Я так и знала...

Мой принц вздрогнул, переводя враз посуровевший взгляд на канонира: – Как это случилось? Когда? Где? Сердце болезненно сжалось, все-таки я слишком хорошо предчувствую беду. Алый рассвет не зря предвещал, что сегодня прольется кровь. Пока мы бежали к золотому льву, где Усопп в последний раз видел рыжую, он успел нам поведать, что же случилось. Едва услышав о золотой, усыпанной драгоценными камнями статуе, Нами, естественно, изъявила жгучее желание лицезреть сие чудо воочию, а то мало ли, люди соврут – недорого возьмут, она тому наглядный пример. И, конечно же, при взгляде на такое количество условно-бесхозного богатства в ее хорошенькую головку закрались мысли весьма определенной направленности. Ага, как бы все это экспроприировать. Ну, кто бы сомневался, что это жадина сможет пройти мимо. Вот уж точно, глаза завидущие, руки загребущие. На этом, собственно, и заканчивалась повесть об искренней любви нашего картографа к золоту, которое с завидным постоянством липло к ее рукам. Сам Усопп в это время вместе с Чоппером где-то неподалеку занимались своими делами: олень наш закупал какие-то местные травы, а снайпер – очередное удобрение для своих монструозных зарослей, и так получилось, что вот только Нами маячила возле льва с горящими от жадности глазами, а пару минут спустя ее и след простыл. И все бы ничего, если бы Чоппер со свойственной ему паникой не заявил, что перестал ощущать ее запах, как будто Нами больше не было на острове. Испугавшись, Усопп с Чоппером разделились, носатый бросился к нам, поскольку своими зоркими глазами смог засечь нас, лепящих снеговиков, на детской площадке, и рванул за нами, как за ближайшими накама. Тони Тони же помчался разыскивать Луффи. Когда мы добрались до статуи, там творилось невообразимое столпотворение. Народ прибывал и прибывал, все возбужденно переговаривались, и со всех сторон в этом гуле слышались слова о казни. И что-то подсказывало, что это имеет прямое отношение к нам и пропаже Нами. Мы пробирались сквозь толпу туда, где высилось сооружение, которое вполне могло служить как сценой, так и эшафотом. Как раз к тому моменту, когда мы с огромным трудом оказались в первых рядах, зазвучал горн, привлекая внимание собравшихся. На сцену-эшафот вышла процессия из нескольких десятков человек. Сзади в два ряда выстроились стражники в полной амуниции, которые при более тщательном рассмотрении оказались женщинами. Я невольно покосилась на Санджи-куна, однако на его напряженном лице не наблюдалось ни единого признака заинтересованности, только холодная сосредоточенность. Перед амазонками встали шесть благообразных дядечек в золотисто-желтых балахонах и, сложив ручки на пузиках, замерли в ожидании. На первый план вышел еще один в желтом, но уже менее дорогого оттенка, и начал вещать хорошо поставленным зычным голосом: – Уважаемые жители и гости нашего острова! Все вы прекрасно знаете, как мы гордимся нашим главным сокровищем, нашей святыней – Золотым Львом Шишимару-самой! – Толпа ободрительно взревела «Шишимару-сама!», почти оглушая мои нежные ушки. – И так же все вы знаете о том, что Шишимару-сама сам наказывает покусившихся на него! – На этот раз крики были более воинственными, и вновь отовсюду слышалось слово «казнь». Однако меня больше заинтересовало то, как же статуя может наказать вора? Особенно учитывая то, что доступ к ней не ограничен. – Для наших гостей я напомню, что Шишимару-сама обладет силой дьявольского фрукта, и тот, кто коснется его с алчными мыслями, будет захвачен в плен. Тем же, кто искренне восхищается, любуясь им, Шишимару-сама благоволит и позволяет коснуться себя без какого-либо урона! – Теперь понятно, что к чему. Похоже, я опять все мимо ушей пропустила, а то вон и Усопп, и Санджи-кун мрачно кивают. – Сегодня был пленен очередной покусившийся на это золото! – Вот мы Нами и нашли, судя по всему. – И каждый из вас знает, какое наказание должен понести виновный! Ворам отрубают руки! Неважно, дозорный, пират или гражданский, мужчина, женщина или ребенок, нищий, король или теньрьюбито – никто не избегнет наказания! Привести преступника! Стоящие сзади амазонки расступились, и на эшафот вывели нашу рыжую пропажу в наручниках из кайросеки. Ну, а что? Правильно, мало ли каким неприятным фруктом могут владеть такие наглые воры? Санджи-кун дернулся было в ее сторону, но его удержал неизвестно каким образом нарисовавшийся рядом с нами Зоро. Я посмотрела по сторонам. Вся команда была в