Момент силы

– Ну же, Алексей Викторович, – сидевший напротив Лешки мужчина тяжело вздохнул и промокнул лоб платком. В комнате было душно и жарко, словно в парилке, но открывать окно или хотя бы форточку строжайше запрещалось. Видимо, какие-то умники из службы безопасности «Фермион-лаб» всерьез опасались Лешкиного побега. Этот кошмар длился уже четвертый день. Четвертый день без свежего воздуха и возможности выйти на улицу. Словно преступника, Лешку содержали под домашним арестом, что, учитывая погоду, походило на настоящую пытку. Все время хотелось пить, да еще из-за волнения постоянно подташнивало. Невольно вспомнилось, как однажды, когда они с сестрой были еще совсем маленькими, на какой-то праздник мама повезла их в Тюмень, кататься на аттракционах. Ни американских горок, ни чего-либо еще столь же экстремального там, к счастью, не было, но Лешке хватило впечатлений и от «Орбиты». Как же плохо и страшно ему было! Головокружительные спуски и подъемы, чувство абсолютной беспомощности и переворачивающихся внутренностей… нет, он категорически не понимал, что заставляет людей добровольно подвергать себя таким мукам. С тех самых пор на аттракционах он не катался и даже не вспоминал о них, но сейчас вдруг почувствовал себя летящим на той самой «Орбите», не способным ни спрыгнуть с нее, ни остановить. Он не понимал, что происходит, кто и зачем превращает его жизнь в чудовищную карусель. Впрочем, поначалу, вернувшись домой и оправившись от первого потрясения, Лешка поуспокоился. Он обдумал случившееся и пришел к выводу, что вскоре все должно разрешиться. Охранники еще раз посмотрят видеозапись, поговорят со Степаном и выяснят правду, какой бы она ни была. Но прошел день, за ним еще один, а Лешку никто освобождать не спешил. О нем вообще словно забыли. Лишь охранники три раза в сутки приносили еду из столовой, но на все вопросы отвечали равнодушным молчанием. Мобильный же у Лешки отобрали еще в самом начале, в лаборатории, и компьютер отключили от интернета, так что даже с Дэвидом он связаться не мог. Привычный к одиночеству, в эти дни Лешка страшно им тяготился. Как никогда раньше ему хотелось с кем-нибудь поговорить, обсудить произошедшее. В какой-то момент он даже начал разговаривать вслух сам с собой, но от этого стало только тоскливее. Самое ужасное, что его излюбленный способ отвлечься от неприятной действительности на этот раз не срабатывал. Лешка пытался заставить себя читать заранее скачанные на комп статьи по биофизике или хотя бы о промышленных фильтрах, но не мог сосредоточиться. В голову все время лезли мысли о случившемся в лаборатории. Кто-то специально отключил холодильную установку. Кто? И зачем? Какую цель мог преследовать неизвестный преступник? Неизвестный – потому что Лешка не верил в виновность Степана. Во-первых, он ни разу не видел, чтобы Степан хоть с кем-нибудь в лаборатории общался не по работе, и вряд ли ради него кто-то стал бы подделывать видеозапись. А во-вторых, Лешка слишком хорошо помнил страх в его глазах. Боялся Степан явно не разоблачения. Ведь не мог же он не понимать, что в худшем случае его просто уволили бы из «Фермион-лаб», ну, может, еще слегка оштрафовали… да он тут же нашел бы работу в другой лаборатории! Конечно, зарплата была бы совсем иной, но Лешка был абсолютно уверен, что Степан – не из тех, кто гонится за деньгами. И что боялся он чего-то гораздо более серьезного, чем перспектива увольнения. Но Лешка никак не мог сообразить, чего. И с видеозаписью какая-то ерунда. Неужели специалисты не смогли обнаружить монтаж? Нет, в это Лешка не верил. «Фермион-лаб» – не университетская или академическая лаборатория, здесь на всех позициях работают