Голодные игры: Возвращение

- Многоуважаемые телезрители! Дорогие дамы и господа! С Вами Ваш всеми любимый самый-пресамый замечательный телеведущий в этом мире, не буду скромничать, Дорамс Хьюз, и наше самое замечательное шоу в преддверии сто двадцать четвёртых Голодных игр! Старый телевизор, изображение на котором зачастую шло рябью, а то и пропадало совсем, окончательно сошёл бы с ума, если бы имел такую способность. Ведущий ни на минуту не затыкается, расхваливая игры на разные лады. Я тем временем сижу в маленькой тесной кухоньке и с унылым видом грызу кусок чёрствого хлеба. Сегодня снова не выспалась из-за напавшей бессонницы. У меня так часто бывает. Сегодня должна случиться Жатва. Мой старший брат на улице, а мама с папой ушли с утра пораньше на площадь. Почему мы с братом ещё не ушли? Только потому, что всем следует быть там к часу, а иначе попадёшь в тюрьму и сгниёшь там заживо. - Майя, ну как ты можешь это смотреть?! – вот и братик проснулся. Ему посчастливилось не попасть на игры, а сейчас ему уже двадцать лет, и он работает вместе с родителями на ткацком заводе. У нас в восьмом дистрикте больше, собственно, и некуда устраиваться, ведь мы производим ткани и всё, что с этим связано. - Я сейчас и не смотрю, - а что? Я завтракаю, так что ко мне претензий никаких особо быть и не должно. - А телевизор кто включил? – продолжает свои нападения Бардольф. Я молчу и, проглотив последний кусочек хлеба, иду в комнату. Не хочу сегодня с ним ругаться, хотя в другое время с удовольствием ответила бы ему что-нибудь неприятное. Общая беда сближает, знаете ли, и это чувствует каждый обитатель в дистрикте. Вообще мы с братом часто ругаемся и выводим друг друга из себя, но в критические минуты друг за друга горой. Я сажусь на старую незаправленную кровать, которая стоит напротив телевизора, облокотившись на шатающуюся спинку, о которую того и гляди занозишь пальцы. Конечно, брат не мастер работы с деревом, но следует сказать ему спасибо, что он терпеливо сделал хотя бы эту вместо той, которая сломалась. - Как же ты можешь смотреть этот ужас? – сквозь зубы цедит мой брат. Он ненавидит Капитолий, как и все в нашем дистрикте, и наверняка даже сильнее, чем ненавидят его те, чьи дети сложили головы на его потеху. Потому он подходит и выдергивает шнур из розетки. - Эй! – возмущаюсь я. – Если не хочешь смотреть, то не смотри! – конечно, препираться в день Жатвы особенно не хотелось, но это стало для меня пределом. – Выйди вон на улочку, погуляй. Единственное развлечение в жизни отнимаешь! У меня все пальцы от вышивания уже болят. - Развлечения! – с горечью в голосе произносит брат. – Майя, какие развлечения? Там, между прочим, люди умирают, а ты: «развлечения»! Завтра же возьму и выкину этот поганый телевизор, всё равно там ничего хорошего не показывают. Закончив свою гневную тираду, он выходит из дома, однако дверью хлопать не решается – как всегда, осторожничает, а то мало ли. Она и так Бог весть на чём держится, а если слетит с петель, то от отца сильно попадёт обоим. У него рука тяжёлая, хоть и работает на ткацком станке. А первым моим порывом стало взвыть в голос. Всё же несправедливо это. Даже самую безобидную часть Игр посмотреть не дал! Ну, ничего. Вот возьму и всем назло буду смотреть. Решив так, я спрыгиваю с кровати и быстро выхожу из дома. Дверь приходится аккуратно запереть: хоть у нас и нечего воровать, но и родители, и Бардольф будут ругаться. Сегодня единственный выходной, когда не нужно сидеть целый день у швейной машинки или же вышивать. С виду это абсолютно безобидное дело, однако, когда изо дня в день, из года в год, занимаешься одним и тем же, жизнь превращается в каторгу. А ведь есть те дистрикты, в которых всё обстоит гораздо хуже. Люди вынуждены ежедневно задыхаться в шахтах, добывая уголь, и ломать свои спины, вкалывая на разнообразных плантациях и ухаживая за разными животными. Не так уж мне и не повезло быть рождённой в дистрикте, отвечающем за портновское дело. Занятая подобными мыслями, я и не замечаю, как дохожу до главной площади, где висит огромный экран, на котором и показывают шоу. Здесь качество изображения намного лучше, однако смотреть игры дома мне нравится гораздо больше. В родных стенах гораздо уютнее, да и столько народу как здесь, там явно не могло собраться. Всюду стояли люди, как завороженные уставившиеся на экран, некоторые приходили потому, что у них дома нет телевизора и им больше нечем заняться кроме, как убивать время у этого экрана, некоторые просто проходили мимо, так как площадь в выходной всегда многолюдна. Ярых фанатов шоу было невероятно мало, и таким любыми способами выказывалось презрение, однако, не обсуждаться то, что происходит на играх, всё равно, конечно же, не могло. На смерть всегда противно смотреть. Но гораздо хуже наблюдать, как замерзает насмерть твой сын, или как дикие звери раздирают на части твою сестру. В прошлом году из нашего дистрикта на арену была отправлена двенадцатилетняя девочка Ника, которую на играх разрезал по частям сошедший с ума парень из второго дистрикта, кажется, его звали Филом. Тогда на экранах всех областей Панема под радостные вопли комментатора Хьюза было показано то кровавое месиво, бывшее когда-то Никой, и окровавленное лицо парня, его