сборе, рядом со мной также нашелся Ло и нескольких парней из его команды я тоже узнала, включая Бепо, которого я как-то упустила из виду вчера. Видимо белый медведь – гений маскировки. Все стояли с хмурыми, напряженными лицами. Походу, я тут одна не вкуриваю ситуацию. – Покусившаяся на золото Шишимару-самы навигатор из команды пиратов Мугивары Нами! – вновь подал голос глашатай. – Наш остров всегда был лоялен к пиратам и в качестве жеста доброй воли и из уважения к столь исключительному человеку как Монки Ди Луффи мы разрешаем любому члену команды понести наказание вместо своей накама. У вас есть десять минут. Над площадью повисла звенящая тишина, а мгновенно отхлынувшая в стороны толпа оставила нас десятерых тесным кружком, захватив с собой и пиратов Сердца. Нами стояла прямо, бледная как полотно, что при ее огненной шевелюре смотрелось жутко, с широко раскрытыми глазами, но к чести своей она не плакала и пощады не просила. Ее взгляд блуждал по толпе, кого-то выискивая. Наконец, ее глаза остановились на нас: – Луффи! Ребята! Не надо! Я сама виновата! Я не хочу, чтобы из-за меня снова кто-то пострадал! – Луффи! – умоляюще воскликнул мой принц, глядя на мрачного капитана. – Мы должны ее спасти! – Она сама сказала, – тихий голос Мугивары пробирал до костей своей жесткой властностью. – Это ее решение, – было понятно, что ситуация ему совершенно не нравится, и он едва удерживается от того, чтобы разнести весь остров. – Но… – Нами виновата, – Зоро по-прежнему удерживал Санджи-куна за плечо, не давая рвануть на выручку. – И должна понести наказание, правда на их стороне, – Луффи зыркнул из-под опущенной на глаза шляпы. – И я не стану вмешиваться. Каждый волен решать сам, но я свое слово сказал. Все остальные молча кивнули. Я не считала себя в праве принимать участие в голосовании и обсуждении, хотя мысленно была согласна с Луффи: виновный должен быть наказан. – Хорошо, – сквозь зубы произнес кок, словно за мгновенье постарев на десять лет. – Я понял. – Итак, возьмет ли кто-то из вас ответственность за преступление, совершенное вашим навигатором? – по истечении времени спросил глашатай. – Да! – шагнул в сторону эшафота Санджи-кун. Я закрыла глаза, изо всех сил стискивая зубы. Я это знала, я всегда это знала. – Кок! – пытается остановить его Ророноа. – Не надо, Зоро. Я уже решил. Открываю глаза, провожая стройную фигуру благородного рыцаря, который так и не смог полюбить меня. Он тоже бледен, поднимаясь на эшафот. С рыжей ведьмы снимают наручники, и она падает на колени. Пусть смотрит, она должна увидеть все, во всех деталях, чтобы осознать, наконец, какая же она бездушная тварь. Ничего изменить нельзя. – Санджи-кун! – не выдерживаю, бросаюсь к нему, но амазонки перекрывают мне путь. – Не надо! – Ира-тян, прости меня за это! – он вымученно улыбается мне, даже не глядя в сторону Нами. – Я очень виноват перед тобой! – Черная Нога-я, – внезапно раздался над площадью серьезный голос Ло. – Ты совершаешь ошибку. Обернувшись, я нашла глазами Трафальгара, он криво усмехнулся, качнув головой, и что-то беззвучно произнес одними губами. И я каким-то внутренним чутьем поняла, что это было: «Держись!» – Тц, – послышалось со стороны Луффи. Я перевела глаза на него. Загорелые пальцы с силой сжимали надвинутую на глаза шляпу, будто пытались удержаться от того, чтобы сомкнуться в кулак. На его жилистое плечо опустилась тяжелая ладонь Зоро, пригвождая к месту: – Капитан. – Да знаю я, – резко мотнул головой Мугивара. – Это его выбор. Стражницы на эшафоте вновь расступаются, пропуская вперед двоих пареньков в темно-желтых балахонах, которые выносят плаху и большую секиру. Следом за ними поднимается сухенький старичок в черной одежде. Он протягивает Санджи-куну небольшую палку в палец толщиной со словами: – Вот, парень, зажми зубами, всяко полегче будет. Самый лучший в мире мужчина с горькой усмешкой благодарно кивает и следует совету, опускаясь на колени перед установленной плахой. Усилием воли кладет свое главное сокровище на ровную поверхность пенька и закрывает глаза. Воздух вокруг буквально звенит от напряжения, но народ стоит без единого звука, не шелохнувшись, безмолвно отдавая дань благородству моего глупого влюбленного принца. Старик в черном легко поднимает секиру и, держа за рукоять двумя руками, заносит ее над головой. Несколько взглядов, шесть одобрительных кивков от дядек в золотистых балахонах, и, ослепительно сверкнув на солнце, широкое лезвие резко падает вниз.