Не больно

Если бы Вилл могла, она бы сказала, что на самом-то деле это ни капельки не похоже на удар электрического тока. Это почти не больно. - Все хорошо, - телепатически несется голос Вилл, когда мощный импульс магической энергии проходит сквозь ее тело. Когда сердце пропускает удар, потом еще один. Когда окружающие предметы мелкой рябью подергиваются перед глазами, темнеют и вновь проявляются нечетким фотопленочным изображением, на которое кто-то просыпал горсть маковых зерен. - Я в порядке, - улыбается Хранительница Сердца, потому что улыбка – самое простое движение, которое она сейчас может сделать. И Вилл задерживает дыхание, потому что дышать становится невыносимо трудно. И остальные стражницы задерживают дыхание, потому что Вилл приказала им отступать. Без нее. - Это не больно, честное слово. Вот, например, в Средние века с ведьмами обходились куда более сурово. Откуда знаю? Принцесса Элион однажды забыла во дворце книжку по истории… Она представилась Мирандой, но Вилл не запомнила ее имени. Чародейка даже не смотрела в ее сторону. Дежва вю: Ирма как-то сказала, что Метамур являет собой целую эпоху. Более усовершенствованное Средневековье. И Тарани ей поверила, и написала доклад по истории – как всегда на пятерку. Миранда хочет казаться дружелюбной. Ей кажется, что это очень даже человеческая черта, и удивляется, когда Вилл просит ее уйти. Их разделяет решетка, и Миранде отлично видны капли дождя на лице пленницы. Но в темнице не откуда взяться дождю. Здесь нет даже окна. Ничего, что могло бы принести дождь. Миранда не знает, что означает слово «тоска», слово «отчаяние», слово «плакать». Слово «чувствовать». Миранде, может быть, очень хотелось бы почувствовать тоску, отчаяние. Хотелось бы заплакать. Миранда почти завидует Вилл, той самой девчонке за решеткой с мерцающей безделушкой на шее и твердым ясным взглядом. - Из этой тюрьмы никому не удавалось сбежать. - Твои подруги не придут за тобой. - У тебя нет выбора, слышишь? Глаза Миранды ловят отблески чувств на лице стражницы. - Тебе будет грустно, если они погибнут, стараясь спасти тебя? - Что ты будешь чувствовать, потеряв тех, кто дорог тебе? Тебе будет грустно? Ты будешь плакать? Ты будешь чувствовать отчаяние или тоску? Может быть, ты уже что-то чувствуешь? - Ты бы хотела увидеть их здесь, рядом? В этих стенах? Жадный взгляд Миранды-оборотня скользит по мокрым щекам чародейки, по дорожкам высохших слез, по следам боевых отметин, синяков, ссадин. По следам невысказанного страдания. - Хочешь вернуться домой, Вилл? Ты хочешь домой? Судорожная тень пробегает по губам Хранительницы, когда она слышит звук собственного имени. Бестелесный звук возвращает ее, обезличенную, сюда, в Метамур, в темницу, из которой только один выход. Миранде в самом деле кажется, что добродушие – исключительно человеческая черта, поэтому девочка удивляется, когда Вилл резко просит ее уйти. Когда Миранда уходит, Вилл улыбается. И задерживает дыхание. Высокие своды залы теряются в душном полумраке. Мрак почти осязаем – берет за горло, льется в уши вязкими речами. У мрака голос лорда Седрика. Седрик говорит, что Вилл не причинят вреда и что больно не будет. Принцу нужно Сердце Кандракара, полученное по добровольному согласию Хранительницы. Совершеннейшая мелочь, после которой стражнице даруют свободу. Он говорит, что Вилл должна понимать, какой великой чести удостоена. Она должна быть благодарна принцу за то, что он оставил ее в живых. Она должна чтить его. Если, конечно, она хочет жить. В паузах между его