***
Карин с глухим стоном отлепила голову от подушки и посмотрела на часы. Черт... Часы показывали половину второго. Дня. Че-е-ерт... Куросаки кое-как села, чувствуя, что она не в состоянии даже говорить, не то что петь. Горло саднило, ныла каждая мышца в уставшем теле. Девушка провела ладонью по спутанным волосам и обхватила голову руками, прикрывая глаза. Прошло две недели с того самого утра, когда она проснулась в одной постели с Тоширо. Хватило одно минуты, чтобы понять все, что произошло ночью. Еще пять минут пришло, чтобы тихо встать и одеться, не разбудив хозяина. И еще две минуты, чтобы мышкой выскользнуть из номера, прикрыв за собой дверь и оставив на тубме короткую записку. Карин Куросаки, положа руку на сердце, не могла сказать, что жалела о ночи, проведенной с Хицугаей. Тело помнило прикосновения нежных рук, сухих губ, взгляд бирюзовых, полных огня глаз. Жалела она только об одном - больше этого никогда не произойдет. И это вызывало острое сожаление. Девушка не пыталась объясниться с Тоширо - наоборот. Конечно, может, она и поступала глупо, но это казалось единственно-правильным - избегать его, избегать контактов с ним, не пересекаться и не разговаривать. Так будет лучше - по крайней мере, она не услышит слов про одну ночь и несерьезные отношения, которые ненавидела больше всего на свете. Завтра, уже завтра - второй тур. Самый ответственный. Можно сказать, полуфинал. Осталось совсем чуть-чуть, и они уедут домой. Она уедет, а он уедет обратно в Америку. И больше они никогда не увидятся - только в эфире, или на концертах. Карин отчетливо понимала это, и от этого понимания в груди поселилась какая-то пустота. Они с группой все время репетировали - дни напролет, с девяти и до одиннадцати. Она, мрачная и грозная, потребовала выделить им собственное помещение, и Ичимару не посмел отказать хмурой девушке, в черных глазах которой ясно читалась ее готовность без промедления и колебаний убить человека. Гин пока ценил свою жизнь больше, чем чью-либо еще, и поэтому без проблем выделил группе "СтОп" помещение для репетиций. Группа была на взводе - они довели все песни до состояния идеала. Карин, терзая себя и накручивая неопределенностью своих отношений с Тоширо, нещадно гоняла группу, сдирая с них по три шкуры и заставляя начинать все с начала, если была допущена хоть малейшая оплошность. "Какие отношения?..", - порой спрашивала она сама себя, сидя вечером в номере и тускло глядя в окно, куря сигарету, - "Вы просто переспали, и на это эта страница истории закончена. Вряд ли его интересует что-то еще". Курить Куросаки стала еще больше, а спать - намного меньше. Что несказанно волновало Юзу, Ичиго и ее группу. Сама Карин не придавала этому никакого значения. Конечно, не могла она все это время бегать от Тоширо. Он увидел ее однажды внизу, в холле. Карин вздрогнула и испуганно обернулась, услышав зовущий ее любимый хрипловатый голос. Тогда она поспешила спрятаться за спинами толпящихся там людей - благо, прибыли новые фанаты, и Карин было легко затеряться. Девушка мышкой прошмыгнула мимо растерянного солиста наверх, на второй этаж. Господи, каких усилий ей стоило не окликнуть, не подойти, не провести руками по встрепанным белоснежным волосам... Карин заперлась тогда у себя в номере и методично выкурила половину пачки за раз, лежа на кровати и не отвечая на многочисленные звонки от Юзу, братьев и взволнованных ребят - те испугались даже, когда Куросаки не явилась на репетицию. Карин накинула халат и уселась на подоконник, открывая новую пачку и крутя в руке уже почти опустевшую зажигалку. Завтра. Уже завтра они отстреляются, и Куросаки начнет паковать чемоданы. Конечно, они вряд ли выиграют, так что задерживаться тут нет смысла. Надо только завтра продержаться, не сбиться, не столкнуться с обладателем холодных глаз и хриплого голоса. И навсегда забыть о той ночи, как о прекрасном, но несбыточном сне.***
