Доброе утро!

Поезд резко затормозил и со скрежетом остановился. За дверью купе послышались голоса. Глеб затаил дыхание и непонимающе уставился на проводницу. Эля поднесла палец к губам и покачала головой, показывая, чтобы тот и не вздумал сдвинуться с места. Девушка провела рукой по волосам и вышла из купе, плотно прикрыв за собой дверь. Глеб мог различить, как она нарочито вежливо и доброжелательно желает выходящим пассажирам удачной работы. Она точно улыбалась. Самойлов прекрасно знал эту улыбку: она могла показаться натуральной лишь совершенно безразличным, банально довольным хорошим сервисом представителям властей, которым для подтверждения искренности достаточно было боковым зрением заметить растянувшиеся в «улыбке» губы девушки, хотя, конечно, мало кто вообще поднимал взгляд выше ее груди. На деле же это был скорее оскал затравленного зверя. С командными нотками мужские голоса, женский смех и стук каблуков, и все стихает. Эля снова появляется в купе, запирает дверь и садится напротив Глеба, закрыв лицо руками. — Ты молодец, — вполголоса произносит мужчина, надеясь ее приободрить. Девушка оставляет его без ответа. — Нет смысла… — Как и нет смысла тебе приезжать в Москву, — Эля жестко обрывает его на полуслове. — В чем тогда вообще смысл, Глеб? Не проще ли нам с тобой сейчас лечь на рельсы, и подождать, пока поезд не двинется обратно? Да, я работаю здесь, имея возможность слушать, о чем говорят наши руководители, я приношу пользу оппозиции. Но я боюсь этих людей, затеявших войну, уничтоживших едва ли не две трети населения, и которых после всего этого не мучают кошмары. Напротив, они наслаждаются жизнью, чувствуют мировое господство! Вот что меня пугает. — Кошмары их мучают, как и всех нас, — усмехнулся мужчина. — Но раз уж ты выбрала путь противостояния, то и иди до конца. Срываясь после каждого разговора с ними, ты сама себя сведешь в могилу быстрее, нежели чем это сделают они. Самойлов на мгновение задумался, но тут же встряхнул головой, отгоняя лишние мысли. Пора. Мужчина быстро достал из рюкзака пистолет, спрятал его во внутреннем кармане куртки, застегнул молнию и надел капюшон. Эля наблюдала за ним невидящим взглядом, будто перед ней не живой человек, а фантом. Внезапно она вскочила со своего места и крепко обняла его, но тут же отстранилась и опустила глаза. — Прости. Я не хотела. — Да ничего. Раз уж ты, вероятно, последний человек, с которым я говорю… — подмигивает ей Глеб. — Бред. Ты выживешь. И найдешь его. Девушка отворачивается и пристально смотрит в окно. — Они уже уехали. С пассажирами, возвращающимися в Екатеринбург, по поезду пройдет патруль. Так что поспеши. — Ты молодец, — повторяет Самойлов, не глядя на Элю, открывает дверь купе, осматривается и быстро сходит с поезда, растворяясь в вечернем тумане. Стоило только девушке повернуть защелку, как в дверь грубо и настойчиво постучали. Эля вздрогнула от неожиданности. Даже через тяжелую дверь доносился запах, который буквально стал символом этой войны, который невозможно ни с чем перепутать. Запах разлагающегося тела. — Элина? Незнакомый женский голос. Голос настолько бескомпромиссно жесткий и ледяной, что о него мог бы разбиться Титаник. — Кто это? — как можно более уверенным тоном произнесла она. — Где Неладнов? — Он больше не будет начальником патруля. Теперь я занимаю эту должность. — Что произошло? — внутри у девушки все похолодело, она изо всех сил сжала кулаки, чтобы не видеть своих дрожащих пальцев. — Измена. Голос резал не хуже скальпеля. — Хорошо, — Эля старалась говорить спокойно. — Но в чем дело? Мне разрешено оставаться на своем месте во время патруля. — Кто последним покинул поезд? — вдруг спросила женщина. — Не помню. По–моему, министр обороны с супругой… — Хватит! — крик заставил девушку поежиться. Ей не поверили. Женщина повернулась к своему спутнику, жадно вдыхающему аромат человеческого тепла, который он услышал еще на подъезде к вокзалу. — Пятьсот второй, — устало произнесла она. — Проснись. Дверь с лязгом покидает свое привычное место. При виде патрульного Эля забивается в угол, тошнотворный запах наполняет купе. Он неспешно, спотыкаясь на ровном месте, приближается