Музыка - здесь и сейчас

- Абарай, твою мать! Простите, брат… Абарай! Харе плескаться, жирная жопа – простите, дорогой брат… Рукия злилась – да еще как. Ренджи сразу после репетиции заперся в ванной и плескался там уже с полчаса. А ванная-то, извините, одна! Кучики жаждала отвинтить другу его красноволосую голову и колотила ногами в дверь. Бьякуя спокойно сидел на диване и читал газету, иногда бросая укоризненные взгляды на сестру. - Ну чего тебе? Голову вымыть нельзя? – послышался звук открывающейся двери, и из ванны вышел Ренджи. Кучики-старший отложил газету, в которой он так и не прочитал ни строчки, в сторону, и повернулся в сторону ванной, намереваясь высказать все, что он думает о Ренджи. И застыл чуть ли не открытым ртом. Из ванны вышел Ренджи – голый по пояс Ренджи. Красные волосы его потемнели от воды и теперь были перекинуты через плечо, А по загорелому торсу стекали капли воды. Но поражало не это – его татуировки. Черные ломанные линии покрывали весь торс барабанщика, плечи, предплечья… Уходили куда-то к шее, очерчивали ребра, спускаясь вниз, за кромку низко посаженных джинс. Под загорелой кожей отчетливо виднелись мышцы, а на плечи было небрежно накинуто белое полотенце, резко контрастировавшее с его волосами. Бьякуя машинально сглотнул, и это его движение не укрылось от внимательного взгляда карих глаз. Ренджи внимательно изучал каждый жест, каждый взгляд, каждую черту лица продюсера. Изучал – медленно, вдумчиво, собирая единую картину, словно паззл. Бьякуе было немного не по себе под этим взглядом. И татуировки. Они сбивали с мысли, пестрели перед глазами, не вписываясь в привычную упорядоченную систему мира. Да и сам Абарай в нее не вписывался, чем вызывал у Кучики Бьякуи странное чувство, отдаленно и приблизительно похожее на примитивную зависть. Рукия, почувствовав напряжение между братом и другом, поспешила скрыться в освободившейся ванной. И вот за это Бьякуя не был ей благодарен – он оставался один на один с внимательным взглядом каре-алых глаз. - Мы справились, - неопределенно бросил Абарай, вытирая полотенцем еще мокрые волосы. Бьякуя сухо кивнул: - Да. Но это не значит, что нужно расслабляться. У нас довольно сильные соперники – та же группа «Тени», Докугамине сумела поднять ее на довольно высокий уровень. - Ага, - Ренджи встряхнулся, словно дворовый пес, и прозрачные капли разлетелись во все стороны. Волосы разметались, и Бьякуя на секунду загляделся на это зрелище – кроваво-алый поток с путающимися в нем солнечными бликами. - А что означают твои татуировки? – с губ продюсера слетел совершенно неожиданный для обоих вопрос. Бьякуя мысленно выругался: «И черт меня дернул…». Абарай пожал плечами, набрасывая на плечи клетчатую рубашку, - Для всех по разному, - туманно ответил Ренджи, ничего толком и не поясняя. Бьякую, как ни странно, раздирало любопытство. Не могут такие вещи не значить ничего конкретного. И что это за ответ – для всех по разному? Есть же в них определенный смысл, в которым Ренджи их делал! Бьякуя встал и неконтролируемо сделал шаг вперед, импульсивно дернув рукой, словно пытаясь поднять ее. Поднять, пальцами ткнуть наугад в черную линию и прояснить-таки вопрос этих татуировок! Послышался звук открывающейся двери ванной комнаты, и брюнет упал обратно на диван, провожаемый немного удивленным взглядом Ренджи. Из ванной вышла Рукия, весело улыбавшаяся. Они с Ренджи затянули очередную беседу, а Бьякуя вновь взялся за газету, не надеясь прочитать хоть что-то. И что это было вообще? А если бы он и правда пальцами провел по этим тату? Да что бы о нем мог подумать этот грубоватый и неотесанный парень! Позо-о-ор… И вообще – какого дьявола эти простые полоски его так заинтересовали? Бьякуя покачал головой, украдкой