Голодные игры: Возвращение

Доброе утро, мой седьмой дистрикт. Я открываю глаза и верчу головой из стороны в сторону, чтобы отогнать пелену сна, окутавшую мою голову. Мельком вижу, что мама ещё крепко спит рядом со мной. А через шторку слышится слабый храп дедушки. Снова неудобно лёг. Надеюсь, бабушке хорошо спится сегодня. Быстро проползаю под одеялом и вылезаю у маминых ног. Не хочу никого будить, потому придётся собираться потихонечку. Они каждый раз приходят с работы сильно уставшими. Бабушка работает счетоводом на фабрике по производству древесины, мама там же – уборщицей. Дедушка через ночь уходит сторожить магазин торговцев всякой утварью для дома. Я же учусь в школе, но и без дела особо не сижу, ведь наша семья, несмотря на почти круглосуточный труд, всё же очень бедна, и тех крох, которые мы получаем, едва хватает на пропитание для четырёх человек, да и дед в последнее время начал сильно выпивать. Ради того, чтобы у нас было хоть на чуточку больше денег, я уже давно плету корзины и отношу их к Эллис Брейдберри. Она покупает их у меня за бесценок, зато сама потом получает за них втрое больше. Но я не в обиде: каждый зарабатывает, как умеет. К тому же, я понимаю, что мои кривоватые корзиночки не стоят того, чтобы много за них платили. Сегодня, в воскресенье, я как раз должна с утра пораньше отнести ей очередную партию своих корзин. Обычно я плету их в свободное от школы время, а в выходной иду их сбывать. Конечно, можно было найти и такого предпринимателя, который давал бы больше денег, но мне немного страшно соваться на чёрный рынок, да и никто не позволит. Пускай спят, я не помешаю. Беру со стула своё полинявшее от времени и дорожной пыли закрытое платье в пол, надеваю его. Правда, длинные рукава немного помялись за ночь, но это не беда. Улыбаюсь своему отражению в окне. Солнце только-только показало миру свой румяный бок. Мои лёгкие волосы, перевязанные белой лентой, растрепались во время сна, и нужно их причесать, чем я сейчас и займусь. Спустя минут пять я готова к выходу. Накидываю на узкие плечи первую попавшуюся кофту. Оказывается, это мамина: я узнала это по серым вязаным цветам на воротнике. Она мне не по размеру, так как мама шире меня в плечах и груди, но если доставать свою, то придётся открывать скрипучий шкаф и будить весь дом. Выбирать не приходится. Я влезаю босыми ногами в мягкие туфли и, совсем немного открыв дверь, выскальзываю из дома. Захожу в сарай, где мастерю корзины. Хриплым лаем меня встречает Лидия, крупная дворняга. Она уже несколько месяцев болеет какой-то непонятной болезнью и почти не встаёт с соломенной подстилки. Её миска, стоявшая у самого носа, опрокинута. - Лидия... ну, что же с тобой приключилось? – тихо говорю я ей, сажусь на корточки перед ней, а на глаза наворачиваются слёзы. Она тянет свою мохнатую мордочку мне навстречу и доверчиво тычется в мою протянутую руку. – Бедняжка. Снова было плохо? – она тёмно-карими глазами смотрит на меня и будто бы хочет что-то сказать. – Я сейчас принесу тебе воду. Я беру в руки холодную алюминиевую миску с гнутыми краями и иду в угол сарая, где у нас стоит фляга с водой. Жаль, что я ничем не смогу помочь ей. Лечить нашу собаку некому, а травы, которые я покупала у местной аптекарши, не помогли, хоть я и потратила на них свой месячный заработок. Аккуратно налив в миску воды из фляги, я мокрыми пальцами достаю из воды пару крупных травинок и подношу Лидии, чтобы та попила. Она пытается подползти к миске, но не может. Тогда я хватаю её обеими руками чуть пониже шеи и аккуратно везу по подстилке. По щекам катятся слёзы: я боюсь, что она погибнет. С горем пополам я всё-таки окунаю её сухой нос в воду. Дворняга начинает жадно лакать, видимо, уже сутки не пила. Когда она заканчивает, я спешно убираю миску в сторону, а она ложится и тут же погружается в дремоту, положив лапы на то место, где раньше стояла вода. Теперь ясно, почему вода расплескалась. Наспех стряхиваю с себя вьющуюся чёрную шерсть вперемежку с соломой и, взяв из угла большую корзину, в которой прятались несколько разных корзинок и корзиночек, выхожу из сарая, неплотно прикрыв за собой дверь. Выйдя за ворота, понимаю, что все на нашей улице и вправду ещё спят, ведь в подавляющем большинстве домов ставни закрыты. Исключение составляет пара-тройка домов, в которых ставни отсутствуют. У нашего дома тоже нет ставень, но мы плотно закрываем шторки. Иду прямо по дороге, так как хочу пройти мимо дома владельцев магазина. Кто знает, может, Садар уже не спит и выглянет в окно? Мне так хочется его увидеть. Дом, в котором он живёт, выше наших и украшен искусной резьбой. Быстро пробегаю мимо, мельком заглянув в окошко. Нет, не выглянул. А жаль. Ну, неважно. Сейчас главное отдать корзины торговке и получить деньги, а не глазеть на чужие окна. Вот и магазинчик! Замедляю шаг, встаю на порог и осторожно стучусь: вдруг Эллис занята? - Входите! – слышится грубоватый женский голос с той стороны. Отлично, значит, она уже в магазине. Открываю дверь, в привычной для себя манере проскальзываю в помещение