Принц Уэльский

Поднимаясь тем утром в горы, Нед вспоминал все те легенды и предания о героях, которые некогда казались ему прекрасными. О девушке, которая убила своего возлюбленного за то, что он открыл ворота родного города врагам. Об отце, который отправил на казнь собственного сына, бежавшего с поля битвы. О матери, которая убила своего сына, перешедшего на сторону неприятеля, а после покончила с собой. Эти предания всегда заставляли его сердце сладко замирать, переполняясь глубокой печалью и восторгом при мысли о том, на какие великие жертвы способен человек во имя чести и долга. Во имя родины... Но тогда он еще был юн и никого не любил. Теперь он снова вспоминал эти предания, и они вызвали в нем отвращение. Ибо подвиг без любви не подвиг, а лишь утеха тщеславию. И предавший любовь недостоин родины. Невозможно отрекаться от близких во имя любви к ней… Нет в этом оправдания. Одна любовь всегда поймет другую. И нет в этих преданиях долга и чести, есть лишь ложная гордость, пустое честолюбие, жестокость и страх. Ни один город, ни один край, ни одна земля не стоят того, чтобы во имя них отрекаться от самого священного, совершая столь противоестественное для человеческой природы и противное Богу дело, как убийство сына, брата, друга, возлюбленного… Свобода, купленная столь страшной ценой, обернется диким разгулом, а на земли, обретенные такой кровью, падут хаос и разорение… *** Вот о чем думал Нед во время своей последней поездки вместе с отрядом Оуэна. Маредид ехал рядом с ним в арьергарде, хотя ему следовало бы сейчас быть рядом с отцом. - Я отослал Элинед с небольшим отрядом на юг, - сказал он Неду. - Надеюсь, она вернется не скоро. Она будет страшно разочарована, что ей не привелось присутствовать при этом. - Да, - ответил Нед. Он с трудом понимал, что ему говорят. Какое это сейчас могло иметь значение? Ему самому оставалось жить считанные часы. Как только Генриха казнят, и он уйдет к своему Богу, Нед отправится в Ад. Одно лишь еще продолжало его тревожить: какую именно казнь приготовил своему врагу Глендауэр? - А что… с ним сделают? - решился спросить он. Слова с трудом удалось протолкнуть через пересохшее горло. Маредид глубоко вздохнул. - Я предлагал отцу просто расстрелять его из арбалетов над какой-нибудь пропастью… Мы так наказываем перебежчиков и дезертиров. Я бы даже добился права предоставить первый выстрел тебе. Думаю, ты бы не промахнулся. - Не промахнулся бы, - подтвердил Нед. - Но он не согласился. Сказал - это для него слишком почетно. Слишком просто. Нед угрюмо кивнул, не отрывая глаз от спины принца и от его чуть трепещущего на ветру алого плаща. Генриха в последние дни подкормили и подлечили, ему хватало сил держаться прямо пока... Нед думал, а знает ли сам принц, что означает эта поездка? Скорее всего, даже если ему и не сказали, он знал это с самого начала. Как только они отправились в путь - все это знали. Не было другой причины подниматься на эту горную кручу, по этому пути, который вел в никуда. К краю бездны. Наверно, подумал он, это и в самом деле милость. Умирать на вольном ветру, когда видишь небо, не так тягостно, как в смрадном подземелье. Хотя - кто знает? Кто об этом рассказал хоть раз - как легче? Генрих вдруг обернулся, гладя на юго-восток, в сторону Монмутшира и Англии с режущей тоской в глазах. Но тут же подавил в себе этот порыв, гордо вскинул голову и продолжал смотреть вперед. Нед уже давно понял, куда именно они направляются – к тому самому утесу, на котором он недавно помышлял о самоубийстве. Почему-то он совсем этому не удивился. Ему казалось, что он сам выбрал это место. Место, где ему придется умереть. После гибели Генриха это будет совсем просто. *** Достигнув вершины утеса, всадники спешились. Глендауэр подошел к самому краю обрыва, туда же подвели и Генриха. Маредид оставался стоять на расстоянии нескольких шагов от отца, и Нед вынужден был стоять рядом с ним, не решаясь подойти ближе. По крайней