бросая взгляд на торс Ренджи. Однако его ждало разочарование – все тату были скрыты под тканью рубашки, которую Ренджи застегнул, вопреки своему обыкновению, под самое горло. Минутное, секундное даже сожаление – чувство незнакомое. И, черт подери, совершенно неправильное. Бьякуя наткнулся на внимательный, чуть насмешливый взгляд и снова торопливо уткнулся в газету, делая вид, что он и не отрывался от чтения. Если бы Кучики был младше, он давно бы залился краской, как младшеклассница на первом свидании. Позор… Бьякуя покачал головой, коря себя за такую вольность и беспечность. Ему сейчас не до вольностей, у них забот полон рот – репетиции, потом новый альбом, туры, снова концерты, клипы… Времени не будет хватать ни на что. «И уж точно не будет его на разглядывания чужих татуировок», - ехидно подметил внутренний голос, который тут же был связан и отправлен в ссылку в Сибирь. - Брат, - Бьякуя перевел взгляд на младшую сестру. Рукия нерешительно взглянула на брата и отвела взгляд: - Можно, мы пойдем погуляем в город? Мы ведь только приехали и еще не были нигде толком… Бьякуя кинул мимолетный взгляд на барабанщика, и Ренджи незаметно кивнул. Бьякуя, наверное, никогда не поймет, что значил этот жест – то ли разрешение, то ли поддержка и совет, какой дать ответ, или может обещание защиты младшей Кучики. Но жест этот Бьякуя принял за знак свыше – и подумал мельком, что стал слишком суеверным – и милостиво наклонил голову: - Хорошо. Рукия вскинула на брата сияющий взгляд и, не удержавшись, хлопнула в ладоши: - Ура! – и тут же, испугавшись своих эмоций, поутихла, глядя на Бьякую в каком-то немного неловком, боязливом почтении. - Может, вы с нами? – прозвучал хрипловатый голос Ренджи, и Бьякуя повернулся к барабанщику всем корпусом, невольно выказывая удивление. Ренджи смотрел без усмешки, серьезно, и даже в глазах не было и тени улыбки. Бьякуя пытливо посмотрел на барабанщика и покачал головой, снова возвращаясь в расслабленную позу, закидывая ногу на ногу и оправляя смявшийся слегка лист газеты. - Нет, благодарю, - спокойно отозвался Кучики, пробегая глазами по строчкам, - Рукия. Бардесса, уже успевшая с головой погрузиться в свой чемоданчик, вскинулась, глядя на брата широко распахнутыми синими глазами. - Чтобы в десять была дома, - без тени улыбки заключил старший Кучики. Рукия улыбнулась – совсем как в детстве – и кивнула: - Да, брат. *** - Куросаки! Куроса-а-а-аки! – Рукия со всей дури шандарахнула кулаком в дверь. Ответа не последовало, что немного разозлило вспыльчивую брюнетку и рассмешило стоящего позади нее Абарая. И только когда кулачок был уже почти отбит, а на миловидном личике читалось желание убивать, дверь распахнулась, и появилась сонная моська рыжего гитариста. - Рукия-я-а-а-а… - Ичиго зевнул, прикрывая рот широкой ладонью и подтягивая сползающие джинсы, которые были ему велики явно на три размера, если не больше. – Чего тебе? - Ты спишь, что ли? – возмутилась брюнетка, скрестив руки на груди и притоптывая ножкой. Ичиго усмехнулся: - Представь себе, все нормальные люди умеют спать. Вы чего пришли-то? – взгляд карих глаз переместился на Абарая. Ренджи дернул плечом, указывая на брюнетку: - Выгуливаю вот. Потеряю – Бьякуя снесет башку. А вдвоем за ней следить удобнее. Присоединишься? Ичиго расхохотался, глядя, как преисполнилась праведного гнева Рукия. Отсмеявшись, рыжий кивнул и снова зевнул, не утрудившись даже рот прикрыть. - Ладно, - гитарист поправил сползающую с плеча майку, тоже великоватую ему размеров на пять, - оденусь только. Брата-идиота брать с собой? - Бери, - милостиво разрешила Кучики, уже не колотя усмехающегося Ренджи, - И дурдом из соседнего номера позови. *** Через полчаса матов, криков, грома и молний в холле собралась вся