профессионалы. Значит… а что «значит»? Лешка понятия не имел, что произошло за время его отсутствия. Может, еще какое-нибудь ЧП, вот о нем пока и забыли. Забыли, как же! Сразу все? И служба безопасности, и Дэвид? Нет, его явно держат взаперти намеренно. Но почему? Для чего? Что, вообще, происходит?! Так его мысли и носились по кругу, час за часом, день за днем. То Лешке казалось: появись кто в его домике, он не станет оправдываться, напишет заявление об уходе и уедет в Москву, к Ивану Петровичу. А грозившая ему армия… да неужели они ничего не придумают? То вдруг представлялось, как перед ним извиняются – только не публично, публичности Лешка не выносил, – и он возвращается в ставшую уже родной группу биофизиков. Дэвид жмет ему руку и говорит, что не сомневался в нем ни минуты. А в качестве компенсации за моральный ущерб администрация «Фермион-лаб» предлагает ему работу в засекреченной группе. На третий день, ближе к вечеру, к нему наконец-то пришли. Это был высокий, одутловатый и лысый мужчина лет шестидесяти. Он вошел в комнату, в которой Лешка сидел за компьютером, и пристально, как будто бы даже не мигая, на него посмотрел. Под этим взглядом Лешке сделалось неуютно. Вспомнились какие-то кадры из старых советских фильмов про гестаповцев, а также то, как страшно и унизительно было выслушивать ложные обвинения. За эти дни Лешка много раз думал, что тогда, в лаборатории, должен был доходчивее объяснить охранникам случившееся, а не замирать, словно тушканчик в свете фар. Нужно было бороться, доказывать свою невиновность. Но сейчас он отчетливо понял, что корил себя понапрасну. Ничего он сделать не мог. Доказывать свою невиновность человеку со взглядом удава – все равно что читать лекцию по квантовой физике дворовой шпане. Бесполезно. – Ну-с, Алексей Викторович, как вы тут? – расплылся в слащавой улыбке мужчина. В сочетании с удавьим взглядом выглядела эта улыбка особенно отталкивающе. – Хорошо, – зачем-то соврал Лешка и рассеянно посмотрел перед собой. На экране компьютера кружили разноцветные спиральки, хаотичные и медлительные, как его мысли. – Я… Все разрешилось? Мне можно возвращаться к работе? – выпалил он и тут же пожалел о своей несдержанности. – Нет. Пока нет, – мужчина улыбнулся еще более слащаво и наконец прошел в комнату, устроился на диване, так что Лешке, чтобы его видеть, пришлось развернуться всем корпусом. – Но если вы будете со мной откровенны, скоро все разрешится. Кстати, я, кажется, не представился… Матвей Александрович. – Очень приятно, – пробормотал Лешка, хотя приятно ему вовсе не было. – Мне тоже, Алексей Викторович, мне тоже. Приятно наконец встретиться со столь интересным молодым человеком. Я о вас, знаете ли, наслышан. – О! – только и смог выдавить из себя Лешка. Начало разговора ему категорически не понравилось. Хотя каким еще мог быть разговор с таким собеседником? – Что, даже не спросите, что именно мне о вас рассказывали и кто? – А… Кто? – Значит, все-таки любопытство вам не чуждо, – Матвей Александрович хохотнул и вальяжно откинулся на спинку дивана. Лешка поспешно отвел от него взгляд. Его всегда коробило развязное поведение, а уж в исполнении пожилого серьезного человека – вдвойне. Ему казалось, что таким образом тот оскорбляет и себя, и окружающих. И смотреть на это было не только противно, но и неловко. – А в том-то и дело, что много кто. Ваш начальник, профессор Конорс, коллеги-биофизики, представители службы безопасности, Женя Богатырев… помните Женю Богатырева? Вы как-то обсуждали с ним пробы грунта из Карабаша. – Мы не обсуждали. Мы просто разговаривали, – Лешка не понял, причем тут Женя Богатырев, тот самый случайный знакомый, от которого он в свое время узнал