Если я скажу, что люблю тебя, не забудь мне врезать...

С воскресного ужина и знакомства с Настей прошла неделя, которую я благополучно провел дома. Нет, не в отдыхе. А в составлении компьютерных программ и их тщательной проверке — работе, которую милостиво по электронной почте мне скинула «глубокоуважаемая и обожаемая» Наталья Вячеславовна. Просто в начале рабочей недели Прохоренко самым наглым образом сдал меня, сказав, что моя персона уже поправилась и вполне может вновь вернуться в трудовую колею. Такого предательства я не мог от него ожидать. Зато потом корыстно использовал сей факт измены Родине себе в пользу, заставляя Димку приходить и помогать мне, попутно требуя принести чего-нибудь вкусненького. Настя так быстро и изящно вошла в мою жизнь, что я даже не знал, что с ней делать и в статусе кого девушка чуть ли не каждый вечер или забегала ко мне после работы, или вытаскивала на прогулки — дышать свежим воздухом. Предполагалось, что она должна считаться моей пассией, быть обожаемой мной и любимой, но таких серьезных чувств Настя во мне не вызывала. И я боялся, что ее это расстроит. Но она была так же дружелюбна и открыта, как всегда. Дальше поцелуев дела не заходили. И не потому, что Анастасия была не привлекательна сексуально, а просто меня в этом плане не привлекала. Наши отношения могли походить на отношения супругов, проживших в браке счастливых лет пятьдесят. Словно страсть ушла, хотя между нами ее и не было никогда, и остались только привычка, взаимоуважение и какая-то почти детская, невинная симпатия. Но я знал, чувствовал, возможно, интуитивно предполагал, а возможно, сказывалась специфика моей мужской психологии, что моя «девушка» хочет большего. Много большего. Это мелькало в ее ясных серых глазах, каждый раз, когда мы заканчивали наши прогулки по городу продолжительным поцелуем. Но я не мог разделить ее желания. Я хотел другого…Именно. ДРУГОГО! Зеленоглазого, черноволосого, со спортивной фигурой мужика. Немногословного, противного, саркастичного мерзавца. С этой возмутительной мыслью я смирился. Я действительно испытывал к Загородскому сексуальное влечение. И что самое удивительное — только к нему. По отношению к остальным представителям сильной половины человечества, даже если они и были брутальны и привлекательны внешне, я оставался абсолютно асексуальным. Проблем с принятием факта влечения к Михаилу не возникло. Возникли трудности с реализацией. Какая-то совершенно лишняя в моем характере черта, похожая на упрямство и отдаленно попахивающая трусостью и нерешительностью, все еще сопротивлялась и заставляла держать себя в узде. К тому же, я безумно сильно боялся обидеть Настю. Слишком хорошо мне было с ней общаться, словно мы понимали друг друга с полуслова, имели одни взгляды на жизнь…В общем, были «до тошноты» похожи. В таких утомительных раздумьях, протирании штанов за компьютером в стремлении хоть чуток почувствовать себя трудоголиком, и общении с Прохоренко и Настей прошла неделя моего «больничного». И в понедельник, спеша в офис в как всегда переполненном автобусе и будучи как всегда вдавленным в оконное стекло, я чувствовал, что скоро произойдет что-то из ряда вон выходящее… Поднявшись на нужный этаж, как только двери лифта благосклонно открылись, я попал в такую привычную трудовую атмосферу. Все те же пасьянсы «Косынка» на мониторах секретариата, та же болтовня и те же сплетни, и та же шефиня. — О! Кого я вижу! Артем Сергеевич, как ваше самочувствие? — Железный Феликс продефилировала мне навстречу с улыбкой. Местами даже добродушной. А я думал, что же такое произошло, что я впервые получаю не вымученный оскал, а полноценный смайл. — Здравствуйте, Наталья Вячеславовна. Я здоров и готов приступить к работе, — сказано было вяло, но этот факт прошел незамеченным. — Отличненько! Ваша половина кабинета уже запылилась, — пропела шефиня и прошествовала в отдел бухгалтерии, в то время как я поспешил найти Прохоренко и