разношерстная компания. Оборачивались на них все, в том числе и парни, заинтересованно глядевшие на миниатюрную брюнеточку в серых обтягивающих джинсах и темно-синей майке с летящей чайкой, обтягивающей фигурку, за тонкой спиной которой болтался чехол с гитарой. Девушкам было, на кого посмотреть. Рыжие, чуть взлохмаченные волосы Куросаки полыхали огнем на белой рубашке, а продранные на коленях джинсы безумно ему шли. Его брат же был одет в точности такую же рубашку, только черную, на фоне которой снегом белели собранные в хвост волосы. Ренджи в закатанной до локтей длинной клетчатой рубашке и с заплетенными в небрежную косу алыми волосами производил не меньший фурор, но все-так все лавры доставались Улькиорре, запахнувшемуся в свой любимый плащ и с немым ужасом взиравшему на голодный огонек в глазах глядящих на него девушек. Вся компания высыпалась на улицу, возбужденно гудя. На улицу мерно спустился осенний вечер, принося с собой ворох пожелтевших листьев и запах осеннего ветра. Городок был небольшим, потому привыкшие к шумной Москве, гудящему Токио и пыльному Лондону ребята теперь отдыхали, улавливая мяуканье кошки где-то под забором, скрип качелей и гомон гуляющий по тротуарам студентов и почтенных пенсионеров. - … А все-таки город мне нравится, - со смехом заявил Ичиго, пиная пустую консервную банку. Хичиго хмыкнул, затягиваясь очередной сигаретой и выпуская в воздух дым, мешавшийся с осенним легким туманом. - Кстати, а что это Шиффер сегодня такой хмурый? – ухмыльнулся Ренджи, глядя на меланхолично пинающего ворохи листьев Улькиорру. Рукия удивилась, шагая задом наперед и стараясь не запнуться на нервном бетоне: - А по-моему, он всегда такой. - А может, дело в осеннем настроении? Ну, знаете, осень, депрессняк… - предположил Ичиго, пожимая плечами. - Не-е-ет, - ехидно протянул Гриммджоу, язвительно скалясь, - дело в женщине! - В женщине?! – Хичиго подавился сигаретным дымом и уставился широко распахнутыми глазами на Джагерджака, - Да он же их патологически боится! Грянул дружный смех, а за ним – спокойным, но все равно жуткий голос солиста: - Не надо говорить так, как будто меня здесь нет. И дело не в женщине. - Ой, да ла-а-адно! – затянул развеселившийся Абарай, и снова загорелась дружеская перепалка. Каждый чувствовал себя уютно и раскованно, даже Рукия, влившаяся в коллектив совсем недавно и будучи единственной представительницей слабого пола. Исчезла настороженность в общении, теперь говорить можно было все, что думаешь, и не ломать потом голову – а вдруг этого не надо было говорить? Язва Широсаки, добродушный Ренджи, скептик Ичиго, нахал и пошляк Гриммджоу, пофигист Шиффер – все они были частью одного, дополняли друг друга, как идеально подходившие друг другу кусочки мозаики. *** - Эй, Широсаки, ты как ежик в тумане! Кончай дымить, не видно нифига! - Не видно, покупай очки, рыжий-конопатый! И вообще – я не ежик, я дикобраз! *** - О, а вон еще одна вывеска – «Пиво разливное»! - Гримм, твою мать! Господи, да купите уже кто-нибудь этому алкоголику бутылку! *** - Рукия, а у тебя есть парень? - Хич, у нее есть брат. Боюсь, он снимет тебе голову прежде, чем ты успеешь произнести ее имя. *** - Куроса-а-аки, а ты правда девственник? - Хичиго, сука! Я тебя сколько раз просил не плести обо мне херню?! *** - Уля-я-я! А ты такой холодный, как айсберг в океане! - Гриммджоу, хоть ты и гитарист, голос у тебя, как у мартовской кошки под забором. *** Весело переругиваясь, ребята добрели до широкой улицы – видимо, центральной. Вечер уже сгустился, укрывая землю серым туманом, и начали загораться красивые фонари. Чинно прогуливались почтенные пары, весело гонялись школьники и студенты, спешили куда-то деловые дяди в пальто и с портфелями. Люди плыли, словно