Голодные игры: Возвращение

Я сижу, уткнувшись подбородком в холодные колени, и смотрю больными глазами на горящий ясным пламенем костёр. С каждым разом усиливающийся кашель, раздирающий лёгкие и горло, не даст уснуть надолго, а ноги неистово ломит при каждой попытке пошевелиться. Наскакалась за день, называется. Тяжело, когда в семнадцать лет твоё тело будто разваливается на кусочки, сломленное жуткой болезнью и сторонними насмешками. Ненавижу свои белые волосы, розоватые полупрозрачные зрачки и болезненную кожу, будто плавящуюся от солнечных лучей. Сегодня днём меня впервые обожгло солнечными лучами, отразившимися от внезапно выпавшего снега прямо в лицо. Кожа просто горела, совсем как кусок ткани, выкинутый в костёр. Холод... кажется, он подступает со всех сторон, норовя заморозить мою изломанную болезнями фигурку до конца, превратив в совсем не изящную ледяную статую, и даже пламя не спасёт меня. Огонь прекрасен в неистовстве, могуч в свете и силён настолько, что уничтожить лес для него пустяк, на который и не стоит размениваться. Силы разрушения и созидания таятся в нём; он наполнен грацией, страстью. Он так ярок, горяч, что невольно замираешь от этой красоты и инстинктивно тянешься к ней. Но пламя способно не только обогреть озябшего путника, но и больно обжечь промёрзшие насквозь ладони, сдирая с них тонкую кожу, лишённую меланина, стоит только протянуть дрожащую руку чуть дальше позволенного: огонь любит, когда в общении с ним соблюдаю дистанцию. Размышления прерывает оглушительный и разбивающий тишину на сотни осколков кашель. Закрываю рот руками и утыкаюсь лицом в коленки. Не хочу будить Майю своей яростной болью, рвущейся наружу – я-то давно привыкла к постоянному кашлю и редкому сну, но вот она... Покончив с кашлем, обращаю внимание на трясущиеся в углу пещеры белые нити с едва заметными на них каплями. Паутина. В ней – чёрный паук, злой и голодный, так как здесь нет никаких насекомых, кроме него. Нужно ему хоть как-то помочь. Если крупный – хищник. Раз хищник, то ест и мясо. Отрываю от своего уже изрядно остывшего ужина – неприятного цвета куска солонины – маленький кусочек и, шатаясь на мёрзнущих и болящих одновременно ногах, заглядываю в уголок. Здесь ещё холоднее, чем я думала, потому, чтобы тело не заломило ещё сильнее, быстро кидаю зеленоватое непонятно что, попавшееся мне день назад у Рога во время той страшной резни, в паутину и отхожу в сторону. Паутина оказывается куда сильнее обычной и потому легко удерживает кинутое её хозяину пропитание. Конечно, не свежая птица, но должно подойти как ему, так и мне. Хотя мне, несмотря на сильный голод и головокружение, не хочется есть эту зелёную гадость, потому, чтобы она не смущала своим мерзостным запашком, кидаю её в костёр. Поднимаются искры в каменный, будто специально высеченный великаном, потолок, слышится глухое потрескивание, и запах горелого сала заполняет всю пустоту ледяной пещеры. Паук, вначале немного испугавшийся неожиданно прилетевшего куска чего-то схожего по запаху с испорченным помидором, теперь выползает из проёма между камнями и жадно впивается в добычу своими клыками. Сейчас он впрыснет в эту гадость яд, который медленно переварит её, а затем выпьет полученный раствор и насытится. А я – нет. Когда я впервые пыталась попробовать этот ужас, меня вывернуло наизнанку – затравленный химией и дорогой капитолийской пищей организм отторг тухлятину. Холодно. Похоже, придётся выходить на ночную охоту, а иначе ведь не усну от ужасных резей по всему телу и желудку в частности. Взяв свой отвоёванный потом и кровью лук с отравленными стрелами, осторожно выхожу из пещеры, завалив вход камнем. Мой талисман – белоснежная клювастая полумаска с алыми разводами – прикрывает лицо от любопытных глаз и зачарованных лунных лучей. Подумать только, из-за закрытой мешковатой одежды и этой маски, носимой лишь ради того, чтобы солнце не обжигало лицо, меня в дистрикте звали Чумной вороной. Может, я и вправду ворона, только белая? Странное дело: на улице ночью куда теплее, чем днём, и куда приятнее, чем в пещере. Слышится шорох кустов; значит, я не одна. Натягиваю удивительно податливую тетиву и готовлюсь к выстрелу. «Три-икс-си... Три-икс-си...» – отовсюду слышится противный шелестящий шёпот, давящий на уши. Он отражается буквально от всех поверхностей и окружает меня склизкой оболочкой нарастающего тумана, и в нём кажется, будто множество рук со всех сторон тянутся к телу, норовя разорвать его мерзкими когтями на мелкие кусочки и раскидать по ветру. «Три-икс-си». Со свистом рассекает молочно-белое зарево, сверкая опереньем, стрела и попадает в дерево. При свете луны виден силуэт невысокого мальчишки с копьём в руках. Светлые волосы, заплетённые в короткую косичку, топорщатся от ветерка. Вероятно, тот самый, который танцевал на балу с маленькой