к ней, протягивая руки, через прогнившую плоть которых виднеются почерневшие от крови кости, издавая нечленораздельные звуки, которые Эля понимает не иначе как радость от скорого соприкосновения его зубов к ее пока еще живому телу. — Элина, кто последним покинул поезд? — повторила вопрос женщина. Свет падал на нее со спины, потому черты лица различить было практически невозможно. — Пожалуйста, не нужно, остановите его! Я не знаю, о ком Вы говорите! — умоляла девушка. — Знаешь. Он один из повстанцев? — Кто — он?! — в панике завопила она и закрыла глаза, только бы больше не видеть этого распадающегося по кускам лица с невидящими, похожими на разварившиеся яичные белки глазами. Ему и не нужно видеть. Он чует ее. — Мне все понятно. Незнакомка усмехнулась и сделала пару шагов от проломанного дверного проема. — Шестьсот восьмой, триста двадцатый, проснитесь. Ваш враг здесь. — Нет… Нет-нет! — истерически поскуливала Эля, понимая, что шансов у нее не осталось. — А о тебе так хорошо отзывались! — вдруг воскликнула женщина. — Ты могла бы с нами сотрудничать, но предпочла стать ужином для патрульных… Должна признать, это действительно печально. Новая начальница патруля удобно оперлась на стену, чтобы ей открывался удачный обзор, и закурила. За хрустом собственных костей и пронизывающей болью из-за разрывов кожи и сухожилий Эля могла различить только пульсирующий в ушах шум крови, свое сердцебиение. Ровно до тех пор, пока триста двадцатый, наконец, не добрался до нее и, с силой оттолкнув замычавших в знак протеста коллег, не заключил ее голову в объятия, отделив от тела. *** Погода была совершенно отвратительной. Москва встретила Глеба таким туманом, что с трудом можно было разобрать дорогу на тридцать метров вперед. Ситуацию осложняло и то, что уже начинало темнеть, а ведь мужчина планировал добраться до центра засветло. Однако нехорошее предчувствие не оставляло его в покое, потому Самойлов неосознанно накрыл ладонью лежащий во внутреннем кармане куртки пистолет. Его предупредили, что стрелять нужно обязательно в голову, иначе никакого толку не будет, только поражение мозга может остановить живого мертвеца. А Глеб не слишком уповал на свою меткость. Как только мужчина сошел с поезда, он быстрым шагом направился к метро, надеясь, что не успеет привлечь к себе излишнего внимания, тем более, что в таком тумане сложно ориентироваться самому, не то что отследить кого-то. Но каково же было его удивление, когда приблизившись к тому месту, где он уже должен был зайти в метро, Самойлов увидел, что вход заварен. — Черт! Не может быть! — изумленно прошептал Глеб, проводя ладонью по намертво сваренной двери. «Метрополитен, конечно, остался не востребован после массового заражения, поскольку люди боялись, что в вагон заглянет зомби, и до следующей станции они могут быть просто-напросто съедены, но поезда все равно работают. Сейчас же там все автоматизировано, машинистов нет, потому поезда решили не останавливать. Знаешь, это что-то вроде своеобразной „дани традициям“…» Жаль, Эля не упомянула, что хоть метро и работает, но войти туда невозможно. Для чего его тогда вообще оставили? Как аттракцион для патрульных? Предчувствие явно не обмануло. Перспектива идти до центра на своих двоих не казалась мужчине такой уж привлекательной, учитывая то, что город сейчас совершенно не был похож на то, что видел Глеб несколько лет назад. Вокзал и исторический центр стали единственными реконструированными после бомбежки частями города. Властям, видимо, это казалось забавным. Действительно, есть ли смысл восстанавливать места, где лично они не бывают? Они приезжают в город на комфортабельных поездах, отделанных не хуже пятизвездочных отелей, пересаживаются на Лексусы или на что там еще и отправляются в Кремль пить шампанское и между делом обсуждать государственные вопросы. В шаговой доступности отстроено здание, совмещающее военную базу и научную лабораторию. В этой войне одно неотделимо от другого. Самойлов много слышал о том, какими способами правительству удается контролировать зомби, но до конца не верил, что такое возможно. Мужчина покачал головой и прошел по указателю «Выход в