мере, со своего места он мог бы видеть лицо Генриха, если бы решился поднять глаза на него. - У меня печальные вести с вашей родины, принц, - сказал Глендауэр, против обыкновения обращаясь к Генриху с его официальным титулом. - Стало известно, что ваш брат поднял мятеж против вашего отца, а после бежал во Францию. Говорят, король окончательно впал в безумие после его поступка, и даже былые сторонники от него отвернулись. Скоро Англия будет избавлена от власти Ланкастеров, и престол займет подлинный король… Генрих, ничего не отвечая на это, смотрел мимо Глендауэра, и по его лицу нельзя было сказать, что он даже слышит то, что ему говорится. Нед, наконец, поднял голову, и, взглянув на Генриха, увидел, что глаза принца прикованы к нему. Он впервые за все это время смотрел на него, пронизывающе, требовательно, словно спрашивая - это правда? Нед совершенно потерялся под этим взглядом: он так долго ждал его, но оказался совершенно неподготовлен. Он не знал. Но не думал, что это правда. Было бы это правдой, весь замок знал бы и ликовал по этому поводу. Возможно, и ходили какие-то слухи, но Глендауэр их, скорее всего, приукрасил. То, что король мог оказаться не так уж доволен своим младшим сыном, в этом не было бы ничего удивительного. И даже если тому действительно пришлось уехать во Францию, речь могла идти просто о дипломатической миссии. Нед слегка пожал плечами и покачал головой, словно бы говоря - мне это неизвестно, ваше высочество. Кажется, Генриха это успокоило. А Глендауэр этого обмена взглядами не заметил. - Вы так жаждали завладеть этой землей, принц, - продолжал он, и на этот раз в его голосе не слышалось обычной издевки, с которой он всегда обращался к Генриху. Он говорил задумчиво, даже с каким-то сожалением. - Тогда вы, должно быть, любите ее? Не так, как я, но все же… Этот край невозможно не любить - так он суров и прекрасен. Отсюда это видно лучше всего, не так ли? Да, с этим трудно было спорить. Отсюда казалось, что у их ног простирается не нищая, опустошенная войной страна, находящаяся на грешной земле, а заветная Аркадия, сияющая зеленью и синевой. Генрих слегка вздохнул, устремив на нее взор. Но это не был вздох сожаления или печали. Так вздыхает человек, избавившийся от тяжелой ноши, но удовлетворенный тем, что сумел пронести ее до конца пути. - Это то, что я могу для вас сделать… - говорил Оуэн. - Мой прощальный дар вам, моя единственная милость. Вы хотели назвать эту страну своей – так смотрите на нее… Вообразите, что она принадлежит вам. Вы будете видеть ее до конца. До самой последней минуты. Это та судьба, которую я избрал для вас. И я был милосерд, вы не сможете этого отрицать. Я дам вам то, чего вы больше всего желали. ВЕДЬ ЭТО ВАША ЗЕМЛЯ, НЕ ТАК ЛИ? Голос Оуэна вдруг почти сорвался на крик, его затрясло от злобы. - Вам остался всего один шаг до смерти и вечной гибели, неужели вы даже сейчас не в силах признать своего поражения? Признать правду? Неужели ваши сердце и разум настолько пропитались ложью? Это мой край, и я никому не позволю отнять его у себя. И каждого, кто посмеет посягнуть на мое достояние, ждет такая же участь. Признайте же, что сам Бог отвернулся от вас и подтвердил истинность моего права, отдав злейшего врага в мои руки! Само Провидение вмешалось, чтобы я мог сказать вам в лицо - Уэльс принадлежит мне! Генрих, который до этого момента упорно смотрел сквозь своего мучителя, вдруг повернул голову и посмотрел на него в упор. Нед, стоящий за спиной Глендауэра, тоже встретил этот взгляд. Генрих продолжал молчать, но Неду показалось, он слышит его голос. Нет, не тебе. Иначе ты не стоял бы здесь, рядом со мной, загнанный, как зверь, глубоко в горы, бессильный продолжать борьбу, бессильный даже выйти отсюда. Я умру - но эта земля будет принадлежать Англии и после моей смерти. Жив мой отец, и живы мои братья - они придут сюда следом за мной. А все твои родные в плену, и они уже не унаследуют твои владения, даже