Я так и знала...

С обреченным видом вытащив бумажку из пятнистой шапки Ло, Зоро некоторое время вглядывался в надпись, поворачивая листок и так и эдак, а потом решительно вручил его Трафальгару: – Я ни хрена не понял. Ло только мельком глянул и передал мне со словами: – Это явно писала ты, так что будь добра, просвети. – Ну, подумаешь, почерк у меня не очень, – почти не обиделась я. – Как будто у врачей он лучше. – Если бы дело было только в почерке, я бы тебе слова не сказал, – сразу окрысился Зоро. – На понеглифах и то понятнее написано. – Вот и радуйся, тебе сейчас как раз предоставляется отличный шанс их обсудить, – расплылась я в самой ехидной ухмылке. – Потому что здесь написано «Нико Робин». О, этот взгляд! Он стал настоящей наградой за все те мучения, что мне пришлось вытерпеть на тернистом пути по устройству личной жизни одного просто безобразно упрямого мечника. – И я должен в это поверить? – что-то слишком много скепсиса для того, кто отчаянно жаждет, чтобы мои слова оказались правдой. – А есть разница? Ты-то все равно проверить не сможешь, – нагло ржу, помахивая лентой. – Так ты бантик сам будешь завязывать или как? И куда? Вот будь я на твоем месте, в смысле мужиком, – продолжаю вдохновенно выносить мозг, – я бы сразу подкатила, не то что ты. Вот чего два года резину тянул? – Тебя ждал, – злобно зыркнув на меня, язвительно отозвался Зоро, но смиренно позволил завязать себе бант на шее, и мы втроем двинулись к цели. *** Зимние сумерки внезапно обняли нас, когда мы выбрались наружу. С другой стороны причала темной громадой высился Санни, расцвеченный огнями. Свежевыпавший снег скрипел под нашими ногами, вызывая острое чувство ностальгии. Поднявшись на борт корабля мечты, мы слегка растерялись, ибо даже пьяный мозг понимал, что Робин может находиться где угодно. Несколько минут ступора, и мы направляемся в женскую каюту, решив идти по пути наименьшего сопротивления. Я-то тоже там обитаю, так что имею полное право припереться, когда мне вздумается, и даже привести с собой гостей. Что я, собственно, и сделала. Робин читает, лежа на животе на своей кровати, и совершенно без удивления поднимает на нас глаза, когда мы вваливаемся внутрь без стука. – Чем обязана? – доброжелательно спрашивает она, отложив книгу в сторону и невероятно сексуально поднимаясь с кровати. Если уж даже меня проняло, то что говорить о нашем глубоко неудовлетворенном Маримо-куне. – Дело есть, – низким хриплым голосом произносит Зоро, шумно сглотнув. – Да? И какое же? – тон ее голоса становится игривым. – Важное, – Ророноа делает небольшой шаг вперед и, оказавшись прямо перед Робин, просто сгребает ее в объятия и страстно целует. Не знаю, как Ло, но я малость охренела. Вот не ожидала я такой прыти от нашего ленивца. Да и он от себя, похоже, тоже не ожидал, поскольку едва изящные руки сомкнулись вокруг мощной шеи, Зоро шарахнулся назад и, не удержав равновесия, плюхнулся на пол. – Фу-фу-фу, а мечник-сан отлично целуется, – усмехнулась разрумянившаяся Робин, став просто восхитительно прекрасной. – Тем более в собственном теле. – А что, есть разница? – удивленно перевожу взгляд с нее на Зоро, а потом на Ло. – Я ничего такого не заметила. И Трафальгар и Робин многозначительно улыбаются. Даже как-то обидно стало: все интересности проходят мимо меня. – Ну и ладно, – вздыхаю я, вытащив из-под кофты коробочку с бантом, и, кивнув на выпавшего в астрал Ророноа, вручаю ее Робин: – Вот, это тебе, оставшаяся часть подарка. Это кайросеки, – уточняю, когда Нико аккуратно достает браслет. – Так сказать для остроты ощущений, – пошло хихикаю. – Проверено на себе. Сейчас испытывать будешь? – Ай-яй-яй, шпионка-сан, – улыбается она в ответ, качая головой. – Как вам не стыдно. – Что естественно, то не без оргазма! – Я, конечно, могу показаться старомодной и консервативной, но даже если я и собираюсь сейчас воспользоваться всеми полученными подарками, то однозначно не при свидетелях, – и дверь за нашими спинами гостеприимно распахивается, впуская в комнату морозный воздух. – Ладно-ладно, мы уходим, – миролюбиво соглашаюсь я. – Зря я что ли почти две недели старалась? Уже в дверях я оборачиваюсь, дабы напоследок запечатлеть в памяти дело рук своих. Робин, чуть склонившись, тянет Зоро за бант, и он, как завороженный, послушно подчиняется, а она, с легкой усмешкой поправляя смятую ленту, тихо выдыхает: – Тебе очень идет этот бант, Ророноа Зоро. И захлопнувшаяся перед моим носом дверь отрезает от нас их маленький мирок. *** – У тебя еще выпить осталось? – устало спрашиваю, глядя себе под ноги. Мы медленно возвращаемся на подлодку пиратов Сердца, прокладывая еще две цепочки следов. Снег перестал идти, и бархатное черно-синее небо сверкает мириадами ярких, низко висящих звезд. – Осталось, – тихо звучит в