Но я жду другого шанса, Повстречать два хищных глаза, Что оставят только раны и на шее памятный укус. Но любые стрелы не достигнут этой цели. Он уйдет из-под обстрела И попробует меня на вкус. «Зверь» Ёж
Дошло до меня, о несравненный читатель, что однажды летом, во времена правления императора Нарухито, в славном городе Токио, разразились невиданные дотоле жара и засуха. Как следствие этих бед в городе начались страшные пожары, охватившие поля, рощи и дома. Виды на урожай оказались, естественно, самыми незавидными. Трудолюбив был народ японский и устойчив к разным испытаниям судьбы, да только повадился зверь лесной, чудище невиданное охотиться на мирных жителей, разорять посевы, да амбары их, пируя и наслаждаясь жизнь с прочими демоническими отродьями, коих держал он у себя на службе. И жил в то же время, да в том же месте журналист по имени… Вот с этими именами у меня особенно отвратительно! Али… Аки… Такаба какой-то ибн чей-то… В общем, жил да был Такаба Акихито, поклявшийся бороться за правду, но не мечом, а пером и фотоаппаратом. Не смотря на мятежный дух, нрав буйный был он среди друзей любимцем, души не чаяли в нем близкие. Да что там, даже законники покровительствовали юному фотографу! И был среди них наставник и покровитель Такабы — Ямазаки, доблестный полицейский, защитник граждан и гроза преступности. Худо-бедно так бы и шла жизнь доблестных поборников правды и справедливости своим чередом, коли не случай… Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Хмурным и неспокойным стал Ямазаки-сан, будто хворь заморская — меланхолия чёрная да депрессия, — грызла его изнутри, жить спокойно не давая. Такаба, будучи юношей добрым и отзывчивым, долго выпытывал у наставника и старого друга причину смятения, но молчалив сделался полицейский, закрыв сердце и душу от близких. Ничто его не радовало, а улыбка, казалось, навсегда покинула лицо сурового блюстителя порядка. Но однажды… — Ямазаки-сан, — ввалился запыхавшийся Акихито в каморку стражи городской. — Ты не поверишь, что со мной приключилось! Наткнулся я недавно на чудо поганое, зверя преступного, совращающего запретными удовольствиями люд честной и убийством промышляющего! — задыхаясь от восторга погони, тараторил фотограф. — Долго я выслеживал гада этого, да вычислил он меня накануне, да извести попытался. Гнал он меня с псами своими верными по всему городу… Почти, было, поймал, но вырвался я из лап этого злодея. Даже мизинчик вывихнул, когда карабкался по стене, убегая, — похвастал Такаба перед Ямазаки боевой травмой, пусть и малой совсем. — И даже фотографий пару успел сделать, теперь он от меня точно не отделается так легко, крепко прижму Асами, на чистую воду выведу и призову к ответу за беззакония его… — Асами Рюичи? — краска схлынула с лица Ямазаки-сана. — Ох, крепко ты влип, друг мой юный, — глубоко вздохнул полицейский и погрузился в думу крепкую. — Не след тебе, глупый юнец, с этим чудовищем тягаться, силен как чёрт он, да хитёр, словно дикий кот. Да с тёмной магией балуется, не тебе с ним тягаться. Держись от него подальше! — отчитывал мужчина Такабу, тяжело вздыхая и сурово качая головой. Слушал юноша, да мысли его были далеки, в тех узких улочках, где, петляя, уворачивался он от золотого, огнем пышущего взгляда. И чудилось парнишке, что огонь тот лизал пятки ему, да… стыдно признаться, низ спины. А зверь тем временем, разглядывая в зеркале волшебном профиль бесстрашного юнца, кончиком раздвоенного языка ласкал сигару, предвкушая скорую победу и торжество над чистым и наивным существом.***
Казалось, в последнее время совсем житься не стало от прихвостней Асами, рыскали они то тут, то там по закоулкам тёмным, не было простому люду спаса от них. Зелья запретные, да артефакты смертоносные наводнили славный город, погружая его в пучину беззакония и хаоса. Не смог держаться Такаба Акихито в стороне, испросив у старого друга — Ямазаки, — побольше информации о злодее. — Вот что, дорог ты мне, юный друг, да вижу, что слова мои о благоразумии в одно твое ухо влетаю, а в другое вылетаю, точно с лопоухим, упрямым Кицунэ бабка твоя согрешила. Хитер ты, изворотлив, может и сладишь что. Поделюсь информацией об одном сложном деле, котором замешан Асами, — замолчал полицейский, а Акихито весь подобрался, превратившись в слух. — Сделка готовится на складе, близ реки. Место на карте укажу тебе, но… это очень опасное дело, будь осторожен и предельно внимателен! Попадешься ему в лапы — живым не вырвешься. — Да-да, — отмахнулся фотограф, не вняв предупреждениям друга, да не заметив боль, затопившую взгляд старого полицейского, когда Такаба с места сорвался, подхватывая своё верное фото-ружьё. — За кого ты принимаешь меня, Яма-сан, — с весёлым смехом унесся веселый вихрь прочь, окрыленный новой целью, не расслышав тихое: — Прости… — от павшего наземь друга старого, горько зарыдавшего, пожалуй, в первый раз в жизни.***