сентенциями Вилл пытается сосредоточиться, чтобы почувствовать, все ли в порядке дома, в Хитерфилде. Что делает ее астральная капля? Ходит на свидания с Мэттом? Печет печенье вместе с Ирмой? Или спорит с матерью по поводу уборки в комнате? Это все равно, что смотреть фильм, где ты в главной роли. Астральная капля Вилл – непутевая актриса. Она целует Мэтта в щеку, печет воздушное печенье и убирает юбки в шкаф. Настоящая Вилл Вандом никогда бы так не поступила. Она бы перепутала сахар с солью, сбежала бы от скучной уборки, взяла бы Мэтта за руку и… Седрик говорит, что Вилл стоит смотреть вниз и немного влево. Ни в коем случае не осквернять принца взглядом. Если, конечно, она хочет жить. Он советует Вилл не забывать о других стражницах. Если Хранительница откажется отдать Сердце, их перебьют – одну за другой. Ирму, Тарани, Корнелию и Хай Лин – всех до единой. Змей красочно описывает, что с ними могут сделать. И впервые за все бесцветные часы пребывания в Метамуре Вилл становится страшно по-настоящему. Седрик зовет ее ведьмой. В его голосе сквозит неприкрытая ненависть, а взгляд полон неприязни. Лорд ни за что не признается себе, что почти завидует этой девчонке. Даже такая – жалкая, раздавленная, убитая – даже такая ничтожная она нужна принцу. И когда принц с высоты своего трона и положения приказывает ему оставить их, Седрик грубо толкает Вилл в спину, заставляя поклониться Его Высочеству. И стражница больно обдирает колени о каменный пол залы. В тишине можно утонуть. Она безмолвно плещется, стекает по стенам, отражается в зеркалах призрачным бризом, омывает сводчатые окна, за которыми бушует вечная гроза. Разряды молний безмолвно освещают залу сумеречным светом, который, теряясь в отражениях Сердца на груди у Хранительницы, запоздало и спешно тает. На шее у Вилл висит кулон, и принц не сводит с него алчущего взгляда. Всполохи молний бледно выхватывают его силуэт – стражнице приходится поднимать голову, чтобы увидеть его во всем своем высокомерии. Вилл помнит слова Седрика о том, что на принца нельзя смотреть прямо, если ей дорога жизнь. Дело в том, что Вилл не знает, что ей дорого. Вилл предоставили видимость свободы. Это значит, что она неопасна, что ее больше не боятся. Не воспринимают всерьез. И это по-детски злит. Ее руки свободны, она может делать все, что захочет, и не может сделать ровным счетом ничего, что не навредило бы ее подругам. Кроме маленькой незначительной вещи. Принц не сводит взгляда с Сердца Кандракара. - Седрик уже рассказал о ждущих тебя перспективах, - говорит принц. На самом деле ему безумно скучно. Он не верит, что Хранительница расстанется с Сердцем добровольно, и бесполезные переговоры только отсрочат момент решительных действий. - И каков же будет твой ответ, стражница? И Вилл собирает остатки сил, чтобы ответить. Сердце отзывается лиловым мерцанием, залу разрезает яркая молния, бежит по стенам черной тенью, устремляясь к тому, кто пленил ее. Можно ли запереть в темнице всю мощь Сердца? Когда Вилл сражается, она чувствует себя свободной. Пока она не сдалась – она свободна. Принцу не понадобилось покидать трон, чтобы отразить атаку. Яркая лиловая вспышка столкнулась с мертвенно бледным щитом магической энергии, ослепила на мгновение и осыпалась осколками, угасая. И снова тишина и пляска молний за окнами. - Крайне опрометчиво с твоей стороны, - бесстрастно отзывается принц. - Я предоставил тебе свободу выбора, - задумчиво говорит он, - но, кажется, тебе нужна вовсе не свобода? Он спускается к ней, но Вилл по-прежнему