Королевские игры

- И что это было? Нет, Рим, повернись и посмотри на меня?! - Маню ворвался в гримерку, как был на поклонах, - с развевающимися волосами, блестящими от гнева глазами. - Что тебе объяснять? Что ты ведешь себя как ш... - и тут его щеку обожгло пощечиной. - Домой можешь не приходить! Когда Мерван ушел, Маню разрыдался, как истеричная барышня. Он чувствовал, что теряет его, что у него кто-то появился, что его надо отпустить теперь по-хорошему, без скандалов и пошлых сцен ревности. Понимал... и ничего не мог с собой поделать. Тогда он стал специально провоцировать Рима на ревность. В тот вечер Муар долго не мог заснуть, то принимал душ, то растягивался голым на постели поверх покрывала, то, замерзнув, все же залез под одеяло и, повозившись, все же задремал. Проснулся от того, что его попу гладили и по-хозяйки сжимали. Мерван лежал на постели почти одетый и с нескрываемым желанием смотрел на нагое тело: - Прости меня, малыш. Я не должен был так разговаривать с тобой. - Какая ты скотина, Рим! Даже ночью от тебя покоя нет... - А кому-то нравилось вот такое пробуждение, - властным жестом он поднял подбородок упрямца и буквально впился в сжатые губы, попутно до боли зажимая вожделенное тело. - Ненавижу тебя... - зашептал Муар в рот любовнику. Рим уже желал млеющего от его ласк Маню, просунув руку, ласкал, медленно, скользя по влажной от возбуждения промежности, погладив чувствительное местечко, пробрался дальше. - Не могу больше, ты измучил меня, - почти свернувшись клубочком, француз лежал на полностью одетом Риме и плавился от ощущений страстного, жаркого тела рядом, собственная обнаженная кожа, соприкасаясь с тканью, обретала повышенную чувствительность. Рим, медленно скользнув рукой по накачанной груди Муара, сдавил тугую горошинку соска и, услышав стон, чуть оттянул ее. Потом, сместившись ниже, приласкал мягкий живот - несколько месяцев назад он запретил Маню усиленно качать пресс - ему нравился чуть мягкий почти женский живот француза. Скользнув в пупочную впадину, он приласкал ее, мечтательно потянувшись. Ему нравилось иногда позволять себе шалость - спускать в глубину вожделенного тела. И пусть его потом мучила совесть, глядя на мучения бедолаги Муара, но тот до последнего отказывался от помощи алжирца, пока Рим не прикрикнул на него. - Извращенец... - стонал чуть не плачущий Муар, глядя, как любуется на стояк от простой процедуры возлюбленного Мерван. - Ты такой милый даже вот в таком положении, и для влюбленного нет ничего стыдного! Это лучше, чем бегать через каждые пять минут в туалет. К середине ночи Рим заставил любовника выбросить из головы всякие глупости, кроме того, что они вместе, здесь и сейчас. О большем думать не хотелось - двое жили моментами близости и вожделенной влюбленности. *** Они были вместе уже почти около года. Рим, смеясь и дразня Муара, спрашивал, что тому подарить на годовщину: «Кольцо с бриллиантом или бебика?». За что неоднократно получал... сначала взбучку, а потом порцию хорошего секса. А потом что-то сломалось в их отношениях. Маню долго не мог привыкнуть к внутреннему ощущению пустоты и натянутости. В конце-концов он не выдержал - собрал вещи и съехал из просторной квартиры Рима и почти сразу же заболел. Его трясло, как в лихорадке. Померив температуру, он не поверил своим глазам, набрал телефон «Скорой» и Вики - ей позвонил уже на автомате, та, ни о чем не подозревая, примчалась в квартиру к Мервану, не найдя там Маню, они оба сорвались к нему по старому адресу. - Что ж ты творишь, а? Почему ты такой скрытный? - Рим, он не слышит тебя... - Посмотри на градусник - если в ближайшие минуты скорая не приедет... Маню открыл невидящие глаза и прошептал едва слышно: - Пусть он уйдет... - Вики сжала огненную руку Маню и умоляюще оглянулась на Рима. Тот, потупившись, вышел из комнаты, но не из квартиры. Маню явно догадался, что Рим встречается с девушкой, но пока не изменял ему! Между ними еще ничего не было, только поцелуи, это пока! И алжирец все равно, не смотря ни на что, чувствовал себя немного виноватым. Это было похоже на предательство с его стороны, получается он не сдержал данного слова всегда быть рядом. Мервана