о существовании в их лаборатории засекреченной группы, но подводить его не хотелось. Мало ли чего добивается этот… Матвей Александрович. А, впрочем, почему сразу подводить? Может, именно сейчас ему предложат столь желанную работу в той группе? В университете на их кафедре было отделение экологической биофизики, и Лешка даже один семестр ходил к ним на спецкурс. Там они изучали молекулярные механизмы адаптации растительных организмов к экстремальным факторам внешней среды, и Лешке это тогда показалось не особенно интересным. Нет, конечно, материал того курса он честно выучил и сдал на «отлично», но экологическая биофизика была так далека от его любимой кристаллографии белков, что с тех пор он ею не интересовался, о чем теперь всерьез сожалел. Находясь в непосредственной близости от Карабаша и имея реальную возможность присоединиться к ведущимся там исследованиям, было бы преступлением хотя бы не попытаться помочь коллегам. – Просто разговаривали, значит… Хорошо, хорошо. Но вас же интересуют ведущиеся в Карабаше исследования, я прав? – Да. Интересуют. Я… На самом деле, я кое-что читал по экологической биофизике и думаю, что мог бы быть полезен. Те, кто работает в той группе сейчас… ведь среди них нет биофизиков, верно? – Допустим. – Ну вот. При всем уважении, у нас с экологами, химиками, биологами и физиками других специальностей разный подход, и я мог бы… – Лешка и сам не заметил, как увлекся и принялся высказывать соображения, возникшие у него при чтении статей по экологической биофизике и о промышленных фильтрах. Матвей Александрович внимательно слушал, задавал кое-какие вопросы, и Лешка совершенно расслабился, перестал чувствовать к нему неприязнь. Он говорил со всем возможным энтузиазмом, уверенно, страстно, как привык разговаривать на научные темы еще в Москве, в обществе Сергея Николаевича и Ивана Петровича. – Так может, у вас есть уже не только соображения, но и результат? – вернул его с неба на землю вопрос Матвея Александровича. – Что?.. Результат? Нет, пока нет. Но будет, поверьте! Дайте мне пару лет и все необходимые материалы, и результат будет, честное слово! – Да? Верю. Но вы абсолютно уверены, что сейчас результата нет? – У меня? По экологии? Нет, конечно! Я пока этой темой не занимался всерьез. Моя основная тематика – кристаллография белков. – Ну, вы с таким знанием дела рассуждали об окислительных стрессах и о… как там? А, да, о функциональной неоднородности клеток, что я подумал, может, результат уже все-таки есть. – Нет. Это же экспериментальная наука! – Лешка чуть не задохнулся от возмущения. Уж где-где, а в научно-исследовательской лаборатории он не ожидал столкнуться с обывателем в худшем понимании этого слова. С человеком, не иначе как в интернете нахватавшимся информации по верхам, но не способным понять ее смысла. И перед этим профаном он битый час распинался, делился идеями, надеясь, что тот оценит их изящество и красоту?! Как обидно! Лешка почувствовал себя обманутым и несчастным, хотя никто ведь специально его в заблуждение не вводил. Но вместо того чтобы прекратить бессмысленный разговор, зачем-то попытался объяснить недоучке хоть что-то. – Вы поймите: тут недостаточно что-то прочитать и подумать. Нужны эксперименты, много экспериментов. Чтобы сделать какие-то выводы, сначала нужно создать обширную эмпирическую базу. И вообще… фундаментальные исследования не могут и не должны приносить результаты сразу. Это же наука, а не производство! Какое-то время приходится работать без видимой отдачи, но это вовсе не значит, что данный этап исследования можно пропустить. Он необходим точно так же, как и любой другой. Но зато когда результат появляется, это переворот, это