поднимает голову, чтобы взглянуть на него. И у нее все еще решительный взгляд. Она готовится к новой атаке, но принц мановением руки выхватывает из воздуха изображение, которое заставляет Вилл закусить губу. Древнее-древнее фото с Хэллоуина. Вилл, Ирма, Тарани, Корнелия, Хай Лин. Вилл чувствует на губах соль и железо. Принц остается вполне доволен произведенным эффектом. Увеличенное в несколько раз изображение висит в воздухе, и сердце Вилл с каждой секундой бьется чаще, потому что стражница не чувствует ничего, кроме пленившего ее страха. У страха голос принца Фобоса. - Я предоставил тебе свободу выбора, - вкрадчиво повторяет принц. – Разве я жесток? Фобос говорит: - Но сейчас я поставлю вопрос иначе… Фотография с Хэллоуина, увеличенная в несколько раз. Воздушная оригинальность Хай Лин, задорная улыбка Ирмы, живой огонь в глазах Тарани, непревзойденное изящество Корнелии. - …и обращусь к тебе, стражница. Кто из них? Кто умрет первой? Девочки улыбаются Хранительнице с фотографии, и Вилл не выдерживает, потому что ни темница, ни стены этой залы, ни весь Метамур не сможет сдержать ее отчаяния. Принц не сводит взгляда с Сердца-кулона. - Я предоставляю тебе свободу выбора, стражница. Разве я не милосерден? Вилл возвращается в темницу в сопровождении лорда Седрика. У решетки ее ждет Миранда. Как только шаги змея стихают на верхних этажах, девочка-оборотень хватается ручками за прутья клетки и вглядывается в темноту тюремной камеры. Даже в темноте, даже в заточении Вилл не скрыться от завистливых усмешек Миранды. Но Миранда улыбается и по-прежнему хочет казаться приветливой. - Эй, Вилл, - кличет она Хранительницу. – Ты так быстро вернулась. Я почти успела соскучиться. Миранда видит Сердце, которое болтается на шее у чародейки. - Эй, Вилл. А я знала, что ты оставишь его себе, - кивает она на кулон. – Все знали, даже Его Величество. Вилл не реагирует. Меньше всего ей сейчас хочется думать о том, что произошло. И особенно о том, что может произойти. Вилл пытается почувствовать то, что сейчас делает ее астральная капля в Хитерфилде – это лучший способ скоротать время. - Эй, Вилл. У меня для тебя подарок. Говорят, землянам нравится такое. Вос-по-ми-на-ни-я! - нараспев смеется Миранда. – Так зовет это глупое явление Седрик. И девочка-оборотень протягивает сквозь прутья решетки что-то, чего Вилл не желает видеть. Потому что сейчас астральная капля по имени Вилл Вандом в окружении подруг. Миранда кричит, машет руками, пытаясь привлечь внимание стражницы: - Эй, Вилл. Не хочешь взглянуть? Они говорят с миссис Кук. Хай Лин всхлипывает. Миранда роняет из рук предмет, который, плавно пикируя, приземляется рядом с чародейкой. Это фотография с Хэллоуина, иллюзию которой недавно демонстрировал ей Фобос. Миссис Кук кричит. Исступленно и громко, и Вилл кажется, что она слышит этот крик совсем близко. Миранда заходится смехом: -Что скажешь, Вилл? Как тебе? Подарок Миранды – настоящая фотография с Хэллоуина, которую так удачно оживил в воспоминаниях Вилл принц. Вилл закрывает глаза, чувствуя, как ледяные иголочки ужаса подбираются к сердцу. Вилл не может дышать, потому что каждый вздох – осознание неминуемого поражения. Ее поражения. Их общего поражения. Стражницы пали – Вилл позволила понять себе это только сейчас. Вилл сердится, и гнев ее окрашен лиловым, он заполняет темницу, прорывается сквозь барьеры и заставляет Миранду верещать от жгучей боли, звать на помощь. Вилл хочет, чтобы все ощутили то, что чувствует она. Вилл сжимает в руке обуглившуюся фотографию, по