по течению, не замечая ничего, кроме самих себя. Но что-то было в этом месте такое… притягательное. Может, бродячие художники, может, старинная архитектура и богатая лепнина на наличниках и колоннах, может, мягкий свет стилизованных под старинные фонарей. Рукия углядела широкий парапет возле фонаря и уселась прямо на него, не обращая внимания на недовольно промычавшего что-то Ренджи. Девушка деловито начала расстегивать чехол с гитарой, и в янтарно-черных глазах зажглось понимание: - Кучики, а ты не промах. Рукия достала свою любимую гитару и окинула ребят задорным взглядом блестящих в темноте глаз: - Что, немного растормошим сонное царство? - Скажи спасибо, что палочки с собой, - усмехнулся Ренджи, расстегивая портфель и под одобрительный гул извлекая палочки, с которыми, наверное, не расставался даже во сне. Ичиго уселся прямо на холодный тротуар у ног брюнетки и усмехнулся, глядя на нее снизу вверх. Гриммджоу развалился на паперти, насвистывая какую-то простенькую мелодию. Улькиорра скептически оглядел всю компанию меланхоличным взглядом сверкнувших в полутьме зеленых глаз, но возражать не стал, встал рядом, глядя, как Рукия настраивает гитару. Ренджи сел рядом с подругой, крутя палочки в пальцах. Рукия прикусила губу: - Что играем? Хичиго пожал плечами: - Ты у нас ведущая, тебе решать. Рукия замялась: - Да, верно… Есть одна песня, но для ее партии нужна скрипка… Широсаки наморщил лоб и смешно пожевал кончик белой пряди, а потом снова довольно заухмылялся. - Значит, пока начинай играть что-нибудь одно, а я пока за скрипкой сгоняю, - отдал команду блондин и скрылся в тумане. Ичиго пожал плечами: - Ладно, послушаем его. Рукия, сыграй пока еще что-нибудь. Кучики задумалась, а потом на ее губах расцвела улыбка. Тонкие пальцы пробежали по струнам, извлекая легкую, волнистую мелодию, разносившуюся по широкой улице. - Бежит, бежит дорога, Блуждая средь полей; Уводит от порога Детей и королей, Ведет на земли Юга, За окаем лесов, Где госпожа Фортуна Вращает колесо, - голос Рукии по-мальчишески звенел, выводя пропитые дорожной пылью строчки. Ренджи начал тихонько подыгрывал подруге, выстукивая ритм на каменном бордюре. Глаза девушки сверкали в темноте, словно два сапфира, а пальцы бегали по грифу. - Куда ведет - не знаю, Ты только выбирай: Одним - Земля Святая, Другим - до срока в Рай. В дороге той немало Посеяно костей; Она уже устала Считать своих гостей! Вокруг них уже начали собираться люди. Прохожие оборачивались на звонкий голос и тонкие переливы гитары, вслушиваясь в манящие слова. Ичиго, потеряв смысл песни, смотрел на девушку. Она казалась чем-то призрачным, явившимся из того самого мира дорог, странников и полузабытых мифов. Бледная кожа с отблеском фонарного желтого света, короткая смоляная прядка, выделяющаяся на бледном, красивом лице. Красиво… - И я за солнцем еду, Томясь в плену камней, Надеясь на победу, Считаю звенья дней. Собрав людские кости, Цветы растит земля… Одним из них, быть может, По смерти стану я, - Рукия залихватски присвистнула, получив одобрительный взгляд Гриммджоу и Ичиго и немного ворчливый – от Ренджи. Песня звала, песня манила за собой – в дорогу, черт знает куда, куда глаза глядят… Просто собрать вещи, гитару за спину – и вперед, туда, где еще не был, туда, где солнце обжигает кожу и ветер ласкает разгоряченное лицо. И туда, где звенит песня. - Идти дорогой вечно - Я дал такой обет, Оставив дома нечто, Чему названья нет. Бежит, бежит дорога По лезвию любви… Эй, Смерть, седой охотник, Коль можешь, так лови! Последний аккорд стих, и ребята зааплодировали раскрасневшейся бардессе. Гриммджоу в шутку поцеловал маленькую ручку, за что немедленно получи в глаз от Ренджи и предостерегающий взгляд от Ичиго. Люди уже не