Улькиорра наслаждался минутами тишины. Гриммджоу, наконец-то, свалил, оставив соседа в черной меланхолии. Улькиорра сидел в кресле и курил трубку - единственный вид дыма, который он мог переносить. Сигареты Шиффер не терпел, за что часто и ругал Джагерджака, когда он курил в номере. Что-то в последнее время не давало ему покоя. Что-то точило изнутри, грызло душу, мешало вздохнуть, мешало сосредоточится. Осталось каких-то пару дней - ха, всего-то. Завтра выступление, потом - еще один тур. ОН даже не сомневался, что они в него пройдут. Но все-таки... Что-то сбивало с мыслей. Может быть, то, что он увидел каких-то пару часов назад?.. "Улькиорра шел по коридору, сунув руки в карманы черных джинс. Голова немного побаливала -его тупой сожитель превратил их комнату в настоящую газовую камеру. Улькиорра окинул пустой коридор меланхоличным взглядом. Спуститься, что ли, в бар, пропустить пару стаканов ирландского виски - тайной слабости солиста... Торопиться Улькиорра расположен не был - некуда. Они успешно прошли в новый тур, так что волноваться им не о чем, да и спешить, собственно, тоже. Его сильно толкнули в плечо - сзади, со спины. Улькиорра едва успел ухватить не удержавшуюся на ногах рыжую женщину. Мандариновые пряди закрывали лицо, падали на ровные, напряженные плечи. Шиффер обреченно вздохнул - просто сама Фортуна толкала ему на дорогу эту рыжую. Он холодно смерил ее взглядом, продолжая держать ее за плечи. - Будь осторожнее, женщина. Смотри, куда идешь. Не видишь дороги - заправляй волосы в хвост. Орихиме напряженно кивнула, не глядя в лицо солисту. В душе Улькиорры что-то неприятно засаднило - как будто предсказывало что-то. Он осторожно, но сильно сжал холодными пальцами узкий подбородок девушки, приподнял ее лицо, вглядываясь в глаза. Размазанная по щекам тушь. Покрасневшие, но уже совершенно сухие серые глаза. Искривленные в избитой улыбке губы - фальшивой, напускной веселости. - Ты плакала? - голос прозвучал чуть теплее, чем надо. Чуть строже, чем можно. Чуть заинтересованней, чем хотелось бы. Иное натянуто улыбнулась, а глаза ее заблестели. Она мягко высвободилась из прохладных рук Шиффера, мотнула головой, убирая за уши пряди рыжих волос. - Нет... - качнула она головой. Голос ее дрожал, как натянутая до упора струна. - Уже нет. Улькиорра прикрыл на мгновение глаза. Глупая женщина... Ну какая же глупая женщина. - Из-за чего? - он тщательно следил за голосом, чтобы он снова не прозвучал таким... Участливым. Как будто ему и правда есть до этого дело. Иное отмахнулась. На губах ее играла лихорадочная улыбка, а в серых глазах, в которых он уже привык видеть щенячью радость, плескались слезы. - Все хорошо! - она отчаянно улыбалась, стараясь уверить, что все и правда в порядке. - Не стоит из-за меня переживать. Вы, вероятно, прошли в следующий тур? Шиффер кивнул, не отрывая взгляда стеклянных зеленых глаз от девушки. Она снова улыбнулась: - Чудесно! Я так за вас рада, я... Это... - И уже намного тише добавила, - А у меня самолет. Вот... С обескровленных бледных губ срывается вопрос - срывается прежде, чем Шиффер успевает его остановить. - Когда? Орихиме неловко переминается с ноги на ногу. - Завтра, в девять вечера. Я... Я с самого начала знала, что не пройду, что... У меня так мало, так мало таланта! И уже одно то, что я сюда попала - хороший показатель! Правда, Улькиорра-сан? Голос девушки дрожит - как струна, которая вот-вот порвется. В любую секунду, в любое мгновение. Орихиме молчит. Молчит Шиффер, совершенно не зная, что нужно сейчас сказать. Она улетает - а он остается. Хотя какая разница? Больше он никогда не увидит эту смешную, слабую, но в то же время и такую сильную рыжую Женщину. - Я... Пойду. - Она кивает, не давая слезам пролиться на бледные щеки, и улыбается - грустно, прощаясь. - Еще раз простите, что сбила вас... И за все простите. Прощайте, Улькиорра-сан! Иное разворачивается и уходит вперед, словно убегая. Быстро, порываясь обернуться - но не оборачиваясь. Шиффер смотрит ей вслед ровно мгновение, а после круто разворачивается и идет к себе. Гул затихающих ее шагов мешается с его собственными, и это последнее, что от нее останется в его памяти." Улькиорра вздохнул, прогоняя все в мыслях. Может, быть, его гложет именно это? Слезы в серых глазах? А впрочем, какая разница. "Она уедет, и больше мы никогда не встретимся", - подумалось ему не то с облегчением, не то с жалостью.***