кончикам ее пальцев все еще бегут всполохи лиловых искр. Прибежавшая на зов Миранды стража стоит в нерешительности, дожидаясь лорда Седрика. Но Вилл уже успокаивается. Еще до того, как змей успевает прийти, она проваливается в болезненный сон. Ей снится вечеринка по случаю Хэллоуина, Мартин только-только сделал снимок, и вот уже Вилл ставит фото в рамку. Вилл снится фотография, где они все вместе. Ирма, Тарани, Корнелия, Хай Лин. Вилл снится, что Тарани с ними, и ее лицо на фото не перечеркнуто жирным неказистым крестом. - Мэтт… Голос рыжеволосой дрожит, прерывается от восторга. Она, подобно другим девчонкам ее возраста, безумно рада таким подаркам, как резинка для волос или упаковка жевачек в форме сердечек, перевязанная золотистой ленточкой. У Вилл много свободного времени, и самые маленькие мелочи прошлого для нее приобретают особое значение. Она пытается прожить заново то, что раньше казалось рутиной. Ненавистные уроки французского, мытье посуды новым чистящим средством, нотации матери – до всего этого далеко. Словно смотреть назад сквозь миллиарды миллиардов световых лет. Мэтт не отличается оригинальностью, но Вилл считает его особенным. Он был таким с самой первой их встречи, и память Хранительницы подкидывает ей все новые и новые мгновения, пережитые вместе с Олсеном. Новые и новые мгновения, которые все ближе и ближе подбираются к роковой точке, с которой должен начинаться обратный отсчет. И Вилл идет на поводу у сердца, и вспоминает заново, в обратном хронологическом порядке. - Я люблю тебя, Вилл, - обнимает ее Мэтт. От признания Мэтта – до первого совместного уик-энда – до первого поцелуя - до первого подарка – до первого рукопожатия, неловкого и стремительного – до первой встречи – до первого взгляда. Сквозь миллиарды миллиардов световых лет до Вилл доносится голос Мэтта. - Я люблю тебя, Вилл. - Я люблю тебя… Я люблю тебя, ненастоящая Вилл. Я люблю тебя, астральная капля Вилл. Незримый образ Мэтта тает, размазывается хлынувшими вдруг слезами. Вилл не умеет рисовать, и то, что выходит из-под кисти ее сознания, разваливается на множество оттенков, фактов. И Вилл жалеет, что она так и не научилась лгать. Вилл, Хранительница Серда Кандракара. Вилл Вандом, нелепый художник. Мэтт не дарил ей резинок для волос. Она не получала от него жевачек в форме сердечка, перевязанных золотистой ленточкой. Вилл никогда, ни единого раза не проводила с ним уик-энд. Потому что у Вилл – долг, кровь и сражения. Потому что у Мэтта – совместные увеселительные прогулки с астральной каплей Вилл. Вечеринки с астральной каплей Вилл. Отношения с астральной каплей по имени Вилл Вандом, девочкой с рыжими волосами. Сейчас у Вилл много свободного времени. У стражницы есть возможность подумать над тем, кто любит Мэтта больше. Хранительница Сердца или астральная капля по имени Вилл Вандом. Воспоминания – это почти не больно. Особенно если они касаются тебя сквозь миллиарды миллиардов световых лет. Но если бы можно было вытравить воспоминания, стражница непременно занялась бы этим в свободное время. Сейчас у Вилл много свободного времени, но даже сила Хранительницы Сердца не способна убить память. Не способна обезличить. Вилл никогда не была сентиментальной, но сейчас она готова поклясться, что время – чертовски плохой доктор. Вилл кажется, что спустя миллиарды миллиардов световых лет она чувствует тепло рук Мэтта, и это ощущение отзывается внутри глубокой ноющей болью. После аудиенции у Фобоса Вилл уверена на все сто процентов, что ни Оракул, ни мудрая Ян