если бы им и было, что наследовать. Но у тебя нет ничего. Даже этот клочок гор, что тебя скрывает - не твой. Ты тоже можешь лишь смотреть на этот прекрасный край издали и понимать, что он уже никогда не будет твоим. Я умру, зная, что ты побежден. А ты останешься жить, зная, что меня тебе победить не удалось. Как много можно сказать одним только взглядом. Но только если всем сердцем знаешь, что прав. Если всей душой веришь в это. Генрих сказал все, что хотел. Потом осенил себя крестным знамением и чуть склонил голову, словно принимая свою судьбу. Неду показалось, что на его лице промелькнуло облегчение. - Если я столкну вас вниз, - спросил Глендауэр, кладя руку на плечо Генриху. - Бог пошлет своих ангелов, чтобы подхватить вас? Или даст вам погибнуть столь бесславной смертью - без покаяния и отпущения грехов? Глендауэр был до мозга костей безбожником, но зная, насколько религиозен его пленник, не мог отказать себе в удовольствии коснуться этой темы - самой для Генриха болезненной. Однако принц и на это ничего не ответил, впрочем, Глендауэр не ждал от него ответа. «Так просто? – подумал Нед. - И он подарит ему такую легкую смерть? После всего, что было?» Странно - ему уже не казалось, что он сам должен умереть теперь. Сердце, которое в последние дни билось медленно, словно полуживое, теперь горячо колотилось, тяжелый туман в голове развеялся. Генрих посмотрел на него. Он впервые за столько дней смотрел ему в глаза, и Нед снова ощущал, что он есть. Глендауэр подал знак солдатам и отвернулся от принца, будто тот стал ему более неинтересен. Но было заметно, что он едва сдерживает ярость. Зачем они это делают, думал Нед с тоской, глядя, как Генриху связывают руки за спиной. Для того только, чтобы еще раз его унизить? Ведь он уже не может ни бежать, ни сопротивляться. Когда принца силой поставили на колени, а Глендауэр обнажил меч, Нед почувствовал себя обманутым. Он представлял себе казнь совсем иначе. Генрих вдруг яростно рванулся из рук державших его солдат и попытался выпрямиться. От его смирения и покорности судьбе не осталось и следа. Как будто необходимость принять свою смерть вот так унизительно, - стоя на коленях перед врагом, вынесшим ему приговор, - вернула ему силы и волю к жизни. Он был готов предстать перед Богом, но не желал признавать за Глендауэром власть и право судить и карать его. Он и до последнего мига собирался сопротивляться ему… - Нет, - сказал вдруг Глендауэр, опуская меч. - Я обещал вам другое... По его знаку Генриха снова поставили на ноги и подтащили к краю пропасти. - Я обещал, что вы будете видеть эти горы перед смертью, и вы будете их видеть, до тех пор, пока птицы не выклюют вам глаза... Это мой прощальный подарок вам. А мой дар этим горам, которым я столь многим обязан - ваши предсмертные крики, которые никто кроме них не услышит. И вы будете кричать. Каким бы стойким вы себя не считали. Нед понял, что должно произойти, но не успел полностью этого осознать - в ту же секунду Генриха столкнули вниз. Нед услышал короткий вскрик, перешедший в сдавленный стон. А потом ничего - только шорох осыпающихся мелких камней. Пока Глендауэр говорил, свободный конец веревки, которой связали руки Генриха, закрепили на остром выступе скалы. Генрих этого не заметил, он в это время прожигал своего противника взглядом. Нед тоже не заметил, он не сводил глаз с Генриха. Принц еще не сорвался вниз, не повис над пропастью - обрыв не был полностью отвесным, веревка, цепляясь за острые края камней, на несколько секунд замедлила его падение, и Генриху удалось вжаться в камни телом и удержаться, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь связанными руками, опереться босыми ступнями о небольшие уступы. Но сколько он мог так продержаться - несколько минут? При малейшем движении, при попытке укрепиться прочнее, он только соскальзывал ниже. Еще немного, и веревка натянется, выворачивая руки из плеч, туго сдавливая запястья... И тогда смерть