город». Ситуация оказалась куда страшнее, чем он мог предположить. Самойлов покачал головой, не веря своим глазам, достал из кармана пачку сигарет и зажигалку и закурил. Разумеется, мало какой город остался незатронутым военными действиями, но даже тот удар, что пришелся на Москву, так Глеб себе и представить не мог. В этот момент он своими глазами увидел то, что принято характеризовать как «апокалипсис». Руины. Будто вымерло абсолютно все, не то что люди. У города не осталось души. Каркасы некогда солидных офисных зданий, по которым взбирались плющи, зияющие дыры вместо оконных рам — от большинства зданий остался в лучшем случае фундамент. Бесформенные горы кирпича, расколотые бетонные плиты, заросшие плотным слоем мха. Асфальт давно потрескался и пророс, декорированный разломанными надвое при падении фонарными столбами. Битое стекло хрустело под ногами, когда Глеб просто шел вдоль дороги, осматриваясь и размышляя. Пейзаж смотрелся настолько вызывающе неправдоподобно, диссонируя с тем привычным образом Москвы, который воображение рисует каждому российскому человеку при одном только звуке названия города, что в голову мужчины закралась мысль: а вдруг вся эта разруха лишь плод его воображения? Что если он спит и просто видит кошмар? Самойлов готов был уже поверить в то, что в скором времени проснется дома, в своей постели и поймет, что это был лишь дурной сон, как вдруг до его слуха донесся инородный звук. Мужчина остановился как вкопанный и прислушался: за его спиной раздавался такой же хруст стекла под мерно и неторопливо передвигающимися ступнями, сопровождавшийся тяжелым хриплым дыханием. Сигарета выпала из его пальцев, почти мгновенно потухнув на сыром асфальте. Глеб резко обернулся, доставая пистолет. В тумане пока еще неясно, но вполне выделяясь на общем фоне, вырисовывалась человеческая фигура, однако повадки выдавали в преследователе живого мертвеца. Мужчина прицелился и выстрелил. Судя по тому, что приближающийся силуэт никак не реагирует, выстрел пришелся не в голову, если вообще по нему. Самойлов стреляет еще несколько раз, безрезультатно. И только в этот момент он обращает внимание, что позади первой фигуры показались очертания еще двух. В голову не приходит ничего лучше, чем бежать. Напоследок Глеб все же предпринимает еще одну попытку нейтрализовать врага, и один из выстрелов оказывается удачным: зомби, шедший вторым, резко останавливается, падает на колени, но пытается тянуться вперед, а после заваливается на бок и уже не двигается. Мужчина снова спускает курок, но ничего не происходит. Он истратил все патроны, тогда как мертвецы подходят уже совсем близко. Ему говорили, что от них не скрыться. Они чувствуют запах человека на дальних расстояниях, они неуклюжи, медлительны, но не знают усталости. Когда ты рухнешь на землю, не в силах больше бежать, они вскоре настигнут тебя и разорвут на части. Несмотря на неизбежность, Самойлов все же решил, что попытается отсрочить свое свидание с пищеварительным трактом зомби настолько, насколько это будет возможно. Проделав путь, наверное, в несколько идентично прискорбно выглядящих кварталов, Глеб остановился передохнуть у одного из совершенно одинаковых полуразрушенных зданий. Нужно было хоть немного восполнить силы, прежде чем продолжить эту нелепую гонку. Мужчина прислонился было плечом к стене, как вдруг что-то требовательно потянуло его за капюшон. Ни секунды не размышляя, он расстегнул молнию на куртке и рванулся вперед, оставляя свою верхнюю одежду висеть на одеревеневших покрытых грязью и кровью пальцах. Он снова делает попытку скрыться, но неудачно цепляет ботинком паутину электропроводов почивших фонарей, запутывается в ней. Глеб пытается высвободиться, но нервы мешают ему сконцентрироваться, пальцы дрожат. С двух сторон на него надвигаются мертвецы, заключая мужчину в облако смрада и тупой жажды человеческой плоти. Самойлов отползает в сторону, но провод только плотнее обхватывает его лодыжку, совершенно лишая возможности спастись. — Вот черт! За обеспокоенным выкриком следует несколько точных выстрелов. Глеб совершенно не понимает, что происходит, пока его преследователи, подобно фишкам