Лин, ни кто-либо иной не придут ей на помощь. Кандракар бессловесно внемлет ее молчаливым мольбам. И столь же бессловесно готовится к худшему. На фотографии с Хэллоуина зачеркнуто лицо Корнелии, а темница Вилл напоминает дивный сад. Вилл уверена, что стражнице земли понравилось бы это зрелище. На грани сознания Вилл жалеет, что белокурой красавицы нет рядом с ней. У плеча Хранительницы распускается черная роза, кусачим стебельком оплетает шею и тянется вниз, к тонкой коже над ключицей, оставляя за собой шлейф алых капель. У принца экзотическое понятие о наказании. Шипы черных роз не принесут Хранительнице гибели. Проклятые цветы не погрузят ее в вечный сон. Перед глазами Вилл разворачивается удивительное представление, где кадры ее земной реальности граничат с иллюзорной фантасмагорией, и стражница не хочет знать, где закончилась ее жизнь. И закончилась ли? Ей чудится, что рыжеволосая девочка вместе с Корнелией Хейл собирает жестокие черные цветы, что стебли их бритвой царапают ладони, что горизонт сиз и низок, и кажется, что небо вот-вот с грохотом опрокинется на землю. Снаружи Миранда с обмотанными бинтами пальцами стучит по дребезжащей решетке, стараясь привлечь внимание стражницы, сама не подозревая, что спасает Вилл от собственных видений. Хранительница вздыхает и открывает глаза, прогоняя иллюзию. Черная роза у ее плеча медленно теряет лепестки, осыпаясь на каменный пол густым сизым пеплом, но Хранительница едва ли успевает понять, что произошло с того момента, когда сознание оставило ее. Она даже не пытается освободиться от вьющихся вокруг щиколоток цветов, она закрывает глаза, отчаянно пытаясь вновь провалиться в страшный нездоровый сон. Вилл еще не знает, но, наверное, она в самом деле готова обменять свою жизнь со всеми воспоминаниями в придачу на еще одну порцию забвения. Только бы забыть, только бы утратить память – искусственно, на краткий миг обрести покой, отдаться во власть болезненного умиротворения. Только бы забыть, только бы забыть. Забыть все, что она сделала. Не думать об этом. Хотя бы доли секунд. И Вилл изо всех сил сжимает в руках жесткие, колючие стебли. Темница Вилл напоминает чудный сад, и стражница не хочет знать, реально ли то, что она видит перед собой, или это лишь порождение ядовитых шипов, царапающих белую кожу. Миранда с любопытством следит, как изрезанные ладони стражницы кровоточат, как град кровавых жемчужин спускается к кончикам пальцев и, тяжело срываясь, падает на каменные плиты среди вьющихся темными змеями стеблей заколдованных роз. Забвение на завтрак, забвение на обед, забвение в качестве десерта – у принца определенно изысканное понятие о наказании. И Миранда, не отрывая взора, боясь моргнуть, следит, как у запястья Вилл распускается черный бутон. Миранда стала приходить реже, потому что Вилл больше не плачет. Ее терзает невыносимая жажда, и Вилл не успевает заметить, что на фотографии перечеркнуто лицо Ирмы. Это та самая фотография с Хэллоуина с обугленными краями – отпечатком отчаяния Хранительницы. Что-то изменилось, что-то невесомое, невидимое и очень важное, но Вилл не может подобрать этому определения. Ее запястье истерзанно дьявольским цветком, но это почти не больно. Может быть, когда-нибудь Вилл подпишется под изречением того, кто сказал, что время лечит. А сейчас она все бы отдала за глоток воды. Вилл теребит заживающее запястье и хочет заплакать. Вилл перебирает в памяти пустые лица, стараясь вызвать в себе что-нибудь, что заставило бы ее кричать, лить слезы, страдать. Что угодно, лишь