от падения на дно ущелья станет желанной и недосягаемой… Глендауэр, стоя у края пропасти, наблюдал за его усилиями. Это был миг его торжества. Возмездие свершилось. Уэльс был отомщен. - Одно лишь ваше слово, - сказал он. - Одно движение с моей стороны... И ваши мучения, наконец, закончатся. Хотите принять мою милость? Одно слово, и вы избавите себя от многих часов или даже дней агонии. Одно только «да». Он выждал несколько минут, но не услышал в ответ ничего, кроме тяжелого прерывистого дыхания. - Как угодно, принц, - сказал Оуэн. - Вы еще можете исповедоваться этим горам в ваших прегрешениях. Быть может, они простят. А если нет, тогда не простит и сам Бог. Прощайте. Нед, наверно, безотчетно подался вперед, сам не понимая, что собирается сказать или сделать. Но Маредид удержал его, мягко коснувшись запястья. Нед развернулся к нему, готовый оттолкнуть, сказать что-то безумное, резкое... И увидел, что Маредид протягивает ему свой кинжал. Тот самый. - Ты мечтал его убить, - сказал он. - Теперь у тебя будет такая возможность. Избавь его от страданий. Перережь веревку. Нед машинально принял кинжал. - Я должен сделать это прямо сейчас? - спросил он. Маредид покачал головой. - После того, как мы уйдем. Отец не желает ему легкой смерти, как видишь. Но я считаю иначе. - Благодарю вас, - сказал Нед. - Я бы хотел служить вам... Я бы... - Ты уже послужил мне, - грустно усмехнулся Маредид. - Не вижу, чтобы кому-то из нас это принесло счастье. Мне жаль, что... Он не договорил, но и так было ясно, что он подразумевает под этим. Он понимал, что Нед назад в цитадель не вернется. - Ты можешь ЭТОГО И НЕ ДЕЛАТЬ, - сказал он. - Все же. Решать тебе. - Благодарю вас, милорд, - повторил Нед. - Надеюсь, Бог еще будет к вам милостив и подарит вам лучшую участь, нежели смерть в этих горах. - Надеюсь, - отозвался Маредид. - Что ж… Прощай. *** «Вот и все, - подумал Нед, подходя к камню и касаясь натянутой веревки. - Осталось всего ничего. Всего лишь одно совсем простое дело. Я знаю, что должен, но как же сильно я этого не хочу. И как же сильно я хочу другого. Просто шагнуть вниз, в блаженное небытие, и больше ни о чем не думать и не страдать. Пусть все будет кончено. Пусть все будет кончено именно здесь. Мой путь завершится ничем, моя жалкая жизнь никому не послужит. Я предал человека, которому хотел бы быть верен, предал ради своей родины, но я предал свою родину тем, что хотел быть ему верен. Поэтому мне остается только упасть. Но я не имею права оставить вас здесь одного, мой принц, сначала я должен перерезать веревку. А этого я сделать не могу. Я думал, мне это удастся, я думал только о том, как избавить вас от мучений и поругания, тогда я думал смерть – единственный выход. Но разве сейчас это не так? Перерезать веревку: всего несколько движений ножом, и вы больше не будете страдать – и я тоже. Тогда почему?.. Потому что я ЗНАЮ. Потому что ты научил меня верить так же, как верил сам. Потому что я вижу, какой ты, и знаю, что это благодаря своей вере ты такой. И я не могу предать еще и это, веру – единственное, что я еще не предал... И вот почему я не могу отчаяться и сделать то, чего бы мне так хотелось. Не могу перестать бороться, хотя теперь уже нет никакой надежды. Только верить в чудо нам и остается. Но чудеса творятся руками людей, пусть и с помощью Божьей. Я еще могу. Могу спасти тебя. Может то, что Элинед нет сейчас здесь, это и есть то чудо, которое Он мне дарит. Никто не знает эти горы лучше нее... и лучше меня. Я столько дней скитался здесь безо всякой надежды и цели, но я знаю теперь каждый камень в округе, каждую щель в скале. Я мог бы спрятать тебя так, что никто не найдет. Укрыть, пока ты не окрепнешь, пока не сможешь сидеть в седле и держать меч. Даже и тогда – почти невозможно нам будет выбраться отсюда... но это и не нужно. Достаточно, чтобы ты один выбрался. Не так уж и далеко отсюда до ближайшей английской заставы. И я почему-то верю, что Бог сотворит