домино, друг за другом не падают перед ним навзничь. Самойлов поднял глаза. К нему быстрым шагом приближается молодой мужчина, убирая пистолет в кобуру. — Ты живой? Не ранен? — тревожно спрашивает Самойлова его нежданный спаситель. По интонации чувствуется, что связываться с инфицированным жгучего желания у него нет, а потому он надеется, что успел вовремя. — Порядок, — все еще отходя от шока, отвечает мужчина. Ему, наконец, удается размотать провод, из-за которого он едва не лишился жизни. — Спасибо. Мужчина качает головой в ответ. — Не благодари. Вскоре ты можешь пожалеть, что не погиб сейчас. — Знаю. — Поднимайся, пойдем, — незнакомец протянул Глебу руку, помогая встать. Неожиданно Самойлов осознает, как же на улице холодно. — Постой, мне нужно забрать вещи… — Если к ним прикасались мертвые, то я бы не советовал. — Все в порядке. Глеб вернулся к тому зданию, рядом с которым осталась лежать его куртка, а заодно и рюкзак с минимальным количеством вещей, соскользнувший с его плеча. Мужчина решил все же отчасти последовать совету своего спасителя и отстегнул капюшон, за который схватился напавший на него зомби. — Меня зовут Костя, — донеслось до слуха мужчины. Казалось, будто туман затормаживал передачу звуков. — Костя Бекрев. — Глеб Самойлов. — Поторопись, Глеб, не хватало еще попасться патрулю. Мужчины вернулись на квартал назад и долго блуждали среди развалин. — Только не говори мне, что мы заблудились, — с надеждой произнес Глеб. Бекрев лишь отмахнулся от его слов. — Подожди немного. Через пару минут они подошли к чудом уцелевшему жилому дому. Конечно, он выглядел также потрепано, как и все прочие, но хотя бы он сохранил свои стены. — Раньше это была высотка этажей в двадцать, — будничным тоном пояснил Костя. — Как видишь, осталось от них только шесть. — Считаешь, что здесь безопасно? На меня ведь напали совсем недалеко. — Поверь, безопаснее некуда. Ты же знаешь, у мертвых плохо с координацией, хотя на пути к жертве они и могут пройти сквозь любые препятствия, они же невероятно сильны! Но как ни странно, подняться по ступеням или по лестнице для них представляется совершенно невозможным. Хорошо, если один из ста справится. К тому же, у патруля есть особый график дежурства. Этот квартал они осматривали пару дней назад, вернутся они точно не раньше, чем еще через два. Пока Бекрев разъяснял свой выбор укрытия, мужчины поднялись на пятый этаж. Стены держались только несущие, остальные развалились по кускам либо покрылись глубокими трещинами. Вместительный рюкзак в углу не был застегнут, открывая свое содержимое: пистолет, магазины, телефон, футляр для очков, и плед. Заметив, куда направлен взгляд Самойлова, Костя усмехнулся. — Не думаю, что у тебя с собой намного больше вещей. — У меня нет даже телефона. И патроны кончились. — Это поправимо. Тебе выдадут все необходимое, как только мы доберемся до лагеря. — Лагеря? — не вполне понял Глеб. — Ты из числа повстанцев? — Ну конечно, — просто ответил Костя. Он подошел к своему рюкзаку и открыл второе отделение. — Лови, — бросил он Самойлову пол-литровую бутылку с водой, а затем завернутый в обычный упаковочный целлофановый пакет бутерброд. — А ты? — Я на этой неделе уже ел, — отшутился Костя, достал телефон и принялся набирать какой-то текст. Глебу некогда было убиваться чувством вины. Он жадно впился зубами в бутерброд, почувствовав себя изголодавшимся зомби, отчего едва не подавился. Он не ел уже три дня. Спасибо Эле, которая хотя бы поила его чаем. Ей не разрешалось держать у себя еду. Только в случае угрозы голодного обморока она могла пойти к путешествующим первым и единственным классом государственным деятелям и попросить у них что-то из объедков. Зная Элю, она больше предпочитала обмороки. От размышлений Самойлова оторвал неясный звук со стороны Кости, не то всхлип, не то вскрик. Мужчина невидящим взглядом уставился в экран телефона. — В чем дело? — тут же среагировал Глеб. — Снейк написал, что сегодня одна из нас погибла, — обесцвеченным голосом ответил Костя. — Буквально пару часов назад. — Мне жаль… — А я знал, что все это было рискованно! — Бекрев с силой ударил кулаком по стене, содрав кожу. — А они с