Притаившись на крыше, Такаба зарядил своё фоторужье чистыми запоминающими кристаллами, проверил энергетические накопители, — всё было готово к охоте. Осталось только…. воровато оглядевшись, Акихито дал волю ушкам рыжим на макушке, что обычно прятал он даже от друзей, чтобы не навлечь беду на близких. Прав, наверное, был в чем-то Яма-сан, говоря о лисах-оборотнях. — Вот они, — увидел фотограф затаившиеся в тенях побережья своры тёмные, замыслившие что-то недоброе против честного люда. Зачем ещё тёмной ночью собираться в доках, таясь от чужих глаз? — Теперь-то вы от меня не уйдете! Продам с потрохами, куплю новую камеру, поем от пуза, — мечтал юноша. Тяжела ведь доля героя, не всегда ест он досыта, тёмный путь не в пример легче, тем и манит новые души. Но и расплата скора, да сурова. Быстро сгорают слабые и охочие до быстрого обогащения тёмные маги, словно мотыльки в огне. Остаются только такие вот сильные да матёрые звери, вроде Асами. Но и не люди они уже, демоны, не ведающие сострадания, да любви. — Так, да, детка, повернись ко мне лицом, хороший мой, — предвкушающе шептал Такаба, выцеливая главу тёмного шабаша. — Ну же, ещё чуть-чуть… Ох! — хитрый прищур, волевой тонкий рот, обездвиживающий янтарный взгляд, точёный профиль, лихо загнутые назад обсидиановые рога… Всё это было знакомо юному фотографу. — Асами! Чёрт… — но не успел даже глазом моргнуть парень, как исчез из объектива колдун тёмный, а вот за спиной Такабы кто-то материализовался, в потрескивающих искрах тёмной магии. А далее были лишь боль и тьма, закрывшие взор фотографа.***
— Очнулся? — спокойный и ровный голос проник сквозь пелену тишины. Такаба поморщился и попробовал продрать глаза, да не смог. Дёрнувшись раз-другой фотограф осознал себя распятым в магических путах, обвивающих его руки и ноги. Распятым и… обнаженным. Даже хвост от испуга проявившийся был зафиксирован вдоль бедра, не оставляя даже шанса стыдливо прикрыть то, что уважающий себя юноша даже супруге лишний раз не покажет, не то что незнакомцу. — Кицуне, значит. Какой приятный сюрприз, — зашел за спину Такабы Асами, рыча всякие срамные слова в нежные, мохнатые ушки. — Хорош дар, думаю, оставлю в покое город ваш. На время. — Дар? — испуганно тявкнул Аки, мысленно сжавшись, словно от удара. Нехорошие догадки закрались в его голову. — Отдали мне тебя на откуп, глупый лис, друзья твои, да император ваш, как узнали, что я готов пойти на сделку. — И что теперь со мной будет, — красивые ушки поникли от безысходности. — Я ещё не решил. Посмотрим, на что ты годен, — Асами прикусил нежную кожу шеи юноши, словно пробуя на вкус. — М-м-м, как я люблю: дерзкий, нежный, чистый… вкусный. — Ты… съешь меня? — Понадкусаю, — многообещающе проурчал зверь, выходя на свет перед Такабой. Страшным и злобным описывали его все, но не мог понять Аки, что так пугает людей в этом мужчине. Однако теперь, сверкая янтарными глазами и белоснежными клыками, между которых то и дело мелькал язык, в голове Такабы что-то щелкнуло. Точно! Он был, вероятно, людоедом! — Н… не надо есть меня, я жилистый и жесткий, питаюсь просто отвратительной едой. — О, мои вкусы весьма… специфичны, — улыбнулся монстр, раздвигая ноги и жестом приказывая магическим веревкам поднять колени юноши к груди. — Так, и что же тут у нас, — почувствовав горячее дыхание монстра где-то в районе паха, Акихито в ужасе забился в путах, боясь, что монстр, обладающий мерзкими гастрономическими вкусами, решит съесть то, что там сейчас болталось безвольной тряпочкой. Или нет? Член юноши, видимо от испуга и адреналина едва-едва, но всё же заметно затвердел и подрагивал. Проведя кончиками когтей вокруг основания