бы почувствовать себя живой. - Я люблю тебя, Вилл, - говорит Мэтт. Мэтт, ее любовь, ее сердце, ее жизнь. И он говорит: - Я люблю тебя… Вилл разворачивает смятую фотографию и вглядывается в лица тех, кто некогда значил для нее целый мир. Нет. Больше, чем мир. Ирма, Тарани, Корнелия и Хай Лин. Что осталось в Хранительнице от них? Где тот мир, который они открывали вместе, шаг за шагом? Где те вершины, с высоты которых перед ними рождались новые горизонты? Это не должно и не может исчезнуть. Где-то в самом сердце, вероятно, даже глубже. Вилл меряет шагами свою темницу с упорством обреченного. Воспоминания – понятие, возведенное в ранг абстрактного, фальсифицированного. Реальность, окрашенная ложью. Но если вернуться к истокам… Вилл меряет шагами темницу и неподвижным взглядом изучает смятую фотографию. Это то самое фото с Хэллоуина. Ирма, Тарани, Корнелия, Хай Лин. Где твоя ошибка, Вилл? Где она? Где я оступилась? В чем я не права? Что я делаю не так? У Вилл много вопросов, и она стискивает в ладони Сердце Кандракара в надежде, что оно отзовется на ее зов, принесет своей Хранительнице утешение. Вероятно, Оракул назвал бы это оправданием. Но Вилл все равно. Кандракар отвернулся от Хранительницы. И Вилл уже почти не больно. Она уже почти забыла, какой рисунок преподнесла ей Хай Лин на Рождество, забыла спасительную помощь Тарани с домашними заданиями по математике, забыла, как они все вместе подшучивала с Ирмой над Корнелией и с Корнелией над Ирмой. Вилл не может найти себе места в тесной клетушке и все еще чувствует беспричинную тоску, сжимающую сердце, но она больше не может плакать. Ее голос слаб и тих, но в нем по-прежнему кроется решимость. Во всяком случае, так кажется Седрику, когда он спускается, чтобы препроводить пленницу в тронный зал. Вилл больше не может плакать, в ее случае это – преступление против себя. У Вилл больше нет команды, за ней никто не придет, в ее случае это – обманчивое ощущение свободы и вседозволенности. Вилл готова совершить последний отчаянный шаг, во что бы то ни стало прервать порочный круг. И сейчас, стоя у массивных дверей, ведущих в мрачную обитель Фобоса, она мысленно просит прощения у Ян Лин. Сердце Кандракара – последний оплот воли его Хранительницы. Оно мерцает слабым таинственным светом и со стороны похоже на кулон, детскую безделушку, приобретенную в лавке с дешевой бижутерией. Долг Хранительницы – любой ценой сберечь Сердце, какой бы высокой она ни была. Долг Хранительницы, или своего рода цель, достичь которую можно лишь жертвой. Хранительнице следует знать, что иногда приходится ставить крест не глядя, рвать прежние главы и начинать новую с красной строки. Так говорил Оракул. Давным-давно, в прошлой жизни, в небесных воздушных стенах Кандракара, в центре бесконечности. Но для Вилл слова Оракула абсурдны, его ответы порождают новые вопросы, которым нет конца. Следуя словам Оракула, она загнала в ловушку саму себя. Вилл отрицает свою ошибку, но она сама выдумала себе наказание. Оракул неправ. Оракул заблуждается или лжет намеренно. Сердце – бесполезный кусок стекла, закованный легендами, опутанный ложью. Если бы Вилл в самом деле была избранной, если бы она только была избранной, хотя бы чуточку, одно самое краткое мгновение, она бы не допустила того, что произошло, что лишило ее покоя. Избранная Вилл Вандом никогда бы не совершила того, что она собирается сделать сейчас. Но стражница знает, что это – единственно верный путь. «Верный» – в смысле «последний». Оракул бы назвал ее поступок оправданием, но