Димой считали, что она никогда себя не выдаст! Я говорил Эле, я говорил… — Что? — почти беззвучно произнес Глеб. Он подлетел к Бекреву и вырвал из его рук телефон. Он хотел удостовериться, что его догадка не подтвердится, однако… «Вынужден тебя огорчить, но Элина не справилась. Говорят, она провезла кого-то тайно, мужчину. Когда она не захотела раскрыть его личность, была убита. Мне, правда, очень жаль. Снейк». Самойлов поднял глаза от экрана. Костя молчал, отвернувшись к стене. — Прости за эмоциональность, — голос Бекрева дрожал. — Просто я очень хорошо знал ее. Она присоединилась к отряду сразу же, как узнала о нем. Она была невероятным информатором. И прекрасной девушкой. Глеб хотел было признаться, что это именно из-за него погибла Эля, как вдруг Костин телефон завибрировал в его руке. Не подумав в такой момент, что чужие сообщения читать не стоит, Самойлов взглянул на дисплей. «Костя, я, кажется, знаю, кого покрывала Элина. Это ГС. Не молчи. Снейк». Бекрева, казалось, не сильно заботило, что Глеб был в курсе его переписки. Он спокойно подошел к Самойлову и прочитал сообщение через плечо. Воцарилось неловкое молчание, напряжение повисло в воздухе, лопнув как струна, когда тишина была, наконец, нарушена. — Надеюсь, ты понимаешь, — процедил сквозь зубы Костя, — что сейчас мне стоило бы тебя пристрелить? Глеб покачал головой. — Не говори так, будто ты единственный, кому она была дорога, — холодно ответил мужчина. — Она обняла меня на прощанье, будто хоронила. А сама ушла раньше… Я знал, что она сливала информацию вам, оппозиции, думал, на этом она и попадется однажды… — Думал! — презрительно выкрикнул Бекрев. — О чем же ты думал, когда подверг ее такому риску? — Откуда я знал, что так будет?! — вспылил Глеб. — Тебе кажется, мне легко? Из-за меня убили человека! Или всеми, кто тайно въезжает в Москву, так интересуются? — Явно в Москву въезжают только представители власти, ко всем же остальным отношение как к потенциальным врагам, вот и все. Нас всех отслеживают. Кто-то умеет шифроваться, а кто-то, — Костя выразительно взглянул на Самойлова, — нет. Мало кто из оппозиционеров не прошел через это. — Даже ты? Бекрев не стал отвечать сразу. Он взял у Глеба обратно свой телефон и написал что-то Снейку. — Я приехал из Калининграда в пятьдесят шестом, за неделю до начала войны, — начал он. — Знаешь, с мечтами о светлом будущем. Полгода провел в Москве, в оккупации. Сложно сказать, что было страшнее: прятаться в бункерах с другими незараженными счастливчиками, в страхе, что сейчас наше правительство передумает, и нас начнут выводить по одному для инфицирования, или то, как наши мертвые и мертвые из Штатов вытрясают друг из друга остатки души вместе с внутренними органами. Со средствами связи тогда были проблемы, я не придумал ничего лучше, чем вернуться домой, как только мне представилась такая возможность. И что меня там ждало? Такой же город в руинах, как и Москва, но который сумели отстоять. Через полгода после начала войны они уже реконструировали здания, ты можешь себе представить? Страны Европы, которые изначально избрали политику невмешательства, оказали небывалую поддержку области. Калининград стал держать нейтралитет. Мы не хотели лезть в конфликт, чтобы снова не повторился тот ужас, который все мы испытали. — Почему же ты тогда вернулся в Москву? — непонимающе воззрился на Бекрева Глеб. — Из ставшего процветающим города тебе вдруг захотелось обратно в ад? — Я хотел бороться! — воскликнул Костя. — Наш отряд повстанцев является самым большим и перспективным в стране. Ты поймешь, когда мы доберемся до лагеря. У Димы продуманный план действий, он знает, как нам добиться отмены диктата. — Жаль только, что даже ему неподвластно уберечь всех дорогих нам людей… — обращаясь скорее сам к себе, произнес Самойлов. — Говорят, сейчас в Штатах все практически позади, — сделал Бекрев вид, что не расслышал реплики Глеба. — Они буквально высадили к нам весь десант мертвых, чтобы на их территории остались только здоровые люди. У нас же прочувствовали всю прелесть управления мертвыми в своих целях. Мы хотим прекратить это. Чтобы… Чтобы мы больше не теряли близких из-за