яичек, Монстр удовлетворенно кивнул себе и отошел куда-то в темноту комнаты, а после забряцал металлическими приблудами. — Неужели выбирает, чем расчленить меня и как приготовить… — шептал в ужасе юноша. — Знаешь что это? — Асами показал своей жертве нечто поблескивающее радужными красками. — Мой… накопитель? Из фотоаппарата? — Умный мальчик, — зверь покровительственно погладил парня между ушками. — Хочешь? — протягивая Такабе горсть кристаллов, поинтересовался злодей. — Но… зачем, ты же все равно убьешь меня? — удивился парень. — Посмотрим на твоё поведение, — мурлыкнул зверь. — Так хочешь? — Да, хочу… — не давая пролиться непрошенным слезам, прошептал обессиленно Такаба. — Они очень дорогие, мне не достать другие такие же, пожалуйста, верни их. — Как скажешь, — взгляд наполнился коварством, когда зверь шагнул навстречу юноше, а затем, неожиданно, приставил один из кристаллов к… заднему проходу, осторожно, миллиметр за миллиметром вводя его вглубь тугого колечка. — Что?! — взвыл Такаба. — Ты рехнулся, грёбанный монстр, что ты творишь, ты же нахрен их испортишь! Они же могут выпасть и разбиться! — Если ты не выпустишь их, то они не разобьются, все в твоих руках… кхм, ну ты понял, зверёныш. Глубоко кристаллы засовывать, как боялся Такаба, Асами не стал, но взамен этого вторым, а после и третьим кристаллом растянул тугое отверстие вширь, не переставая нашептывать пошлости и ласкать тело парня языком, терзая то соски, то губы, то покусывая ушки. И в тот момент, когда Акихито думал, что хуже уже не будет, тонкая спица вошла туда, куда бедный лис даже в страшных кошмарах не мог бы предположить. В малюсенькое и тонюсенькое отверстие уретры вонзилась магией, не иначе, сотворенная спица, посылая крохотные разряды куда-то в глубь тела юноши. От неожиданности юноша расслабил колечко ануса и выпустил кристаллы, с хрустальным звоном ударившись о каменные плиты пола, рассыпаясь в пыль. Юноша окаменел от ужаса, слыша демонический смех над своим ушком, но вдруг: — Не плачь, мой Акихито, это были очищающие кристаллы, твои артефакты в безопасности у меня в сейфе. И только от тебя зависит, получишь ли ты их назад. Надсадно всхлипывая и постанывая от шока, Такаба не сразу почувствовал, как головка члена Асами заняла место кристаллов, ввинчиваясь в тело юноши. «Будто кулак в меня засовывают», — пронеслось в мыслях парня, но тут же потонуло в других ощущениях. Боли не было, видимо кристаллы обладали не одним волшебным свойством. В бешенном темпе таранило чудище мягкое нутро Акихито, слизывая вызывая всхлипы и рыдания с губ юноши, но не давая разрядки, столь желанной — магический шип все ещё блокировал член парня. — Ублюдок… Ах… — подвывал лис. — Дай… мне… кончить… — Попроси хорошенько, — пророкотал Асами, прикусив ушко у основания. — Извращенец, конченный… Аргх… — Такаба взвыл, почувствовав когти на своем члене. Они не царапали, скорее привносили остроты ощущений, пугая и дразня, а подушечками пальцев Асами сжал яички висящего в путах юноши, нежно, но с легкой угрозой. — Ну же, будь послушным мальчиком. — Да… Убл… Асами, пожалуйста, умоляю, позволь мне кончить, — и тут же тонкий шип просто развеялся. Акихито содрогнулся от переполняющих чувств, а затем бурно кончил, заливая животы Асами и свои жемчужной жидкостью. Следом кончил зверь, напоследок насколько это возможно глубоко войдя в желанное тело.***
Сколь долго Акихито пробыл без сознания, того нам не ведомо, да только вдруг коснулся глаз его свет утренний, сквозь штору пробивающийся. Распахнул глаза юноша и резко сел, охнув тут же от боли и повалившись обратно. Он был дома, но нывшее во всех возможных и невозможных местах тело не давало списать события прошлой ночи (или дня?) на страшный, постыдный и жаркий сон. — Да я бы о таком и не помыслил бы никогда! — сквозь зубы прошептал парень, обмахивая лицо пушистым хвостом. И настали в Токио спокойные времена. Даже природа, казалось, смилостивилась над народом настрадавшимся, даровав дожди. Добрый юноша простил друга своего, Ямазаки, пожертвовавшего им ради блага многих, но о той ночи никогда никому не рассказывал. Время залечило ссадины на теле и усмирило душу, так бы и шло всё своим чередом, да только вот однажды… Но тут наступило утро, и сказительница прекратила дозволенные речи.