проходили мимо – задерживались, хоть ненадолго, пусть взглядом, но это уже что-то значило в мире, где человека трудно зацепить хоть чем-то. - А вот и я, - из тумана, словно джинн из бутылки, выскочил запыхавшийся Хичиго. Со скрипкой в руке и со смычком в зубах. Группа на секунду замолчала, а потом раздался дружный хохот. Вот уж правда – Хичиго сказал, Хичиго сделал. - Ты ее где нашел? – изумленно спросил брата Ичиго, рассматривая инструмент. Широсаки неопределенно махнул рукой: - Там. В переходе одолжил. Так что нужно будет вернуть потом, вы аккуратнее. - Одолжил? Проще сказать, стянул? – подколол друга Гриммджоу, сверкнул в темноте голубыми глазами. Хичиго ненатурально обиделся: - Да как ты мог такое обо мне подумать? - Если тебя знать, Широсаки, - философски заметил Улькиорра, - то еще и не такое можно подумать. Так, под общий смех и подколы, ребята начали настраиваться на новую песню. Песню, которой они надеялись растормошить это сонное царство. - Поехали, - Рукия тронула струны, и Хичиго взмахнул смычком. Скрипка издала нежный звук, и Ренджи на лету подхватил мелодию. Конечно, это сильно отличалось от студийной слаженной записи, но все косяки сглаживались, стоило только взглянуть на горящие глаза музыкантов. - Ветер рассыпается в травах... Друг мой, что тебе не по нраву? Знать, пролил ты в сердце беды отраву, Если скрипка молчит? Кровь с вином смешаются в венах; Дует ветер в сторону Рейна; Был, как я, он глупым, слепым да верным, Вкус полыни горчит... Ветер мой, ветер, Что ты узнаешь, Отзвуки песни Слыша в пыли? Кто мне ответит, Если растаешь В высях небесных, В синей дали... – голос девушки был уже не таким задорным – скорее более глубоким, более печальным. Но все таким же красивым, таким же нежным. Слова вплетались в мелодию, словно переплетение трав, хитрое перепутье проселочных дорог. Хичиго усмехнулся, отмечая, как люди начали останавливаться, вслушиваясь в песню. Знать, не такое уж и безнадежное поколение, и не так уж и скверно еще все, можно исправить. - Птицы сквозь закат прокричали... Друг мой, что ты слышал ночами? Предсказаний ветра напев печальный Ведом скрипке твоей! - Скрипнули ободья в колесах - Дует ветер в сторону Солнца; Кто из нас домой нынче не вернется - Не сказал суховей... Ветер мой, ветер, Что ты услышишь В шепоте диком Гуннских степей? Кто мне ответит - Птицы да мыши, Лунные блики, Да поступь коней. Вокруг музыкантов уже собиралась толпа. Люди качали головами, перешептывались, но в их глазах не было неодобрения или раздражения. Полицейский с усталым и осунувшимся лицом, кучка студентов, дамы бальзаковского возраста и импозантные мужчины в твидовых и просто элегантных костюмах. Музыки никакой фактически, да и голос звучал тихо – так что же цепляло? Что заставляло оборачиваться, подойти, вслушаться в красивые переливы скрипки и гитары, вплетенные в тонкий девичий голос? Может, то, как эти ребята играли, как смотрели друг на друга, как смотрели на невольных зрителей. Вот парень с голубыми волосами лениво усмехнулся и подмигнул паре-тройке девчонок в толпе, вот рыжий улыбнулся чуть неловко. Что-то было в этих бродячих музыкантах такое, что разжигало в застывшей, замороженной осенью крови огонь – теплый, настоящий. - Степь в траве хоронит минуты... Друг мой, что ты слышал под утро? Что за злую весть сообщил кому-то Звон умершей струны? Я узнал ответ на рассвете: Дует ветер в сторону смерти; Нам дорогу к ней протоптали черти - Дети полной луны! Ветер мой, ветер, Что ты узнаешь, Отзвуки песни Слыша в пыли? Кто мне ответит, Если растаешь В высях небесных, В синей дали? Голос стих, и Хичиго отнял скрипку от немного затекшего с непривычки плеча, размял руки. И глянул на толпу вопросительно – мол, чего молчите? И словно ему в ответ послышались робкие, немного несмелые аплодисменты. Люди, не обращавшие на друга внимание, может, немного задумались, может, им стало теплее, как от глотка глинтвейна в зимнюю пургу. В усталых глазах каждого сейчас что-то оттаивало. Каждый, кто сейчас слушал эту песню, унесет ее с собой, в тепло квартир, а может, еще дальше – в тепло своего сердца. - Рукия, давай еще одну, - попросил Ичиго, тронув брюнетку за руку, - последнюю. Рукия кивнула и, не задумываясь ни на минуту, тронула струны. Хичиго шутовски раскланялся и опустился рядом с бардессой, всматриваясь в уже почти черное осеннее небо. - Устав от бесцельных драм, Скучая бесцветным днём, Я был так наивно прям, Надумав сыграть с огнём. Отдав многоцветье тем Осеннему блеску глаз, Я думал о том зачем, Зачем Бог придумал вас... - Рукия обвела взглядом притихших людей и легко улыбнулась, ведя тихую, уже совсем баюкающую мелодию: - Тех, кто сводит с ума без улыбок и слов, Стоя рядом и глядя в окна небес, Кто вливает дурман без вина и цветов, Отравляя без яда хрупких принцесс. Ичиго моргнул, затаив дыхание. Она сейчас разительно отличалась от той Рукии, что минуть десять назад звонко дергала струны, выводя почти бандитскую песню. Песня больше напоминала колыбельную, нежную, легкую. На лице бардессы играла серыми тенями неуловимая улыбка, тихая и немного грустная. От нее защемило что-то в груди, и Ичиго поспешно отвел взгляд, не желая больше тонуть в печальных глазах. Вот уж точно – «осеннему блеску глаз». - Сюрпризы осенних дней - Кровь носом, а дождь стеной... Дворами, что потемней, Я просто иду домой. И в переплетенье жил Ответ не могу найти: Зачем же Господь ссудил Стоять на моём пути... Тем, кто сводит с ума без объятий и снов, Кто играючи сносит голову с плеч, Тем, кому ерунда потрясенье основ, Кто не ждёт и не просит спичек и свеч. Все так сложилось в этот вечер – и качающиеся от ветра фонари, и ночные тени, и толпа усталых, замерзших изнутри людей, которым втайне тоже хотелось тепла. И песни Рукии, и все взгляды, жесты, мелодии. Все это вместе создавало призрачную картину чего-то неземного, чего-то из прошлого. И эта картина, окутанная серебряной нитью осеннего тумана, останется в душе у каждого – и у зрителей, и у музыкантов. - Качаясь в цепях моста, Смеясь на руинах стен, В надежде на чудеса, Я вновь получил взамен Бессонницы лёгкий люфт, Угар воспалённых глаз, Однако же я люблю, По правде сказать, лишь вас... Тех кто сводит с ума, не касаясь души, Растворяясь в дожде под конец сентября, Кто уходит впотьмах не видимым, не слышим, Оставляя лишь тень в свете злом фонаря... – Рукия замолчала, и еще с минуту играла тонкая, прозрачная, истинно осенняя мелодия. Еще минуту длились это очаровательное оцепенение, а потом и струны гитары смолкли, оставляя в воздухе действительно «бессонницы легкий люфт». Аплодисментов не было – и не нужны были. По глаза, по лицам музыканты поняли невысказанные слова. Ни к чему тут были эти аплодисменты, ни к чему было рушить эту обстановку. Ребята раскланялись толпе и с улыбками провожали каждого взглядами. *** - Я устала… - Рукия зевнула, опускаясь на бордюр. Идти до гостиницы было прилично, где-то с полчаса точно. Сил уже ни у кого не было, а уж тем более, у хрупкой девушки. Такси не вызвать, время-то уже перевалило за десять, да и денег не у кого не было с собой – только мелочь в карманах у Куросаки. Телефоны все, разумеется, позабывали дома, так что вызвать Бьякую не представлялось возможным. Тут же закрадывалась в голову мысль, что будет, когда они вернутся и обнаружат так и не дозвонившегося до них Бьякую – а то, что Кучики звонил, было ясно как день. И так же ясно было, что он уже наверняка на ушах стоит в поисках своей сестренки. - Кучики, ну ка, не спать! – Ичиго