- Завтра выступление в семь. Советую всем хорошенько выспаться, привести себя в порядок. В особенности это касается Джагерджака. Бьякуя кинул взгляд на голубоволосого парня. Тот только плечом повел - мол, да я вообще не при делах, что вызвало волну смешков у Куросаки и младшей Кучики. Парочка сидела на диване, как бы случайно переплетаясь пальцами. Бьякую бесило это до зубовного скрежета, но он смотрел на счастливую мордашку сестры и вынужден был закрывать на это глаза. Хотя игнорировать довольную рожу Куросаки было ой как нелегко. Группа явно витала в каких-то облаках. Гриммджоу сидел, обнявшись с бутылкой - ну, это как всегда. Ичиго вообще пропускал все слова продюсера мимо ушей - его занимала только его младшая сестра, излучавшая гормоны счастья и добра. Раздражало неимоверно. Даже Улькиорра пребывал в какой-то рассеянности, слушая в пол-уха. Странно... Сам Бьякуя чувствовал себя усталым и опустошенным. Разбитым немного - на пару осколков. А причина была одна и та же - Ренджи. Ничего в их отношениях не изменилось за эти пару недель. Все та же схема - репетиции, короткое общение, взгляды-фразы, которые ничего не значат. Но... Это стало приобретать другой оттенок, более глубокий, более интимный, более значимый. Ренджи не упускал ни одного случая побыть наедине с мужчиной, взять за руку, провести - случайно! - ладонью по спине... Кучики дергался от каждого прикосновения, пугался своей реакции - тело начало привыкать, реагировать чутко и отзывчиво, доверчиво. Двусмысленные фразы и взгляды стали нормой, Бьякуя начал к ним привыкать. Но нервы у него заметно поистрепались. Ренджи же был совершенно спокоен. Абсолютно. Он с невозмутимым видом собственника зажимал продюсера в темных - и не очень - углах коридоров и комнат, ехидно подшучивал, бросал ревностные, обжигающие взгляды. В общем, Абарай вел себя так, будто... Имеет на это право. Как будто Бьякуя подавал ему надежды. Что за чушь... Кучики устало потер переносицу. Голова уже кружилась от этой круговерти. Учитывая то, что они жили в одной комнате... Ложиться спать - Ренджи не упустит такой шанс. Он раздевается медленно, сексуально - расстегивает рубашку или стягивает майку через голову, не забывая лукаво взглянуть из-за сильного татуированного плеча. Рубашка\майка летит на пол - Абарай никогда не заботится о порядке, ему он чужд и противен. Сильные смуглые пальцы берутся за пряжку ремня - так же сексуально, невыносимо... Это похоже на каждодневную пытку. Бьякуя чувствовал, как его спокойствие сильно пошатнулось - как и психическое здоровье. Он стал рассеянным и нервным, дерганным и хмурым. Ренджи его привязывал - медленно, уверенно, он привязывал его к себе, заставлял привыкать к своему присутствию, чтобы после сделать невыносимой жизнь без него. И у него это не так уж и плохо получалось. "Сильные руки сжимают его в кольцо, прижимают к теплой груди, пальцы очерчивают ворот рубашки, линии пуговиц... Здесь, посреди пустого коридора, их могут увидеть в любой момент. - Абарай... Что ты делаешь? - Бьякуя выходит из себя, с силой сжимая запястье барабанщика и смотря в наглые карие глаза напротив. - У тебя рубашка задралась, я поправил, - был дан спокойный ответ. А в глазах - море насмешки. Бьякуе не остается ничего, кроме как фыркнуть и отпустить узкое запястье, уходя