Такая трусость тебе не свойственна. Так волноваться надо только в постели…
(Синра Киситани "Durarara!!!")
Вернувшись домой, я еще долго сидела и размышляла, идти или нет. Мне было немного страшно. Я представления не имела, что будет происходить, я даже не могла предположить, буду я дома следующим утром, или же я проснусь в чужом доме, в котором не буду знать, где ванная комната. Но я собралась с мыслями, надела свою любимую рубашку, брошь, пальто и отправилась на встречу. Открыв дверь кафе, я сразу же увидела Моцарта, который сидел за моим любимым столиком и пил апельсиновый сок, заигрывая с девушкой за соседним столом. Андрей поздоровался со мной и извинился за то, что он посадил за мой столик этого парня, я, объяснив, что этот парень со мной, улыбнулась и подошла к столику. На лице Андрея тоже проступила маленькая, но все же улыбка, он был очень рад, что сумел в очередной раз подобрать правильный "аромат" столика своему посетителю. Не успела я снять пальто, как услышала в свой адрес: - Какая ж ты Сальери все-таки, Роза. - Почему? — с удивлением спросила я. - Пришла ведь, — с улыбкой, смотря из сидячего положения мне в глаза, сказал Моцарт. — Что стоишь? Присаживайся, мне смотреть на тебя так неудобно. — Ты мне разрешаешь? — слегка поклонившись, переспросила я. — В этот раз да, — произнес он, кокетливо махнув рукою. — Как тебе сегодняшняя погода? — Мы ведь встретились здесь не для того, чтобы погоду обсуждать, верно? — Ай, ай, ай... Герр Сальери, где же ваши манеры? Негоже начинать беседу со столь прямо поставленного вопроса. Так как вам погода? — произнес Моцарт, жестикулируя, как человек из высшего общества девятнадцатого века. — Погода нынче холодна, не так ли, мсье Моцарт? — я решила подыграть ему. — Согласитесь, было бы приятно сейчас увидеть пролетающий снег за этим окном? — Не могу не согласиться... Я немного увлеклась этой беседой, позабыв о том, ради чего сюда пришла. Мы обсудили всевозможные вещи от формы этого стола и человеческого тела до симфоний и увертюр, частенько вставляли в разговор слова "герр", "мсье", "Сальери", "Моцарт". Не знаю, подслушивал ли нас Андрей или просто услышал краем уха нашу беседу, но он не удержался и решил присоединиться к беседе. Услышав обычный современный тон разговора, я вспомнила, зачем пришла сюда, но перебивать Андрея мне никак не хотелось, и с решением этой проблемы я решила немного подождать, выслушать его и ответить на все его вопросы. Я думала, что он начнет расспрашивать об этом молодом человеке и узнавать, что за столь "интеллектуальные" беседы мы ведем, но его вопрос был неожиданным для меня: "Я случайно услышал, что вы обсуждаете. Простите, а вы сейчас о композиторах или же актерах и предстоящем концерте?". Моцарт закинулся диким хохотом, который сопровождал громкими хлопками ладоней. Он смеялся так, будто ему рассказали одну из смешнейший историй, которую он только мог услышать. Немного успокоившись, он попросил Андрея принести ему еще одну чашку американо. Я же после этой фразы замерла. Я не могла двигаться, смотрела на Моцарта, чей смех отбивался эхом в моих ушах, но я не видела его. Каждую ночь и каждое утро на протяжении нескольких лет я заканчивала и начинала с голосов моих возлюбленных. И сейчас, когда они так близко... Я... Я ненавижу себя. Моцарт настолько вовлечен этой "шуткой", что меня даже не замечал, ему хотелось еще шуток, он хотел подшутить над Андреем. Придя в себя, я видела все того же смеющегося на все заведение мальчишку. Я поднялась, взяла в руку пальто, молча развернулась и направилась к выходу. И вот когда до двери оставалось меньше метра, я почувствовала, как кто-то крепко сжал мою руку. Сжал ее до такой боли, что мне пришлось согнуться. "Отпусти, пожалуйста..." — еле сдерживая эмоции, сказала я, стоя лицом к двери. Я прекрасно понимала, что это тот никчемный парнишка. "Сядь!" — грубо ответил он мне. "Отпусти меня, vain*", — грубо ответила я на столь наглое поведение и попыталась вырвать руку из его ладони. "Пожалуйста..." — услышала я его уже спокойный голос. Он немного ослабил хватку и свободной рукой нежно провел по моей, что так крепко держал. Я думала, что раскусила этого парня. Я думала, что на грубую речь можно услышать еще более ужасный и противный ответ от него. И тогда я была готова именно к такому. Но это "пожалуйста", еще и в таком спокойном тоне, я точно не ожидала. Услышав это, я успокоилась, тихо ответила: "Хорошо", и он, все также не отпуская мою руку, видимо боялся, что, если он сейчас отпустит ее, то я убегу, повел меня обратно за столик. Он опять сел напротив меня и продолжил рассказывать какую-то очередную историю, улыбаясь и сопровождая ее жестикуляцией, я молча сидела и слушала его. Я действительно слушала Моцарта и запоминала каждое слово, я пыталась вытеснить мысли о билетах и собственной ненависти из своей головы его глупыми, но все же забавными историями. И вот у меня это получилось, около двадцати минут он рассказывал, не закрывая рта ни на секунду. Он закончил свою речь, сказав: "...