Apathetical

17 октября Психолог настоятельно рекомендовала завести мне дневник, хотя я не чувствую в этом особой надобности. Она сказала, чтобы я записывал туда свои мысли, чувства и ощущения. А потом она будет проверять его, допустим, раз в неделю. Не знаю, как это ей поможет, ведь я буду чувствовать «наблюдение» со стороны, смогу ли я полностью «открыться» этой синей тетрадке с листами в клеточку? На самом деле, я действительно не понимаю, почему все так носятся, почему устраивают такую трагедию. Это всего лишь попытка самоубийства. Не стоит так драматизировать. Особенно так себя ведет мама. Ну да, это же мама, она должна создавать вид беспокоящейся о своем ребенке женщины. А отца я вообще не знал, потому что он покинул нас с матерью еще когда я был ребенком. Мать рассказывала, что он был музыкантом, постоянно пропадал или приходил поздно, и то – уставшим, поэтому толку от него не было никакого. Я люблю мать. Серьезно. И, возможно, она любит меня. Но я также прекрасно понимал, что она считает меня недостойным для ее любви и внимания ребенком. Все из-за чего? Я влюбился в парня. Событие, по мнению матери, сравнимое, только если с катастрофой или бедствием вселенского масштаба. Я не удивился, когда она меня отправила к психологу, чтобы вылечить «неблагоприятный диагноз». Знаете, чему он неблагоприятен? Репутации моей мамочки, которую волнует только мнение общества, построенного на своих принципах и стереотипах. Почему я, собственно, совершил попытку самоубийства? Тот парень, которого я полюбил, меня бросил. Да, какое-то время мы встречались, общались. Он, как и полагается каждой любовной трагедии, обещал мне все - и горы, и звезды. Так сопливо и мелодраматично, но это было действительно так. Знаете, что случилось потом? Он оставил меня, кинув напоследок жалкое «Прости, Фрэнки», разбавив это короткой и не менее банальной фразочкой, типа «Я считаю это неправильным. Это все было ошибкой». Меня удивила трусость моего бывшего возлюбленного, но совсем не впечатлила разлука. Я прекрасно осознавал, что когда-нибудь мы расстанемся, ибо все мои отношения – ранее, с женским полом – длились не дольше полугода. Вот такие мои пассии непостоянные. Но я так сильно любил его. Поэтому расставание с этим человеком я пережил крайне тяжело… Пытаюсь пережить до сих пор. С ним время, когда мы виделись, уходило на второй план, либо вообще исчезало. Мы как будто бы находились во временной вселенской воронке, из которой не хочется выбираться. Только он и я. Я знаю, он тоже так думал. Мы встречались чуть больше полугода, что шло заметным рекордом, по сравнению с моими остальными…. Девушками. А потом он ушел. И я сорвался. Я ведь любил его, действительно любил. Кажется, я до сих пор люблю его. Я чувствовал к нему такое, что было трудно описать словами. Находясь рядом с ним, – и даже без него – такие понятия, как «умереть» или «убить» ради него теряли свой смысл, потому что ради этого человека я был готов на все. Некоторые считали, что моя никчемная попытка самоубийства, была, своего рода, доказательством этого. К сожалению, это далеко не так. Я не хотел совершить суицид с присущими ему иногда демонстративностью и показушностью, я считал это глупым. Я сам суицид не понимал. Не понимал, почему люди совершают его, за исключением тех, кто это делал специально, назло другому человеку. Потом я понял, почему некоторые совершают такой, казалось бы, необдуманный и безумный поступок. Причина была банальна настолько, что уже приелась в лирических и трагических драмах, поэмах, стихотворениях, но она действительно верно объясняет мое неудавшееся самоубийство. Я просто не мог без него жить. Не мог, и у меня, если быть честным, не было никакого на то желания. Без него этот мир не был таким ярким, простым и легким, он терял краски, как устаревшая картина непостоянного художника. Мой художник меня оставил, и этот мир