и нерешительно замираю на пороге. У прилавка на старой деревянной коробке сидит Садар и пьёт чай из гранёного стакана. Дородная женщина с ранней сединой приветливо мне кивает и приглашает пройти. Трясясь то ли от холода, то ли от волнения, я подбегаю к прилавку. Чувствую, как сильно бьётся сердце, как пылают щёки, и продолжаю сжимать в ладонях ручку большой корзины. - Здравствуй, Дарра, - с некоторой холодностью в голосе произносит торговка и протягивает крупные потрескавшиеся, все в занозах, руки, чтобы изучить корзины. Я понимаю, почему она сегодня так холодна: сын владельца – это вам не шутки. Обычно она более раскована, позволяет себе шутить и иногда даже даёт мне горстку орешков, чтобы я поела. Отдаю корзинки ей в руки, замечая, что руки предательски трясутся. - Замёрзла? – внезапно интересуется Садар. Ничего себе! Почти незнакомый парень интересуется моим самочувствием. Я лишь тихо киваю. Тут он произносит нечто совершенно неожиданное: - Эллис, почему бы тебе не налить ей чаю? У тебя его много, я знаю. - Нет, не стоит, - почти беззвучно произношу я. – Лучше поскорей отдайте мне мои деньги, и я пойду домой. Я не хочу, чтобы мама и бабушка беспокоились. - Держи, - женщина хватает мою протянутую руку и суёт мне в руку столько монеток, сколько я обычно не получала за корзинки. Я кожей ощущаю тяжесть и холод этих денег. Удивлённо смотрю на неё. – Держи, заслужила. Давно не видела таких аккуратных корзинок, - она ободряюще улыбается и ссыпает часть монет, которые не вместились в мою ладошку, в карман маминой кофты. – Передавай привет маме! Тут у меня начинает кружиться голова. Что-то определённо идёт не так! Точнее, всё идёт не так! Сегодня все ко мне гораздо добрее, чем обычно. И это весьма странно, хоть и приятно. Тут в голове проносится мысль, за которую я хватаюсь, как утопающий за соломинку, и тут же высказываю её: - Вы разбираетесь в болезнях животных? - Что? – переспрашивает она. Естественно, она наверняка даже не подозревает, что у меня есть собака, да и к тому же больная. - Ну... понимаете... у меня живёт собака... она уже два с лишним месяца не встаёт с подстилки. Мне приходится подтаскивать её к миске за шею. Я боюсь, что она умрёт... – это чистая правда. На глаза при воспоминании о Лидии наворачиваются слёзы. Брейдберри долго молчит, вглядываясь в моё лицо. Она смотрит на меня с такой жалостью, что я уже до ответа понимаю: нет. - Прости... – срывается с её тонких обескровленных губ. – Я не могу тебе помочь... Садар молчит. Проводит пальцем по стакану. Я ловлю каждое его движение, и перед глазами снова встаёт тот день, когда он вытащил меня из горящего дома. Тогда я была очень маленькой, но всё-таки помню. Наш прошлый дом сгорел по нелепой случайности. Тогда у нас ещё не было электричества в доме, и мама при свечах читала мне сказку. Я сидела, зарывшись в её густые чёрные волосы, и сопела ей в шею. Тут в дверь постучались. Мама посадила меня на подушку, сказала сидеть тут, а сама пошла за ворота. Я смотрела на страницы, исписанные мелкими буковками, тогда для меня непонятными. И заметила, что по краешку книги ползёт пламя. Сильно испугалась, начала давить огонёк подушкой, но от этого всё стало лишь хуже: я скинула все свечи на пол. Дом быстро вспыхнул; я же забилась в уголок и плакала, не зная, что делать. Вся комната наполнилась едким дымом. И тут я услышала мальчишеский голос. Не знаю, как он тогда пробрался в наш пылающий дом и кто его туда пустил, но он быстро нашёл меня в дыму и, кое-как выбив стекло, выпрыгнул из пламени со мной на руках. После этого нам пришлось переехать к бабушке с дедушкой. - Что ж, я пойду, - говорю я и выскакиваю на улицу. Сейчас уже здесь стало гораздо оживлённей: изредка появляются взрослые, снующие взад-вперёд. Начинается новый день. - Привет! – я слышу над ухом озорной голос своей подружки Миры. Она уже окончила школу и пошла работать на фабрику, но мы всё равно дружим. - Привет, - я прогоняю свои воспоминания и улыбаюсь ей. На самом деле ей невозможно не улыбаться. У неё огненно-рыжие курчавые волосы, которые неподвластны ни лентам, ни расчёскам. - Ну, что, Дар, готова к сегодняшнему дню? – «Даром» меня называют только она и бабушка. Мама старается не называть меня по имени, а дедушка особо со мной и не разговаривает. Но всё равно я люблю его. Я сначала не понимаю, а затем вспоминаю: сегодня же моя первая Жатва. Киваю. - Давай я провожу тебя? – она вновь улыбается, и я рада, что ей посчастливилось не попасть на Игры. – О, да ты сегодня богатая! – она смотрит на мой наполненный монетами карман и заливисто смеётся. - Ага, - выдыхаю я, а затем беру горсточку из своего заработка и, когда она отвлекается, чтобы помахать рукой какому-то рабочему, незаметно перекладываю монетки ей в карман. Люблю делать такие сюрпризы. Сейчас ей трудно: первые месяцы на работе людям платят меньше, чем обычно. Вот она снова смотрит на меня своими ярко-зелёными глазами, протягивает мне руку. Я, как ни в чём не бывало, хватаю за её ещё не огрубевшую от работы руку, и мы вместе идём на соседнюю улицу.