Недетская сказка

      На небольшой земле, в восточной стороне жили-были достойные старцы из рода Такаба. Не было у них детей: только дом да земли надел. Выращивала старуха рис, старик промышлял рисованием картин и портретов.       — Поди-ка, соба-тян, поскреби в хангири*, не осталось ли там риса? Страсть как онигири** хочется!       Взяла соба-тян крылышко, по хангири поскребла, по пиалам помела и наскребла риса горсти две-три, на два онигири маловато. Решила сделать один большой, побаловать софу-куна.       С сыром и соевым соусом рис мешала, кунжутом, черным перцем приправляла, стружкой тунца посыпала, любовью сдобрила. Слепила рисового сфероида соба-тян, обернула в лист нори и побежала софу-куна звать. Онигири почтенная обаа-тян оставила на татами.       Но рис ли перестоял или уксус соевый забродил – нам то не ведомо, да только ожил сфероид, глазки, кунжутом нарисованные, открыл. Попрыгал на месте рисовый шарик, покрутился и, завидев приближающихся стариков, ломанулся в приоткрытую створку, только его и видели. Недолго горевали старики, благословили сфероида в дальний путь. Тяжелы отравления некачественным тунцом, убежал – ну и духи с ним. Живой, опять же, как такого съесть? Именем Акихито нарекли. Прыгает-прыгает Акихито-кун по полям рисовым да через речушки быстрые, всему дивится, песенки поет, картинки разоблачающие малюет (то умение досталось ему от софу-сана). Повстречался ему Заяц-саботажник, безымянный воин китайского императора Лю Фейлона. Голодный, неурожайный год выдался, снабжение в императорской армии урезали.       — Онигири-кун, я тебя съем!       — Не ешь меня! – взмолился Акихито, запрыгнув на вязанку бамбука. – Я тебе песенку спою! – хотел онигири-кун хайку рассказать, да не силен был в этом мастерстве. А с Зайцем-саботажником шутки плохи!       — Я от соба-тян ушел, я от софу-сана ускакал и от тебя, Заяц-саботажник, убегу!       Подскочил Акихито-кун вверх, ударом подсохшего риса нокаутировал Зайца и поскакал дальше.       Повстречался ему Михаил, медведь бурый, чудом заброшенный из сибирских лесов в Японию. Играл медведь на балалайке, пил водку, пел похабные песни да зверье обоего полу портил, не было от него в лесу житья.       — О, какой аппетитный рисовый пирожок, — завидев Акихито-куна, пробасил медведь. Как раз закусон закончился. – Колобок, колобок, я тебя съем!       — Не ешь меня, Миша-сан, я тебе песенку спою: «Я от соба-тян ушел, я от софу-сана ускакал, Зайца нокаутировал и от тебя…», — не дослушал песню Акихито медведь, проглотил целиком и подавился. Выплюнул пыльный, обслюнявленный комок риса и бросился прочь из тех лесов, долго еще этот рисовый сфероид стоял у него поперек глотки, аппетит портил. Нечего в рот всякую всячину тянуть, если производителя и срока годности её не знаешь! А потрепанный Онигири-кун поскакал дальше.       Прославил род Такаба славный Онигири-кун, одерживая победу за победой, грозой преступности и поборником справедливости прослыл на всю Японию.       Проведал о том черный лис — Асами Рюичи, — и решил нашего героя извести…       — Подавится! — раздался детский голосок из зала.       — Фу, каку есть нельзя! – поддержал второй человеческий детеныш, наблюдая, как Такаба Акихито корчится в приступе вдохновения на сцене. – Его уже все успели попробовать! — фотограф залился краской, но опасность грозила ему отнюдь не из зала.       — Не подавится, — хмыкнул из-за ширмы Асами, ожидая эпичной развязки. И тут ему под ноги подвернулась лисья маска.       — Онигири-кун, я тебя съем, — с придыханием вещал Такаба. — Но наш герой вновь запел свою песню: «…и от Волка-наемника ушел, и Мише поперек глотки встал…»       — Что-то стар я стал, не слышу, подойди, дружок, поближе, — помахивая роскошным лисьим хвостом, Асами вышел из-за ширмы. – Ну же, Онигири-кун, я жду. Хочу послушать, о чем ты мне в этот раз напоешь, маленькое чудовище!       — А-а-асами… — дрожащим голосом проблеял Акихито, изыскивая пути отступления. У выходов дежурили Киришима и Соу.       — Дети, помогите нашему герою сбежать от хитрож… хитроумного лиса, задержите его! — дети остались на местах, наблюдая внезапную развязку. – У него в карманах конфеты и он даст вам потрогать хвост! – фраза оказалась роковой: с дикими воплями орда сорвалась в лобовую атаку, Асами зажали в угол и нагло обшмонали. Телохранители якудза были оттеснены к стене. Увы, конфет дети не нашли, хвост оторвали и тут же переключили внимание на беглого Онигири-куна.       — Он обманул нас, — с трудом сдерживая обиду в голосе прохныкал маленький мальчик. – Хватай его! Скормим лису!       Пять минут детского произвола стоили того. Зло сощурившемуся Асами дети приволокли связанного по рукам и ногам скакалками Такабу; вместо кляпа в рот фотографу засунули связку детских носочков. Взвалив на плечо яростно извивающегося Акихито, Асами пригрозил:       — Уроню! – и под нестройные детские хлопки вынес несостоявшегося актера прочь из зала. – Вот так зло и побеждает добро. Только что ты заронил в их сердца осознание: злым быть лучше. Кто знает, может, лет через пятнадцать они будут работать под моим началом? — Такаба удрученно застонал, потеряв надежду выплюнуть носки. – Расскажи-ка мне, Такаба, где ты был всю неделю? – сгружая фотографа на заднее сидение автомобиля, поинтересовался Асами. – А чтобы мне тебя было лучше слышно – садись ко мне на колени. Солжешь – я тебя съем, — Такаба испуганно икнул и закивал. Он был согласен на все, лишь бы Асами вытащил кляп. – Впрочем, я тебя съем в любом случае, — улыбнулся обворожительно Рюичи, склоняясь над притихшим фотографом, — но ты же знаешь, мои милый Акихито, я могу съесть тебя разными способами. Ну что, съесть тебя нежно или жарить…       — Я все расскажу! – в ужасе завопил фотограф. – Наше издательство в волонтерской программе участвовало! Я не виноват! Мы всю неделю костюмы шили после работы, я прямо в офисе ночевал!       — А что там про перепробовавших тебя зверей, Такаба?       — Это просто игра слов, ай, только не туда…       — Я покажу тебе, как может быть глубока лисья нора, — улыбнулся Асами, притягивая Акихито к себе за макушку.