды, флешбэки, повторения сцен с иных точек зрения; а также использованием забавных эвфемизмов в ситуациях, когда повествование идёт о «взрослых» вещах (так, например, Тед скрывает за «поеданием сэндвичей» случаи, когда в колледже курил с друзьями травку). [5] The CW Television Network (в эфире просто The CW) — американский телеканал, начавший вещание 18 сентября 2006 года, в результате слияния двух на тот момент убыточных телеканалов UPN принадлежащего CBS Corporation прекратившего вещание с 15 сентября и The WB принадлежащего Warner Bros. прекратившего вещание 17 сентября. Название канала было образовано из первых букв названий учредительских компаний. Владельцы — CBS, Warner Bros и TimeWarner. В русскоязычной среде шутливо зовётся «СиДабом», что успело стать своего рода мемом. [6] CBS Broadcasting inc. (CBS) — американская телерадиосеть. Название происходит от Columbia Broadcasting System — прежнего юридического названия компании. Сеть появилась в 1928 году после того, как Уильям С. Пейли купил 16 радиостанций. Под его управлением компания стала одной из самых больших радиосетей в США, а затем — одной из трёх самых больших широковещательных телевизионных сетей Соединённых Штатов. Входит в CBS Corporation. Известные сериалы производства телеканала — «Теория большого взрыва», «Как я встретил вашу маму», «Под куполом», «Менталист», «Элементарно», «Две девицы на мели» и т.д. [7] Вульф-Бидерман — комета из американского научно-фантастического фильма-катастрофы «Столкновение с бездной» (1998), падение на Землю которой чревата для жителей планеты массовым вымиранием.