прочь по коридору и чувствуя, как пылают уши.". "Проснуться утром в понедельник - худшее, что может случиться. А если еще нужно встать в пять утра и мчаться в другой город на деловую встречу... Что может быть ужаснее. Рукия сопит тихонько, улыбаясь во сне. Бьякуя садится на кровати. Взгляд его падает на тумбочку... Где стоит чашка горячего кофе, пара бутербродов и небольшая записка. Чувствуя, как в груди разрастается недоверчивое тепло, он осторожно разворачивает записку. "Удачи" - крупным, таким знакомым почерком. Бьякуя только хмыкает и комкает лист, глядя на спящего в кресле Ренджи - непричесанного, но даже во сне довольного. Записка отправляется в мусорный бак, но в груди остается приятный след...". "Прийти вечером, уже почти ночью - усталость, злость неудачного дня, досада на самого себя, на группу и на весь мир. Тихо - Рукия уже спит. Наверняка спит и Ренджи. Бросить портфель в угол, сесть на кровать, обхватить голову руками - устал. Тихо. Пусто. Нужно что-то... Что-то, что бьется совсем рядом. И поэтому оттолкнуть не сразу, когда со спины обнимут теплые руки, когда мягкие губы коснуться виска, снимая усталость и боль...". - Бьякуя? Все уже ушли. Кучики очнулся от своих мыслей и наткнулся на внимательный взгляд каре-алых глаз. Ренджи присел напротив него на корточки, заглядывая в бледное лицо. И правда... Неужели он так задумался? Странно. Комната и правда опустела. Опустилась тишина, тяжелая, словно ватное одеяло. Ренджи протянул руку, легко коснулся холодной и остро очерченной скулы: - Бьякуя?.. Кучики снова прошил электрический заряд - от шеи, вдоль позвоночника. Он крупно вздрогнул и неожиданно резким движением отстранил теплую широкую ладонь от своего лица, избегая настойчивого взгляда. - Бьякуя? - снова назвать по имени. Только Ренджи произносил его имя так - растягивал, словно пробовал. На этот раз в его голосе сквозило истинное беспокойство. - Что-то случилось? - Ренджи снова сделал попытку коснуться щеки продюсера. Тот только резко мотнул головой, и рука Абарая повисла в воздухе, а потом медленно опустилась. Напряжение наэлектризовало воздух. - Не трогай. - Тяжелый голос разбил повисшую тишину. Холодный, пустой тон, серые со льдом глаза. Абарай изогнул губы в спасительной усмешке. - Что, вообще? Никогда-никогда? Разрядить обстановку шутливым вопросом не вышло. - Никогда. Серьезный ответ на шуточный вопрос прозвучал тихо, но отчетливо и спокойно. Так спокойно бывает человеку, когда он стреляет в кого-то в упор... Ренджи перестал усмехаться. Он переменил позу - она стала напряженнее, сильнее, строже. Серьезнее. В карих глазах - вопрос. В серых - только скрытая, закрытая тоска. - Почему? - вопрос срывается с губ осенним листом и падает вниз, замирая там, у лакированных ботинок. Бьякуя смотрит - в серых глазах прорывается тоска. - Не надо. Ни к чему, - через себя выдавливает продюсер, чувствуя горечь сказанных слов. Эта горечь сполна отражается в глазах барабанщика. Ни к чему. Сухой тон, сухие слова, лишенные чувств, жизни. Это не передать никак, никакими словами, никакими метафорами и эпитетами. Просто резко... Стало пусто. Как-то обыденно, ненужно. Все эти несколько недель Абарай жил с каким-то азартом - сможет или нет, отогреет или нет, влюбит или... Или. Все это казалось игрой, несерьезной и занимательной. А сейчас было уронено - хватит. Слишком заигрались, слишком... Это ни к чему все. Бьякуе это не нужно. - Зачем ты так? - ненужный, ни от чего не спасающий вопрос. Бьякуя поводит плечом, не считая нужным дать ответ. В груди словно что-то застряло - что-то, что не давало вздохнуть, так становилось больно. В груди у обоих сразу. Ренджи не говорит больше - просто дергает Кучики на себя, крепко сжимая запястья. Впивается поцелуем в губы - требовательно, яростно, словно дерется. Бьякуя молча вырывается, не давая углубить поцелуй-войну. Короткая, сиюминутная схватка - Ренджи сидит на полу, прижимая руку к рассеченному уголку губ. По узкому подбородку стекла тоненькая-тоненькая стручка алой крови, капнула на майку и расползлась темным пятном. Бьякуя сидит в кресле, тяжело дыша - вздымается и опускается снова грудь под белой тонкой рубашкой, напряженно побелели пальцы, сильно сжата челюсть - на скулах выступили желваки. И в глазах - дикая, отчаянная такая ярость. "Не смей". Ренджи только усмехается - больно. Он поднимается на ноги, и Бьякуя напрягается - что. Что сделает порывистый барабанщик? Ударит в ответ? Снова поцелует? Оскорбит, унизит? Наоборот, попробует уговорить? Что бы он сейчас не сделал, Бьякуя осознает - он поддастся. Одно слово, жест или действие - и он дрогнет. Сердце заходилось, как сумасшедшее. В чем дело, Кучики Бьякуя? От кого ты бежишь, кого отталкиваешь? "От самого себя". В горле встал липкий комок. Бьякуя бежал от самого себя - и от животного страха, который его преследовал. Не поддаваться... не поддаваться чувствам. Иначе их снова придется потерять. Он всегда терял то, что было ему дорого. И нельзя потерять что-то снова, нельзя, чтобы этот мальчишка... Стал ему дорог. Ренджи ничего не сказал. Он молча встал, не сводя глаз с фигуры мужчины. Пристальный взгляд словно что-то искал в серой глубине - и не находил. Находил только страх, только неприязнь, только тоску. Что-то решив для себя, Ренджи отступил назад - неверяще, словно ему в упор выстрелили в грудь. Губы его снова сломала усмешка. Он развернулся и, чеканя тяжелый шаг, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Бьякуя громко выдохнул, чувствуя, как схвативший его за горло страх ослабляет хватку своих костлявых рук. Кучики торопливо ослабил узел душащего галстука, прикрыл глаза. Вот и все. Упустил. Испугался. Побоялся последовать за ним, испугался своих чувств, своего сердца. От этой мысли стало паршиво - так, будто он только что убил человека. Впрочем, это было не так уж далеко от истины...***
Ренджи не помнил себя от застилающего глаза отчаяния. Злость, гнев, ярость, безысходность - взрывной коктейль кипел в крови. Он привязался. Черт... Хотел привязать и приручить сам, а получилось наоборот. Хотел заставить полюбить себя, а влюбился сам. До боли, до крови, до безоговорочной покорности. Черт... Хотелось волком выть от всех этой дебильной ситуации. Что-то было такое в глазах мужчины, что он поверил каждому слову. Был страх. Бьякуя боялся - его, Ренджи. Или себя?.. Он и сам не мог ответить, где уж тут разобраться Ренджи. Было что-то такое в его взгляде, что даже такой упрямец, как Абарай, понял, что бесполезны уговоры, угрозы, увещевания и прочие штучки. Бесполезно все - бессмысленно уговаривать. Он так решил. Ренджи пулей вылетел из отеля, сбивая людей. Кровь шумела в ушах, руки тряслись. Он быстро рванул на стоянку. Только одно могло сейчас его спасти - это скорость. Абарай провернул ключ зажигания, оседлал мотоцикл, ощущая податливость прохладного металла. Железный конь взревел, и Ренджи стартанул прочь от отеля, летя по трассе. Ветер шумел в ушах, руки без перчаток с дикой силой сжимали руль. Еще... Быстрее. Нужно было во что бы то ни стало убежать от себя, от своих собственный мыслей, от своего собственного сердца. Стрелка спидометра неумолимо бежала вверх. Ренджи летел, даже не озадачиваясь вопросом - куда. Он, кажется, выехал на трассу, что соединяла этот город с другим. Плевать. Быстрее... Ну же!.. Мотоцикл взревел на крутом повороте. Неожиданно резко навстречу вырулила черная иномарка. Абарай лихорадочно стиснул руль, отчаянно пытаясь уйти от столкновения. Секунда - и мотоцикл на полной скорости врезается в капот машины. Ренджи перекинуло через руль, и он обмякшим телом упал на крышу машины. Перекатился и упал на землю. Перед глазами потемнело, и сознание отключилось, мягко погружаясь в холодную, такую спасительную мглу...