открытие целого нового мира. Как… как полет на Луну, или Марс, как изобретение электронного микроскопа! – Да-да, я вам верю, – прервал его страстную речь Матвей Александрович, вставая. Лешка почувствовал, как по его щекам расплывается жар стыда. Давно его не затыкали вот так, словно какого-нибудь первоклашку. А впрочем, сам виноват. Ведь понял уже, с кем имеет дело, так зачем продолжил метать бисер перед свиньей? – Мне пора. Приятно было познакомиться. Вы очень, очень интересный молодой человек. Ну, прощайте. До завтра. Я зайду к вам еще. – А… я могу уже выходить? Что там с холодильной установкой? – растерялся от такого резкого окончания разговора Лешка. – Завтра, обо всем поговорим завтра. – И Матвей Александрович как-то очень поспешно покинул Лешкин дом. Этот разговор состоялся вчера, и вот уже они снова сидели в той же комнате, и Матвей Александрович бумажным платком отирал со лба пот. – Ну же, Алексей Викторович, – фыркнув, словно разомлевший на солнце тюлень, сказал он, – если вы не будете искренни, я не смогу вам помочь. Поверьте, в ваших же интересах отвечать честно. Расскажите мне правду о том вечере. Зачем вы отключили холодильную установку? – Я ее не отключал. – Правду, Алексей Викторович. Правду. – Но я и так уже рассказал правду, и не раз. Почему вы все мне не верите? – Потому что мы верим фактам, а они против вас. Вы же умный человек, зачем же отрицаете очевидное? – Очевидное? Это что? – Ну хорошо. Давайте я расскажу вам, как все было. А вы поправите меня… или подтвердите. – Но… – Лешка вяло потеребил край футболки и заправил за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос. Сегодняшний разговор настолько не походил на вчерашний, что он совершенно запутался, чего от него хотят. Если все еще считают виновным в отключении холодильной установки, то к чему были все эти разговоры про Карабаш? А впрочем, чего гадать? Сейчас Матвей Александрович расскажет официальную версию происходящего. – Да, хорошо. – Вы давно уже интересуетесь экологической биофизикой, еще со времен вашего обучения в МГУ… – Это не так. – Не перебивайте. Выслушайте сначала, а потом задавайте вопросы. Впрочем, ладно, отвечу сейчас. Мы видели ваш диплом. Вы еще на третьем курсе сдавали предмет «Биофизика фотосинтеза и экология». Отрицать это глупо. Итак, заинтересовались экологической биофизикой вы давно и потихонечку проводили по данной тематике эксперименты… – Да нет же. У меня даже не было доступа к необходимым материалам и оборудованию. – Доступ у вас был. К тому же многие исследования вы делали в собственной лаборатории, поэтому и задерживались всегда дольше других… и конфликт с научным руководителем у вас возник на этой же почве. Он знал о вашем увлечении и считал, что оно помешает вам написать достойный диплом по кристаллографии и затем защититься. Лешка хотел возмутиться и сказать, что все это чушь, но вдруг понял, что слишком устал. Дни неизвестности и ожидания вымотали его сильнее самой трудной работы. А разговоры с Матвеем Александровичем и вовсе напоминали шизофренический бред. Так что он лишь тяжело вздохнул, решив выслушать все до конца. – Продолжали вы работать над этой темой и в институте кристаллографии РАН. Более того: еще весной у вас стало получаться нечто значительное. Только вот подписывая контракт с «Фермион-лаб», вы не учли того факта, что все результаты, полученные в этих стенах, принадлежат не исследователям, а лаборатории, и теперь решили скрыть от нас плоды своих изысканий. Ну что, Алексей Викторович, верно я все изложил? – Что?! Нет! Это же, это… нет! – Лешка был настолько ошарашен услышанным, что даже не знал, что сказать. – Да, и что же не так? – в голосе Матвея Александровича