девочкой... Даррой, кажется, её зовут. Вновь натягивается, поёт тетива, вновь отравленная стрела отправляется в свой дьявольский полёт. Её цель – он. Стрела пролетает мимо, но паренёк хватается за предплечье и скрывается за деревьями. Должно быть, я ранила его. Тогда недолго ему осталось бегать. Отчего-то на смену страху приходит на мягких лапах мрачное удовлетворение, а губы растягиваются в кровожадной улыбке. «Три-икс-си... Ты молодец...» - вновь эти многогранные и ужасные голоса. Боль постепенно куда-то испаряется, а луна, кажется, начинает светить ярче. Мне хочется кружиться в безумном танце посреди лучей и деревьев и смеяться, смеяться, смеяться! Раньше я даже и помыслить не могла о том, что убийство может принести столько положительных эмоций. «Убей ещё, Трикси!» В ночи кричит неосмотрительная эглифрока – крупная пятнистая птица, с трудом помещающаяся на ветке. Глаза видят её, расправившую чёрно-алые крылья и собирающуюся взлетать. Ещё одна стрела вытащена из колчана и уже летит к своей цели – маленькому белому пятнышку на груди жертвы. Так и не закончив свою ночную серенаду, птица судорожно вскрикивает и падает в ворох чёрных листьев, по которым расползаются пятна её крови. Подбегаю и хватаю её за ногу, заливаясь смехом. Собираю свои стрелы и кладу обратно в колчан, но лук просит больше крови. Ему нужен человек. «Убей же, Три-икс-си...» - кажется, со мной говорит моё оружие. Оно ждёт своей жертвы, своего часа. Хищно скалюсь и щурюсь в предвкушении. Майя же не знает того, что я умею. Она мирно спит у огня. Она станет нашей жертвой, лук. Она будет извиваться от твоего яда, будет кричать, пылая в огне лихорадки. Захожу в пещеру, даже не собираясь заваливать вход камнем. - Трикси, где ты... – удивлённый голос проснувшейся девушки тонет в безумном смехе, перемешанном с птичьей кровью и злым воем. Швыряю птицу в костёр, чтобы очистить её от перьев – после убийства хорошо бы подкрепиться, сама же смотрю на девушку, прожигая взглядом и думая, с чего мне начать. Можно ведь испробовать нож, который я подобрала недавно. Не знаю, кому он принадлежит, но мне плевать. «Три-икс-си, чего ты ждёшь? Убей!» Из горла вырывается звериный рык, и я бросаюсь на неё, держа стрелу как копьё. Слишком долго натягивать тетиву. В ушах стоит звенящий голос, требующий крови, перед глазами маячат испуганное лицо Майи и тёмно-алые круги. Всё ещё рыча, жадно вгрызаюсь в её руку, подставленную для защиты. На крошащихся зубах – её кровь, тело трясётся от экстаза чужой гибели. Как всё же легко управлять жизнями, чёрт возьми! И я понимаю этих профи, которые жадно убивают других, а после и друг друга, ведь убийство – это прекрасно, это божественно. Мой лук впивается ей в лицо, наслаждаясь вместе со мной. Она кричит от боли и пытается скинуть меня, безумную чумную ворону в острой маске, но мне даже нравятся её конвульсии, её жалкие попытки отвести глаза смерти. «Три-икс-си, ты прекрасна... Убей!» Тот голос звенит в ушах, время превратилось в густую клейкую массу, голову сдавливает невидимый обруч неведомой мне силы, завладевший моим угасающим сознанием. С яростью разрываю зубами её руку, жадно слизывая с раны кровь, такую тёплую, яркую и содержащую так много жизни. Я, Великая и Могучая Трикси, убийца, доведённая кошмарами, альбинизмом и болью до состояния разваливающейся старухи, отомщу миру за все свои обиды, убив и выпив кровь здорового человека. Пускай чудовища моего дистрикта видят, какая я сильная, яростная и кровожадная, пускай наслаждаются мои безумным дебютом капитолийцы, пускай любят меня. Ведь эта пещера – моя сцена, луна благоволит моим действиям, а голоса в молочно-белом тумане поют хвалебные арии в честь Великой и Могучей Трикси! Нож с противным хлюпаньем входит в грудную клетку, и по всему моему телу разлетается жуткая боль. Круги перед глазами всё больше и темнее, пляшут свой танец, полный безумия и радости от чужой смерти. Чувствую, как меня скидывают на ледяной пол. Мне снова стало холодно, причём гораздо холоднее, чем раньше. Над головой вижу паука, плетущего паутину и спускающегося ко мне. Кровь почуял, скотина. Облизываю губы, на которых ещё осталась свежая кровь. Кровь Майи. «Три-икс-си, иди же скорее к нам, дорогая! Мы любим тебя, наша Великая и Могучая... Поделись своей кровью с нами, скитальцами тумана». Вижу множество белых лиц, кружащихся надо мной в дыму, и из последних сил киваю им. У меня не получилось убить человека и принести жертву своему ядовитому оружию. Кровь хлещет из моей груди стремительно и сильно, мне кажется, даже фонтаном бьёт. Из гортани вырывается дьявольский смех, перемешанный с воем и моей же кровью. Паук всё ближе. Выплёвываю кровавый сгусток в него. Подавись, тварь. Секунды текут медленно, будто издеваясь надо мной, а изо рта рвётся последний крик. - Великая и Могучая Трикси ещё вернётся!