потормошил девушку за плечо, но та только что-то нечленораздельно промычала. Куросаки критически оглядел хрупкую фигурку, явно дрожащую от холода. Если она так и будет останавливаться, то они до отеля доберутся в лучшем случае к часу ночи – а Бьякуя их тогда повесит всех. «Делать нечего, нужно двигать быстрее», - рассудил рыжий гитарист и подхватил хрупкую девушку на руки, удивляясь мимоходом, какая она легкая. - Ичиго, ты такой хитрый, конечно! – возмутился Гриммджоу, шутливо ткнув друга в бок, - Может, мне тоже хотелось ее понести! - А наказание понести не хотелось? – съязвил Куросаки, - За совращение несовершеннолетних. Статья, Джагерджак, статья… Ответ нахального басиста Ичиго слушать уже не стал. Он прижимал к себе хрупкое тело брюнетки и молился всем известным ему богам, чтобы они дошли уже побыстрее. Потому что невозможно было это ощущать – тепло тела, мерное дыхание у своей ключицы, короткие волосы, щекочущие шею. И в то же время так… хотелось… это ощущать? Что за бред… Ичиго возблагодарил бога, когда они вышли к гостинице. Уже в коридоре Ичиг передал мирно спящую бардессу и ее гитару Ренджи. Полусонные, словно вареные мухи, музыканты, разошлись по номерам, мечтая только об одном – рухнуть на кровать и заснуть. Абарай тихо открыл дверь, искренне надеясь, что Кучики уже спит. Ну очень не хотелось ощущать вмораживающий в стену взгляд и объясняться перед этой ледышкой. Нет, не хотелось… Хотелось передать Рукию ее брату и заснуть. Можно даже не доходя до кровати. К величайшему огорчению барабанщика, в номере горел свет. А на диване обнаружился старший Кучики, нервно отбивающий барабанную дробь на подлокотнике кресла и уже привычно не попадая в ноту в одном месте – привычка у него такая, что ли… Бьякуя мгновенно перевел взгляд на барабанщика и нахмурился, глядя на сестру. - Она спит, - сказал Ренджи, предвосхищая вопрос продюсера, - устала просто за день. Бьякуя встал и молча взял сестру на руки, осторожно, словно хрустальную вазу, укладывая ее на кровать и накрывая одеялом. Ренджи смотрел на это проявление братской нежности, скрестив руки на груди. Бьякуя, почувствовав спиной пристальный взгляд, резко выпрямился, поворачиваясь к Ренджи. - У вас не отвечал ни один телефон, - ровно, безо всяких эмоций констатировал Кучики, склонив голову набок. Абарай развел руками: - Мой разряжен, Ичиго свой утопил еще вчера в раковине, а остальные не носят. - Вот как, - сухо сказал Бьякуя, еще раз посмотрев в глаза красноволосому. Ренджи выдержал этот взгляд. Только дыхание на секунду сбилось. - Ложись спать, - так же сухо велел продюсер, раскладывая вторую кровать. Ренджи скептически хмыкнул: - Куда? Бьякуя на секунду замер. - Понятия не имею, - интересно, Ренджи послышалось, или в голосе брюнета и правда проскользнуло ехидство? Вот же скотина… Абарай сдернул с дивана плед и стянул рубашку, ловя взгляд серых глаз, едва различимых в свете ночника. На диван прилетела подушка и одеяло, а вслед за ними сухие слова: - Спокойной ночи. Ренджи пристально вгляделся в ровную спину старшего Кучики. И все-так, что же ты за человек, Бьякуя? Ренджи быстро скинул джинсы, не утруждаясь, впрочем, их убрать, и плюхнулся на жесткий и неудобный диван, все еще ощущая взгляд глаз цвета серебра. Это напоминало игру. Днем Ренджи наблюдал за Бьякуей – теперь тот будет наблюдать за ним. Интересно, к чему приведет эта игра в своеобразные гляделки? - Спокойной ночи, - тихо произнес Ренджи, устраиваясь на диване, чересчур узком для его ста восьмидесяти сантиметров. Глаза слипались, а тело уже обмякало, разомлев под теплым одеялом. Все-таки день был очень насыщенным. А впереди у них еще почти месяц. Канцлер Ги - Дорога Канцлер Ги - Folker's Song Канцлер Ги - Тем, кто сводит с ума.