верно, герр Сальери?". Я опять вся побледнела: зачем он меня так называет? Я опять вспомнила об этих глупых мечтах и желаниях, которым суждено было сбыться через несколько дней. — Зачем ты это делаешь? — не выдержав, сказала я, закрыв лицо руками начала полностью игнорировать все, что он мне говорил, мои мысли поглотили меня. — Что такое? Что-то болит? — в его голосе слышались нотки волнения. — Официант, девушке плохо! — кричал он, смотря в сторону барной стойки. — Сальери! Черт тебя подери! Сальери! — Не называйте ее так, пожалуйста, — услышал из-за спины Моцарт. — Но ведь ей плохо. Я врач. Дайте мне аптечку! — Я дам вам аптечку, только прекратите это, — повторился Андрей, который наблюдал все это время за конфликтом, виновником которого был он сам. Андрей понял, в чем дело и что только что произошло. Но сейчас вмешиваться он не хотел, у него и так было много заказов, которые нужно было разнести. Моцарт сел на диванчик у стены, за которым все это время сидела я, и пытался расспросить меня, что болит. Я хотела сказать, что все нормально, но это был такой шанс проверить, какой из него будет специалист, поэтому я все также молча сидела и размышляла о том, что же мне теперь делать. Пока Моцарт пытался нащупать пульс на мой руке, я решила, что в любом случае поеду. Даже если просто буду сидеть возле Дворца Спорта на холоде весь концерт, я поеду. Может это и глупо, но очень важно для меня. "Ладонь Моцарта такая большая, наверное в раза два больше моей, не удивительно, что он сумел сжать мою руку так сильно", — думалось мне. Он постоянно задавал мне один и тот же вопрос: "Что у тебя болит? Что болит? Скажи, пожалуйста". Но я не спешила отвечать, я все еще пыталась привести свои мысли в порядок. Он, не выдержав, крепко прижал меня к себе и запустил свою правую руку в мои волосы, а левой обхватил мое запястье, сжав его. Он прошептал мне на ухо молящим голосом: "Умоляю, скажи, что болит?". "Дурачок, ничего, все хорошо", — ответила я ему на ухо, улыбаясь. "Точно?" — переспросил он, защекотав меня своей левой рукой все также не отпуская из своих объятий. Я начала громко смеяться, так как щекотка - мое слабое место, постоянно повторяя: "Да... Точно... Отпусти...". Долго он меня так держать не мог, уж слишком сильно я дергалась. Было даже немножко обидно, когда он отпустил, как-то теплее было... Я отодвинулась и начала поправлять свою одежду: у меня перекрутились и рубашка, и жилетка, и брошь. Не знаю, о чем он думал те несколько минут, пока я приводила себя в порядок. Думал ли он о том, что случилось или о том, что делать после этого? Не знаю... Я попросила его пересесть на свое место, и он послушно сделал это. — Это все из-за официанта? — С чего ты это взял? — Мне так показалось, он что-то начал говорить об композиторах... — Ладно, не важно. Просто ты попал не в то место не в то время, вот и все. — Знаешь, почему я тебя называю не по имени? Вспомни, как ты назвала меня... — Моцарт... Но у меня с этим именем свои ассоциации и воспоминания. — У меня тоже. Я вот очень хочу его увидеть, долго хочу, очень долго... — произнес он, переведя взгляд на потолок. — Но это невозможно. — Потому, что он уже мертв? — решила пошутить я. — Нет, боже упаси, рано ему еще умирать, — переведя взгляд на звездное небо, которое было видно через окно, произнес он. — Красивое небо, правда, оно прекрасно? Я знаю одно потрясающее место, я обязан тебе его показать прямо сейчас! — Но ведь уже поздно! — недовольно ответила я. Ведь тогда действительно время на часах близилось к полуночи. Нужно было идти домой, но как же мне впервые в жизни захотелось нарушить собственные правила! — Чем позже, тем лучше! — с восторгом выкрикнул он, встав с диванчика. — Но ведь... — О! — перебил он меня, показав указательным пальцем на потолок. — Я начинаю припоминать, о чем было то письмо... Ну что, ты идешь? Вот то, ради чего я пришла сюда! Я прекрасно поняла этот намек, но сегодня действительно устала, и хотелось отдохнуть. Я пообещала ему, что мы сходим туда, куда он так рвался, но чуть позже. Он уже было загорелся идеей бежать, сломя голову, бог знает куда. Он заметил ту искорку в моих глазах и просто дожидался того: "Да", в котором был уверен на все 100%, но которое так и не услышал. Расстроившись, он начал надевать свое пальто, шапку и шарфик. Одевшись, он закинул на плечо свою сумку-почтальонку и пошел к выходу. Возле двери он остановился и вспомнил, что уйти, не предложив даме проводить ее до дома, - не мужской поступок. — Эмм, Роза... Можно я тебя провожу? — Ты замерзнешь, твоя курточка очень тоненькая, чем ты думал когда собирался? Лучше иди сразу домой, а то простудишься еще. — Я расскажу о письме по дороге. — Так и быть, только сегодня и только сейчас... — шутливо сказала я. — Только... — Только что? — Вот, надень это. — сказала я ему, кинув свитер, что лежал у барной стойки. Я частенько вот так "беру" одежду Андрея, он уже даже не обижается на это. Я знаю, что у него всегда есть что-то теплое в кабинете. Моцарт поблагодарил меня за свитер и пообещал завтра же его вернуть. Мы оделись и пошли в сторону моего дома. Небо было переполнено звездами, чувствовался морозный морской воздух, и были видны пролетающие мимо нас снежинки. Чистое блестящее звездное небо и белоснежные снежинки, прекрасно, не так ли? Меня клонило в сон, и по дороге глаза мои самовольно закрывались... Мне хотелось насладиться этой красотой, но все, что хотело мое уставшее тело в этот вечер, — сон. ________________________________________________________________________________ * vain (с франзуского) — тщеславный