ужасная улыбка и широко распахнутые глаза, в которых светилось только маниакальное желание убивать. На следующее утро обнаружили, что мама этой девочки повесилась в детской. - Итак, господин президент, весь Капитолий находится в ожидании новых, сто двадцать четвёртых, голодных игр! – на экране опять же надрывается Хьюз, и толпа капитолийцев, которая порой попадала на экран, радостно вопит и улюлюкает. Ведущий вежливо улыбается всё это время, но, когда толпа понемногу утихла, продолжает: - Можете ли вы что-нибудь сказать насчёт следующего шоу? - Ну, что я могу сказать, - когда президент, которого люди порой называли Отцом, начинает говорить, то все почти моментально затихают, вслушиваясь в его тихий голос. В дистриктах, скорей всего, произошло тоже самое. Ну, по крайней мере, в нашем дистрикте люди, собравшиеся на площади, прекратили обсуждать что-то своё и прислушались. - С подобными вопросами Вам следовало бы обратиться к господину распорядителю игр Рою Мустангу. Думаю, он бы больше ответил, хотя этот человек даже меня не посвящает в свои замыслы. А то, что я уже знаю, Моё Светлое величество предпочёл бы, знаете ли, оставить в секрете, - тут Отец тряхнул гривой своих седых волос, спадающей до плеч, и виновато, но, тем не менее, криво, улыбнулся одними уголками тонких губ. - Что ж, господин президент, ваше право, - тут Хьюз почтительно кланяется, и его прямоугольные очки отражают свет синей лампы, направленной в сторону сцены. Дорамс проводит средним и указательным пальцем правой руки по своей небольшой бородке фиолетового оттенка. Видимо, фиолетовый - новый тренд сезона. В прошлом году его растительность на лице была покрашена в розовый. – Сейчас все взволнованы предстоящей церемонией жатвы, когда, собственно, и будут выбираться наши замечательные трибуты! - Да, думаю, это один из самых важных моментов игры. Ведь это же выбор очередных участников наших соревнований. Безусловно, каждый рассчитывает на интересное шоу. Не так ли?! – Последние два слова были выкриком президента в зал, огромная толпа снова счастливо завопила и минут пять не могла утихомириться, тем самым давая Хьюзу обдумать свои вопросы, внося некоторые корректировки. - Итак, господин президент, можете ли вы сделать какие-нибудь прогнозы насчёт будущих участников соревнования? – наконец, выдаёт он, когда капитолийцы всё же мало-мальски утихомириваются. - Ну что за глупости вы говорите, Хьюз? Какие могут быть прогнозы, когда всё решается путём лотереи? – по губам Отца проскальзывает тень улыбки. Я морщусь, так как не вижу ничего смешного или интересного. – Конечно, повторюсь, как я уже говорил, все мы рассчитываем на интересное шоу, однако конкретно насчёт того, как оно будет проходить, ничего неизвестно. Однако я считаю нужным объявить кое-что сейчас, а не во время распределения номеров, – тут президент встаёт со своего кресла и поворачивается лицом к залу, подняв руки и держа их ладонями вверх. Так он больше похож на бога, нежели на президента, особенно своими длинными белыми одеждами с редкими золотыми вставками и фиолетовыми краями рукавов. Смотрится недурно, если честно. – Дорогие друзья! Все мы помним печальные события давно прошедших времён, данью и жертвой которым являются Голодные игры. Эти ужасные события буквально врезались нам в гены, и мы всегда будем помнить их. Однако ещё больше мы помним события относительно недавние, то есть события семьдесят четвёртых и семьдесят пятых Голодных игр. В знак напоминания о них распорядители решили немного изменить правила нумерации игроков. Отныне нумерации не будет, - по залу прокатывается вздох удивления, смешанного с разочарованием, но потом президент всё объясняет: - Трибутам будут даваться прозвища. Самые лучшие будут удостаиваться прозвища, происходящего от названия смертного греха. Зал тут же взрывается аплодисментами, слышатся одобрительные выкрики и улюлюканье в знак уважения к президенту. У меня это всё особого восторга не вызвает. Похоже, прав всё-таки был брат, что не следует смотреть. Глупо было надеяться, что президент скажет что-то действительно стоящее. Угу, конечно. Всего-то поменяли нумерацию на прозвища. Велика важность! Похоже, распорядителям очень скучно, раз они маются такими глупостями. Вот если бы они там все спокойненько подохли и не трогали никого, то была бы какая-никакая, но польза. Мир бы чище стал. Я думаю, что Бардольф бы со мной согласился, ведь часто он высказывал миротворцам прямо в лицо, что думает о них и о Капитолии вообще. Из-за этого его избивали, секли плетьми у всех на виду, а однажды даже посадили на два с половиной дня под замок без еды и воды. Помню, тогда я была ещё совсем маленькая. Но брату и этого мало! Мама насилу заставляет его держать все эмоции при себе и надевать маску безразличия, а папа битый час объясняет ему, что все так делают, и если он не хочет, чтобы его и всю его семью перестреляли, то следует быть более терпимым. Брат всё понимает, но внутренне трепещет от негодования, стоит миротворцам пройти мимо. Но на вопросе о нумерации дело не закончилось. Дальше президент приземляется обратно на кресло и принимается отвечать на нелепые вопросы ведущего. Я решаю, что смотреть больше не имеет смысла, и потому иду домой, готовиться к приходу родителей.