прозвучала откровенная издевка. – Все! Все не так! О чем вы вообще?! Я не… я никогда не занимался экологической биофизикой. И не… – тут он осознал, что в рассказе Матвея Александровича не прозвучало никакой конкретики, и спросил: – А что, собственно, у меня, по-вашему, получился за результат? И при чем тут отключение холодильной установки?! – Какой именно у вас получился результат, я не знаю, – ничуть не смутился тот. – Мое дело – не позволить вам продать его на сторону. А что это, пусть разбираются ваши коллеги. Так что, вы все отрицаете? – вопрос о холодильной установке Матвей Александрович проигнорировал, и Лешке подумалось, что наверняка у того и нет на него хоть сколь-нибудь вразумительного ответа. Но настаивать и повторять вопрос он не стал. После всего услышанного это уже не имело смысла. – Да. Отрицаю. – Очень жаль. Очень, – взгляд Матвея Александровича потяжелел, так что Лешка вспомнил возникшую у него накануне ассоциацию с гестаповцем. По спине пробежала волна липкого холода, и, словно бы в самом деле надеясь согреться, Лешка скрестил на груди руки. – Я ведь, кажется, уже говорил, что в ваших интересах быть со мной откровенным? Впрочем, мы предоставим вам время подумать. Я вас ни в коем случае не запугиваю, но, поверьте, если вы не согласитесь с нами сотрудничать добровольно, мы сумеем заставить. А пока – до свидания. Я еще вернусь, – и он, бросив влажный от пота платок на пол, вышел из комнаты. Следующие минут пять Лешка просидел неподвижно, словно в некоем трансе. В голове его было пусто, только голос Матвея Александровича вновь и вновь повторял: «Если вы не будете сотрудничать с нами добровольно, мы сумеем заставить». Заставить… заставить… это как?! Не будут же они, в самом деле, пытать его, как в гестапо? И с чего они взяли всю эту чушь?! Как там сказал Матвей Александрович? «Мое дело не позволить вам продать результат на сторону»? Но научные результаты – не картошка, их не продают! Если бы Лешка, да и любой аспирант на его месте, открыл нечто важное, то сразу написал бы статью и отправил ее на рецензию кому-нибудь из серьезных специалистов. Это нужно для защиты диссертации, для создания репутации… на этом строится вся работа научного сообщества, в конце-то концов! А ему говорят «не позволим продать»… Как в каком-нибудь глупом американском фильме, где все бегают и стреляют. В них тоже обычно в происходящем нет логики, а актеры будто не знают своих ролей, из-за чего не играют, а демонстрируют смазливые лица да скалят зубы в фальшивых улыбках. Но жизнь не кино! В ней такой дикости не бывает! Наверное, в администрации «Фермион-лаб» ошиблись, перепутали его с кем-то другим! Ну да… и этот кто-то тоже учился в МГУ на физфаке, занимается биофизикой и сдавал тот злополучный спецкурс. Но… но… что же делать?! Так ничего стоящего и не придумав, Лешка поднялся и медленно, держась за стену, словно больной, перешел в спальню и лег на кровать. Почти тут же его охватила липкая дремотная тяжесть и засосала в страну кошмаров. – Алекс? Алекс, вы здесь? Проснувшись, Лешка не сразу понял, кто такой этот Алекс и откуда доносится встревоженное «хэллоу». Но полежав пару секунд, узнал голос Дэвида, вскочил и отозвался: – Я здесь! Дверь в спальню распахнулась, и в нее стремительно вошел, почти ворвался, Дэвид. Он выглядел непривычно-взъерошенным и обеспокоенным. Глаза горели лихорадочным блеском, лицо заливал яркий румянец. – Здравствуйте, – пролепетал Лешка, обескураженный таким видом обычно спокойного и сдержанного американца. – Я… что? Все разрешилось? Обвинения с меня сняты? – Нет. Наоборот. Алекс, – Дэвид глубоко вздохнул, и Лешка отчего-то заранее испугался того, что он собирался сказать, – вы