Вилл всего лишь ищет утешения. Утешения любой ценой. Утешение – цель, достичь которую можно только жертвой. Вилл думается, что сейчас, конкретно в этот момент отповедь Оракула по поводу «прежних глав и новых красных строк» была бы очень кстати. Вилл не волнуется, ее дыхание ровно и спокойно, она даже не закрывает глаза. Призрак мнимой свободы вот-вот обнимет ее своими обманчиво широкими крыльями. У тишины в тронном зале привкус свободы с легким послевкусием соли и железа. Молнии подобно неисправным поминутно гаснущим сценическим прожекторам освещают силуэт стражницы. Когда-то давно, где-то между прошлой жизнью и нынешним предсмертием Вилл приходилось бывать на сцене школьного театра. Она помнит пьесу. Вилл помнит жертву нимфы Ксин Джинг. И в свете гаснущих и вновь загорающихся молний-прожекторов, под снисходительным взглядом Фобоса Вилл швыряет кулон на каменный пол тронного зала. Вилл бросает прочь Сердце Кандракара, эту глупую вещицу, погубившую ее жизнь, ее подруг, ее надежду. На глазах у принца сердце разбивается миллионами стеклянных осколков, и тронный зал окутывает сияющее зарево, ослепительное в своей последней вспышке. Эпилог Если бы Вилл могла, она бы сказала, что на самом-то деле это ни капельки не похоже на удар электрического тока. Это почти не больно. - Все хорошо, - телепатически несется голос Вилл, когда мощный импульс магической энергии проходит сквозь ее тело. Когда сердце пропускает удар, потом еще один. Когда окружающие предметы мелкой рябью подергиваются перед глазами, темнеют и вновь проявляются нечетким фотопленочным изображением, на которое кто-то просыпал горсть маковых зерен. - Я в порядке, - улыбается Хранительница Сердца, потому что улыбка – самое простое движение, которое она сейчас может сделать. И Вилл задерживает дыхание, потому что дышать становится невыносимо трудно. Дежа вю. Всего лишь вос-по-ми-на-ни-е, как называет это явление Седрик. В это время суток коридоры дворца пусты и безмолвны. Никто не смеет тревожить покой Хранительницы, но когда Вильгельмина хватается за стену, сбитая с ног нечаянным дуновением прошлой жизни, Седрик оказывается рядом и осторожно поддерживает ее за локоть. Он не решается глядеть на Хранительницу прямо. Он смотрит вниз и немного влево, туда, где подол ее длинных светлых одежд соприкасается с точеным холодным мрамором. - Все хорошо, - морщится Хранительница, отстраняя лорда. Вильгельмина говорит ему: - Я в порядке. Ступай прочь. И он не смеет ослушаться. Седрик неслышно уходит. Все во дворце знают, что он завидует Хранительнице, и сам лорд не скрывает своей неприязни. Седрик всегда прямолинеен, но даже у него не хватит сил признаться, почему он никогда не решается смотреть Вильгельмине в глаза. Ходят слухи, что сама жизнь говорит голосом Вильгельмины. И Седрик, наверное, не отказался бы пожить еще немного. В Метамуре вечная гроза. Молнии осыпают дворец острыми кинжальными вспышками, разбиваются о стены замка, заглядывают в окна, отражаясь в зеркалах, и вязнут в глубинах зазеркалья. В тронном зале сгущаются тени. Но даже тьма отстраняется от кулона, что висит на шее у Вильгельмины. Гладкая холодная поверхность сердца испещрена тонкой паутиной трещин. Оно оковано узким металлическим обручем с гравировкой на метамурианском наречии. В стеклянной глубине сердца сгущается ночь. Когда очередной разряд молнии разрезает небеса, бледный свет на мгновение выхватывает из тьмы силуэт Фобоса. На ступеньках трона подле его ног сидит Хранительница, и принц не сводит с нее алчущего взгляда.