стал темным, мрачным, он лишился смысла. Вся моя жизнь уже не имела ровно никакого смысла. Без этого человека я просто существовал, выполняя автоматические, будто заученные наизусть, действия. До нашей встречи я жил ужасно. У меня не было настоящих друзей, меня не любили в школе, я не пользовался популярностью у девушек, я не блистал знаниями и какими-то умениями, интересующими подростков в моем возрасте. Я жил, но жизнь это была скорее от события к событию. Если что-то случалось – даже плохое – на время я выходил из тени своей депрессии и вечной апатии, я становился живым. После нашего расставания даже существование стало в тягость. Без него я уже просто не могу дышать как раньше. Я открыл ему себя, все закоулки своей небезгрешной душонки. Я доверился ему, что считал непозволительной роскошью по отношению к другим, малознакомым людям. Да я даже близким – матери, друзьям – не доверял! Но он ведь особенный. По-прежнему. Потом я поплатился за эту вечную идеализацию человека. В какой-то степени, я был не просто влюблен в него, как влюбляются обычно. Он был для меня идеалом, он был моим кумиром. Этот парень был смелым, он не боялся бросить миру вызов, - что часто практиковал – в отличие от меня. Он не прогинался под этими недолюдьми, если ему кто-то не нравился, он об этом говорил прямо в лицо тому человеку, просто и ясно. Он учил меня отстаивать свои убеждения и мнения. Он делал меня смелее. С ним я ничего не боялся. Я брал с него пример. Он покорил меня, мое сердце и мою душу своей целеустремленностью и бесконечной верностью своих взглядов. Я был влюблен в него, его улыбку, глаза, умение рисовать, походку, голос, то, как он курил сигареты, то, как он рассказывал мне обо всем. Я мог часами сидеть на нашей скамейке в забытом дворе и просто слушать, упиваться его голосом, глядеть, как он курит, выпускает изо рта сероватый дым, попадающий мне в лицо. Мы попадали в нашу воронку. Все вокруг исчезало, оставались только мы и наши беседы. Терялось время. Наши встречи были для меня чем-то вроде успокоительного. Без них я не мог нормально жить, - становился раздражительным, апатичным, депрессивным. Я не был способен учиться, мне было на все и на всех наплевать. А когда мы, наконец, виделись, внутри разливалось невероятно приятное тепло, я чувствовал себя легко, я был самим собой. Встречами он лечил меня от самого себя. Он единственный был способен понять меня. Целиком и полностью. Он сделал меня другим человеком. А потом бросил. Оставил после себя лишь воспоминания о наших беседах и встречах, горькое послевкусие любовных отношений. С каждым днем я все больше и больше пропитывался жалостью к себе, - такому никчемному, одинокому – и вместе с тем, ненавистью. Я смотрел в зеркало и был не в силах долго задерживаться взглядом на этом монстре – в голове появлялись навязчивые мысли. «Ты не смог удержать его, ты чертовски жалок, Айеро! Ты одинок и никому не нужен! Зачем ты вообще живешь?» - я был создателем этих мыслей. Так продолжалось каждый день. Незадолго после этого я перестал ходить в школу. Пропускал занятия. Моей матери позвонили и сообщили об этом. Тогда она решила поговорить со мной. А не получив нормального ответа, а лишь апатичное кивание головой и серый взгляд в пустоту в окне, она решила отвести меня к психологу. Психолог сразу определила – реактивная депрессия. Как она сказала, «раздражительность, потеря аппетита и снижение веса, безразличность, потеря настроения, повышенная утомляемость, бессонница, чувство никчемности и бесполезности, заниженная самооценка – признаки на лицо». Что же, пусть будет депрессия. Пусть будет реактивная. Пусть будет апатия. Пусть абулия. Ангедония. Да что угодно! Я не знаю, как называется любовь, которую я испытываю к тому человеку, что бросил меня. В какой-то мере, это было болезнью. Этот человек – причина болезни, но он же и лекарство от этого недуга.