как-то рассказывали, что планировали уехать во Францию, кажется, в Страсбург. Значит, в России вас ничто не держит? – В смысле? У меня тут работа, сестра… – Но с сестрой вы давно уже не живете, да? А работа… это здесь, в «Фермион-лаб»? Алекс, я не понимаю, что происходит. Верю, что вы не причастны к саботажу в лаборатории. Я поверил вам еще тогда, пять дней назад, но не думал, что все так серьезно. Степан чего-то очень сильно боится. Это видно даже мне, а ваши сотрудники безопасности отчего-то этого не замечают. Или же не хотят замечать. К тому же в лаборатории ходят странные слухи. То ли что вы у кого-то что-то украли, но не смогли вынести за пределы «Фермион-лаб» и уничтожили варварским способом, отключив холодильную установку. То ли что сделали некое открытие, которое не хотите отдавать лаборатории… Как бы то ни было, Алекс, вам здесь оставаться нельзя. Как честный человек, ваш начальник и, смею надеяться, друг, я не могу оставить вас в руках этих бандитов. И предлагаю уехать в Америку. Я тоже не собираюсь надолго здесь оставаться. Через пару месяцев закачивается мой контракт, и я откажусь подписывать новый. У меня уже есть предложение из лаборатории в Дэнвере, и я смогу оформить вас туда своим аспирантом. С вашим талантом и работоспособностью вы быстро напишите диссертацию и сделаете карьеру. Ну что? Вы согласны? – Эммм… Не знаю. Все так неожиданно. Мне нужно подумать. – Думайте, только быстрее. Я сейчас нахожусь здесь не совсем законно. К вам никого не пускают, но Елена согласилась отвлечь охрану, чтобы устроить нам встречу. Вот, возьмите мой телефон. Я вам позвоню, все обсудим. А сейчас мне пора. До свидания, – и Дэвид, кинув мобильник на смятое покрывало, вышел так же стремительно, как и вошел. Позвонил он спустя час, за который Лешка успел обдумать его слова и решить, что в России его, в самом деле, ничто не держит. И что если Дэвид сумеет как-то по своим каналам сделать ему визу, он уедет. Дэвид был искренне рад его решению и обещал постараться все организовать в кратчайшие сроки. По окончании телефонного разговора Лешка отправился на кухню и заварил себе крепкого чаю. Его вновь охватили сомнения. Казалось, он упускает нечто важное. Что-то во всем этом было не так. К тому же… одно дело – запланированный отъезд в Европу для поступления в аспирантуру, и совершенно другое – побег за океан. Конечно, Дэвид обещал помочь ему с обустройством в Америке, но… он-то свой контракт с «Фермион-лаб» планировал отработать, а Лешке предлагал нарушить обязательства и сбежать. Поступить в высшей степени непорядочно. От одной только мысли, что придется нарушить данное слово, Лешке делалось муторно. Он понимал, что после этого не сможет сам себя уважать. Но… Не он все это начал, так что и совесть должна мучить отнюдь не его. Если, конечно, у таких, как этот Матвей Александрович, совесть есть. Так, размышляя, Лешка просидел на кухне почти до утра и лишь на рассвете забылся тревожным сном. Встал он, тем не менее, рано. И целый день провел, ожидая появления Матвея Александровича или звонка от Дэвида. Но до самого вечера к нему никто, кроме приносивших еду охранников не пришел. И телефон молчал, от чего Лешка, признаться, испытывал облегчение. Он так и не решил, что сказать Дэвиду: отказаться от помощи или пустить все на самотек. Наступил вечер, и Лешка уж совсем было уверился, что в ближайшее время ничего не произойдет, как в его дом вошли двое незнакомых охранников и приказали следовать за ними. При виде этих громил с бездумно-неподвижными лицами Лешка чуть не задохнулся от страха. Проскользнула мысль, что Матвей Александрович решил не дожидаться ответа, а подослал к нему палачей, чтобы те «заставили» его