ответ. Мы словно ныряем в нутро желтой субмарины, в тепло и темноту, иную, не такую как на улице. Быстро добравшись до капитанской каюты, скидываем куртки и буквально падаем на пол. Как по волшебству появляется очередной ящик саке, который я незамедлительно потрошу. Опустошив одну бутылку, я добираюсь до бумажек, на которых темнеют имена. Интересно же, кого вписали остальные. И развернув оставшиеся восемь, начинаю истерично ржать. – И с чего такое безудержное веселье? – спрашивает Трафальгар, подсаживаясь ближе. – Я тоже ни хрена не понимаю, что тут написано, – с трудом произношу я, давясь хохотом. – Не думал я, что ты мало того, что безмозглая, так еще и неграмотная, – язвительно выдает он, читая надписи, и тоже заливается смехом: – У Зоро-я просто не было выбора! Ты кого написала? – Робин, конечно, – недоуменно отвечаю я. – А то ты не в курсе. – Так вот, эти мои, – он отложил указанные листочки, – тоже Нико-я. А вот эти подписывал Зоро-я, – еще три бумажки ложатся рядом. – И там Нико-я. – Ну а что? Молодец, сориентировался, – довольно щурюсь я. – Хоть у кого-то все будет хорошо. Неожиданно возникший в горле ком запиваю саке из очередной бутылки. В голове всплывает давняя мысль о том, что Ло что-то скрывает и непросто так записал себя в мои должники. Чем не подходящее время прояснить ситуацию? – Эй, Ло, – разворачиваюсь к нему, отставив в сторону бутылку. – Зачем ты меня обманул? – Когда именно? – с усмешкой спрашивает он, скосив в мою сторону глаза. – То есть это было неоднократно? – почему-то я совсем не удивлена. – Ты сама знаешь ответ. – Когда сказал, что это ты виноват в моем попадании сюда, – мне правда любопытно, но принципиального значения не имеет, ничего ведь не изменится. – А если я опять обману? – он тоже разворачивается ко мне лицом. – Я ведь все равно умру в самое ближайшее время, – горько усмехаюсь, вновь прикладываясь к бутылке. – Ну, если тебе это так важно, то я не имею ни малейшего отношения к тебе и твоему появлению здесь, – он наклоняет голову, подпирая ее ладонью. – А!.. О!.. Хм… – теряюсь я с ответом. – Но я ведь свою часть сделки выполнил, – продолжает он. – Помог с личной жизнью. Это напоминание острой болью отзывается в сердце, и память как заправский садист подкидывает самые болезненные моменты этой личной жизни. – Зачем ты так… – утыкаюсь лицом в колени с тихим всхлипом. – Не ты первая, не ты последняя, – холодно произносит он. – Я в няньки тебе не записывался, помочь – помогу, но от утешений меня избавь, – его смертельно уставший голос как-то совсем не вяжется с жестокими словами, которые почему-то совершенно меня не задевают. Тем более что раньше он вполне успешно утешал меня. – Так я тебя и не просила, – язвительно сообщаю я, кривя губы в усмешке. – А, я поняла! Это тебя некому утешить? Бедненький, несчастненький Траффи! Никто тебя не обнимает, кроме Луффи. – Взгляд Ло подобен скальпелю, но Остапа уже несет: – Или тебе тоже с личной жизнью помочь надо? Так помнится, ты сам говорил, что на такие жертвы пойти не готов. – Ты даже себе не представляешь, на какие жертвы я готов пойти, – жестко усмехается он. – К тому же моя личная жизнь напрямую связана с тобой. – Вот тут я конкретно подвисаю. – Что, дар речи пропал? – Ты – некрофил?! – факты причудливым образом соединяются в моей голове, немного оттеснив в сторону страдания по моему принцу. Трафальгар давится, квадратными глазами глядя на меня и явно прикидывая, что могло так сильно повредить моей умственной деятельности. А потом отодвигает себе за спину ящик с саке и отбирает у меня оставшуюся бутылку со словами: – Так, этому столику больше не наливаем. – Это что за дискриминация?! – возмущаюсь я, пытаясь забрать спиртное обратно. Сама себе сейчас Зоро напоминаю: за саке убить готова. – Сексист! Шовинист! Таксидермист! – У тебя от горя окончательно крыша поехала, да? – добрым голосом психиатра спрашивает он, будто специально раскаленной кочергой ковыряя в открытой ране, такой болью отзывается очередное напоминание о том, что мне пришлось отдать, вырвать с мясом. – Поэтому ты теперь и остальным решила мозги вскипятить? – Уж тебя бы я напоследок оставила, – с нотками истерики в голосе огрызаюсь в ответ. – Я ведь уже говорил, если тебе нужна помощь, я помогу. – Тогда помоги! – отчаянно прошу, даже не пытаясь утереть непрошеные слезы. В каком-то безысходном порыве приникаю к его губам, теряя связь с реальностью. В этом поцелуе нет ни страсти, ни любви, ни похоти, только мучительное желание быть кому-то нужной. И он обнимает меня, отвечая. – Чего ты хочешь: забыть или забыться? – спрашивает он, прервав поцелуй. – Я хочу, что ты занялся со мной сексом, – надрывно шепчу я, снова его целуя. Но, как это ни печально, каждому из нас предельно ясно, что друг другу мы абсолютно не нужны.