чьей-то прихоти. Самойлов закусил губу. — Кость, поверь, если бы я знал, что Эля пострадает, я… Бекрев поднял ладонь, заставляя Глеба замолчать. — Не нужно. Ты не виноват. Виновато наше чертово правительство и никто больше. Костя выключил телефон, поднес экран к лицу и широко открыл глаза. Дисплей служил ему зеркалом, чтобы снять контактные линзы. — Черта с два я буду еще так над собой издеваться, — бубнил себе под нос Бекрев. — Я же видел очки у тебя в рюкзаке. — В отряде решили, что всем, у кого проблемы со зрением, стоит перейти на линзы, — не отрываясь от своего занятия, разъяснил Костя. — Во время боя очки могут слететь или разбиться. Но это же пытка! Впервые за долгое время Глеб рассмеялся, наблюдая за чертыхающимся из-за такой ерунды Бекревым. — Ладно, — произнес, наконец, покончивший с линзами Костя. — Нужно поспать. Завтра утром выдвинемся к лагерю. Днем идти безопаснее. Глеб кивнул на автомате, но немного помявшись, произнес: -Слушай… Спасибо, конечно, но мне нужно добраться до центра. Чем раньше, тем лучше. Бекрев не поверил своим ушам. — Совсем рехнулся? Соваться в центр в одиночку? — Я должен. — Глеб, серьезно. Покажешься там — и ты нежилец. Зачем тебе в центр? Тон Кости был настойчивым. Мужчина понял, что просто так его теперь никуда не отпустят. «Мы в ответе за тех, чью шкуру спасли?» — пронеслась в голове неутешительная мысль. — Когда началась война, — неохотно проговорил Самойлов, — мы с братом тоже были в оккупации в Екатеринбурге. Мы также присоединились к оппозиции. Мы продержались до самого пятьдесят девятого, когда наши и забугорные зомби перебили друг друга. Мирное население уже начало отходить от шока. Но наши действия не прошли не замечено. Не знаю, как они нас выследили, наверняка кто-то из наших же оказался информатором. Сначала военные ворвались в штаб и при всех буквально расчленили главу оппозиционного движения нашей области. Это было нам своеобразное предупреждение, что-либо мы присоединяемся к ним, либо… Глеб замолчал. Он нашарил в кармане сигареты и закурил. — Многие из нашего отряда действительно были напуганы и просто сбежали к врагу сливать информацию о тех, кто остался в рядах повстанцев. Вадим взял на себя обязанности руководителя. Только благодаря ему город окончательно не превратился в то, что я увидел, приехав в Москву. Как бы то ни было, полгода назад он исчез. Я знаю, что он здесь. И что он жив. Случись что, я бы почувствовал. Бекрев уставился в пол. — Стоит ли сейчас приезжать в Москву, имея одну лишь надежду? — тихо произнес он. — Рассчитывать на интуицию… Не подумай, но, может, ты просто цепляешься за соломинку? — Прекрати, — голос Самойлова дрогнул. — Считай меня ненормальным, но я не успокоюсь, пока не встречу Вадима. — Хорошо. Но тогда хотя бы подожди, пока мы с отрядом не спланируем операцию. Присоединись к нам, скоро мы будем готовы к нападению, и тогда — я тебе обещаю — если твой брат действительно там, где ты думаешь, мы его найдем. Глеб кивнул и затушил сигарету о голый бетонный пол. — А теперь спи, — не терпящим возражений тоном произнес Костя, доставая плед из рюкзака, накрываясь и отворачиваясь к стене. Мужчина последовал мудрому примеру, положив рюкзак под голову и накрывшись курткой. *** Глеб резко распахнул глаза. Не сразу поняв, что происходит, он поднялся на локтях и осмотрелся. Рядом с ним на коленях сидел обеспокоенный Костя. — В чем дело? — хрипло произнес Самойлов, чувствуя, что ему тяжело дышать. — Ты кричал во сне. Мне пришлось хорошенько тебя встряхнуть, чтобы разбудить. — А кого из нас не мучают кошмары, — попытался отшутиться мужчина, но улыбка у него вышла какой-то вымученной. — Постарайся снова заснуть, — Бекрев похлопал его по плечу и вернулся к своей импровизированной постели. Мысленно благодаря Костю за проявленную тактичность, Глеб лег и уставился в потолок. То ли сны, то ли воспоминания — они преследовали его, перемешавшись друг с другом, не давая разобраться: где реальность, а где игра воображения. Костя тоже долго изучал стену перед глазами. Для него действительность была ясна и прозрачна. А потому он мечтал скорее провалиться пусть и в тревожный, но такой спасительный сон.