выдать несуществующий результат прямо сейчас. И хотя он понимал, что таким громилам сопротивляться нельзя, что нужно незамедлительно делать все, что велят, в ответ на приказ выйти из дома не сдвинулся с места. Собственные ноги казались чужими и не слушались. Лешка оцепенел, и понадобился сильный толчок в спину, чтобы заставить его шевелиться. После жаркого дня на улице все еще было душно. Ничто не нарушало вязкой неподвижности воздуха. Тяжелый аромат цветов напоминал духи перезрелой красавицы, вылившей на себя сразу целый флакон. К горлу подступила тошнота, и Лешка на пару мгновений остановился, глотнул воздух ртом. Но тут же его с двух сторон взяли под руки и подвели к незамеченному им до этого черному джипу. Бесцеремонно, но при этом удивительно аккуратно, его запихнули на заднее сидение. Заурчал мотор, и машина рванула с места. – К-к-куда?.. Куда вы меня везете? – едва справившись с дрожащим голосом, спросил Лешка, но ему никто не ответил. За окном промелькнули лабораторные корпуса, контрольно-пропускной пункт «Фермион-лаб», и вот уже машина выехала на шоссе. Скорость резко возросла, и Лешке показалось, что они сейчас выпустят крылья и взлетят или во что-нибудь врежутся. Обхватив себя руками за плечи, он крепко зажмурился. Было так страшно, что на какое-то время он словно выпал из реальности. А когда пришел в себя, обнаружил, что они мчатся уже по трассе к Челябинску. Смотреть в окно не было никаких сил, равно как и думать о том, куда и зачем они едут, так что Лешка снова закрыл глаза и, чтобы успокоиться, стал вспоминать дифференциальные и интегральные уравнения, используемые в математическом описании некоторых биотканей. Не сразу, но привычные строгие формулы помогли справиться с нервами, и к тому моменту, как машина съехала на грунтовую дорогу, Лешка сумел взять себя в руки. Он уже понял, что ему предстоит разговор не с Матвеем Александровичем, а с кем-то другим. И теперь надеялся, что этот человек окажется адекватнее, и не только выслушает, но и услышит его объяснения. А иначе… нет, ни о чем плохом пока думать нельзя. Он и так уже сегодня достаточно перетрусил. Между тем дорога привела их к воротам в высоком заборе. Машина остановилась, но спустя всего пару секунд ворота открылись. За ними, чуть в отдалении, показался большой деревянный дом в окружении темного леса. В его многочисленных окнах горел свет, он выглядел уютным и совершенно не страшным. Почему-то Лешке вдруг показалось, что в этом доме ничего плохого произойти с ним не может, и он приободрился, с любопытством осмотрелся по сторонам, но ничего, кроме дома, леса и забора не увидел. Машина подъехала к высокому резному крыльцу, и молчавшие всю дорогу охранники приказали Лешке выйти и следовать за ними. В доме было свежо и прохладно, пахло древесиной и еще чем-то неуловимо-приятным. Из просторной прихожей наверх вела широкая лестница с затейливыми резными перилами, по обе стороны от нее поблескивали светлым лаком двери. В углу виднелась печь с сине-белыми изразцами, возле которой стоял сделанный из невероятно большого пня столик и пара удобных даже на вид кресел. В кадках росли низкорослые деревца с мясистыми широкими листьями. В противоположном от печки углу высился массивный шкаф. На стенах тут и там были развешаны поделки из древесины, цветов и листьев. Лешка неожиданно для себя подумал, что в таком доме не отказался бы пожить. – Сюда, – прервал его мысли охранник и указал на одну из дверей. Лешка прошел, куда было сказано, и замер на пороге комнаты. Отступивший было страх накатил с утроенной силой. Перед ним, всего в нескольких метрах, стоял Дмитрий Сергеевич Лисовский. И выражение его лица не сулило Лешке ничего хорошего.