никто не заставлял, все произошедшее с ними двумя было не по инициативе Муара, да он сам все испортил и довел француза до такого состояния. И кроме него никто не виноват в том, что Маню не хочет его видеть. Это естественно, но не приехать Мерван не мог. Его слишком многое связывало с этим человеком. Такой близкий, родной... Рим сам не понимал, как получилось так, что между ними оказался кто-то третий. Так не должно было быть, но было и с этим тоже Рим не мог ничего поделать... Девушка была той, с кем он хотел бы разделить жизнь. Сердце мужчины рвалось на части... В больнице бедного Маню с умоляющим взглядом сразу увезли в реанимацию, в течении нескольких часов пытаясь сбить критическую температуру. Вики пыталась успокоить мечущего по коридорчику Рима, а то чего он только не сделал - только по потолку не пробежался и головой о стены не побился. Маню в полубреду все еще жил их отношениями. Ему снился странный сон, что они еще вместе, в домике на побережье, и еще любят друг друга и дорожат отношениями. Мерван тогда, в конце сезона, потерял голос, и Муар увез его из суеты Парижа на побережье - в тихую деревушку на средиземноморье - что-то типа курорта с небольшими частными домиками. Рим был необычно вял и бледен и хрипел во сне, хотя бодрствуя делал вид, что ничего не случилось. Маню пришлось преодолевать активное сопротивление любимого - тот никак не желал активно лечиться, он таскал его на все процедуры, научился сам делать уколы, ставил компрессы и в нежаркие часы вытаскивал апатичного Рима на берег, укладывал в затененный шезлонг, укутывал в плед и оставлял дремать и дышать морским воздухом. Они оба так уставали, что в девять вечера буквально валились с ног и, засыпая в одной постели, только обнимали друг друга, даря живое тепло. Через пять дней Рим стал восстанавливаться. Радости Муара не было предела. Они задержались еще на пять дней, и, хотя у выздоравливающего были поползновения к близости, Маню выглядел таким измученным, что у Мервана не возникало желания идти дальше поцелуев. Зато в Париж оба вернулись загоревшими и посвежевшими. Муар умудрился обгореть, и два дня теперь уже Рим намазывал тело возлюбленного разными средствами от ожогов и держал его в домике, выпуская только на закате поплескаться в теплом море. Идиллия... Маню пытался заснуть, но слезы текли по щекам, и активно пищали приборы фиксируя боли в груди - воздух приобрел раскаленную консистенцию и упорно не желал поступать в легкие. Выписавшись из больницы, Муар собрал вещи и уехал в никуда. Просто исчез. Даже мобильный сменил. Расставаться так со всеми. Вики сходила с ума, разыскивая его, но даже вездесущий Дов ничем не мог помочь несчастной девушке. Он знал, где Маню, но считал его поступок единственно верным выходом из сложившейся ситуации. Уходя - уходи. Мерван не мог стоять в стороне. Он боялся за Маню, боялся, что с ним что-то случится, пытался звонить, пару раз приходил домой, но консьерж упрямо повторял, что француз здесь больше не живет, может временно, а может и навсегда. Тогда Рим так же как Вики обратился к Дову, но, как бы он не упрашивал продюсера, тот ни в какую не раскрывал местонахождения бывшего «короля». Наконец, сказав о том, что очень беспокоится о его состоянии, алжирец получил в ответ, что с Маню все нормально, он жив и здоров, и чтобы даже в мыслях не смел приближаться к нему. Только тогда Мер более-менее успокоился, но на душе все равно скребли кошки. Прошло время. Схлынул накал страстей, и Рим уже почти не думал о том, что сейчас с Маню и где он. Вспоминал редкими вечерами, когда Беранжер не было рядом, а так как это было все реже, образ Муара переместился на периферию памяти. Они теперь не расставались, и у Рима едва выпадала свободная минутка. Теперь у него была семья и новая работа, старые раны затянуло, но в часы бессонницы еще саднило. Когда Рим вглядывался в темноту, перед его внутренним взором все еще возникал образ Маню, его теплый, смеющийся взгляд, добрая и солнечная улыбка... С известием о том, что Мерван вскоре станет папой, его жизнь приняла совершенно иное наполнение, но куда деваться от этой непонятной, щемящей тоски? Он постепенно учился с ней жить...