для тебя это чудо. Поможет спастись. Быть может, в своей великой милости Он сотворит чудо еще и для меня - позволит мне умереть за тебя в бою. Но даже если и нет, все равно. Я не прошу так много. Наверное, это и не нужно. Если люди Глендауэра схватят меня после того, как я помогу бежать его злейшему врагу, тем самым раскрыв его последнее надежное убежище… Я понимаю, что тогда мне придется долго мечтать о смерти и повешеньем над пропастью я не отделаюсь. Не легче мне придется, и если я попаду в руки к англичанам. Но одно я знаю точно, я больше не стану скрываться и длить свою никому не нужную жизнь, если придется заплатить за содеянное, я хочу заплатить до конца. За все мои предательства. И, может, этого будет достаточно для того, чтобы потом, когда мы, быть может, встретимся в другой жизни, я смогу смотреть тебе в глаза. Смогу к тебе приблизиться. У меня никогда и в мыслях не было, что мы можем быть равны... Даже там... Но там я смогу, наконец, с чистой совестью служить тебе. Так, как должно. И ты меня уже не прогонишь». ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Томас, герцог Кларенс, младший брат короля действительно отбыл во Францию по причине предполагаемого заговора против своего отца. Однако после восшествия на престол старшего брата вернулся в Англию и присягнул ему на верность. Он погиб в одной из битв во Франции незадолго до кончины самого Генриха. Жанна Наваррская, мачеха Генриха, была после смерти мужа обвинена в колдовстве и несколько лет провела в заключении. В дальнейшем жила вдалеке от столиц и двора. Генрих и Томас Бофоры оставались верными соратниками и советниками своего племянника, короля Генриха, на протяжении всей его жизни, и после его смерти оставались советниками его сына. Лорд Генрих Скроуп, граф Мешемский, королевский казначей и друг Генриха, в свое время возглавил заговор с целью его убийства и возведения на престол графа Марча. Был казнен. Граф Эдмунд Марч, фактически законный наследник английского престола, до конца жизни оставался предан Генриху и отказывался от участия в любых заговорах, имевших цель вернуть ему корону. Будучи моложе Генриха, он пережил своего короля всего на три года. Маргарет ферх Давид Глендауэр, жена Оуэна, умерла в Тауэре, точная дата смерти неизвестна. Грифид ап Оуэн скончался в Тауэре в 1412-м году, предположительно от чумы. Кэтрин ферх Оуэн Мортимер и ее дочери умерли в Тауэре около 1415-го года, точная причина их смерти не установлена. Старшая дочь Глендауэра Элис ферх Оуэн Скадмор и его незаконнорожденный сын Эван ап Оуэн – единственные из его детей, чьи потомки предположительно дожили до наших дней. В 1416-м году король Генрих V, бывший Гарри Монмутский, объявил прощение и помилование Оуэну и его детям. Возможно, Оуэн был еще жив в это время, но в таком случае помилования он не принял. Отверг королевскую милость и Маредид ап Оуэн, с которым Генрих пытался вести переговоры. Их примирение состоялось лишь в 1421-м году – впоследствии Маредид сражался на стороне Генриха во Франции. Судьбы остальных детей Глендауэра неизвестны. Вплоть до 1426-го года на территории Уэльса действовали партизанские отряды, чьи лидеры выдавали себя за детей Оуэна – законных или побочных. Возможно, некоторые действительно ими являлись. Обстоятельства последних лет жизни Оуэна Глендауэра, причина и точная дата его смерти, как и место захоронения до сих пор неизвестны. Генрих Монмутский, коронованный в апреле 1413-го года как Генрих V Ланкастер, стал одним из величайших королей в истории Англии. В стране в период его недолгого правления царили порядок и процветание, и ни один враг не покушался на ее границы. Генрих был справедливым, великодушным и благочестивым монархом, покровителем искусств, блестящим политиком и великим воином. Он умер молодым, в самом расцвете своей славы, никем не побежденный при жизни и никем не превзойденный после смерти. Его девиз «Бог и мое Право» до сих пор сияет на гербе Англии.