поинтересоваться, что такого интересного произошло на работе. — А! Друг, здорово! Как? — радостно воскликнул Димка, вскакивая из-за стола и обнимая меня, словно не виделись года два. Хотя только три дня назад он забыл в моей квартире мобильный. — Да вроде ничего. Живой, — столько шума вокруг банального гриппа, который даже не сумел должным образом задержаться у меня в организме и геройски погиб под напором антибиотиков и меда. — Слушай, Дим, а только я один видел сейчас, что грымза в хорошем настроении? Это наверняка последствия болезни. — Все с тобой нормально. Шефиня просто счастлива, аки дитя, получившее вожделенную конфету. — И в чем причина? — Просто она заключила очень-очень выгодную сделку, которая приумножает ее капитал на энное количество денег, и устраивает солидную вечеринку в банкетном зале на этаже ниже. В четверг, — плохо скрывая предстоящее удовольствие от банкета, довольно улыбаясь, информировал Прохоренко. Заруливая в бухгалтерский отдел с банальной и корыстной целью — покушать домашней выпечки и попить чайку с Валентиной Семеновной, я столкнулся с Загородским. Буквально налетел на него. И был благодарен небесам, что в этот раз кофе при себе он не имел. — Привет, Миш, — непонятно почему я улыбался. — А, Артем. Доброе утро. Рад видеть тебя в добром здравии, — вежлив. До тошноты. За такой вежливостью обычно маскируют полное безразличие. Загородский стоял передо мной сдержанный и серьезный, словно буддийский монах во время сеанса медитации. И только чуть погрустневший взгляд говорил о настоящем настроении юриста. — Миша, нужно поговорить. Я должен тебе кое-что сказать! — почти на одном дыхании выпалил я, удивляясь собственной смелости. — Говори. В чем проблема? — поинтересовался Загородский, но звонок мобильного не дал мне даже начать. — Извини. Это начальство. — Да….Хорошо. Конечно. Иду, Наталья Вячеславовна, — тысячи проклятий тогда мысленно я сыпал на головы шефини и того, кто изобрел такое средство связи, как мобильный телефон. — Извини. Потом поговорим. И Загородский ретировался. Более того, я был почти уверен, что он испытывает облегчение, так удачно избежав разговора со мной. Последующие дни весь отдел был занят подготовкой к банкету. Приглашения фирме-компаньону разосланы. План составлен. И только бухгалтерский отдел сходил с ума от невыполнимости задачи: «Чтобы было по максимуму, но с минимальными затратами». Мария и Наталья Семеновна были обречены на посиделки допоздна с калькуляторами в зубах, вынуждая Прохоренко страдать и лезть на стенку от невозможности побыть с любимой девушкой. Это Димка нечаянно проболтался, что она любимая. Моего друга всегда было так сложно зацепить чем-либо. Но вот этой девчушке невозможное удалось. И я этому был только рад. А в среду вечером Прохоренко поставил меня перед неизбежным фактом — Настя пойдет со мной на банкет, ибо должна же любимая девушка знать, чем занимается ее молодой человек. Если честно, это была не очень хорошая идея. А если еще честнее, я вообще не думал о Насте последние дни. Просто забыл. Потому что все мои мысли были заняты зеленоглазым хищным чудовищем, которое так удачно избегало разговора со мной все это время. А я думал, как бы в несколько фраз оформить весь спектр эмоций, которые возникали у меня при виде его фигуры, выгодно подчеркнутой деловым костюмом, его шелковистых черных волос и чуть сверкающей сережки в левом ухе. И еще я сыпал проклятья Прохоренко, уже вслух, сидя перед телевизором дома, в гостиной. Но как бы перспектива провести весь вечер с Настей и рядом с Загородским, не имея возможности поговорить с ним, не удручала, в четверг вечером я послушно провел Анастасию в банкетный зал. Она стеснялась и краснела, крепче сжимая мою руку. Вечер проходил на «Ура!». Хорошо и со вкусом подобранная музыка позволяла расслабиться и наслаждаться танцами. Стол ломился от закусок и подвергался периодическим опустошительным набегам со стороны Прохоренко. Думаю, Машка его не кормит. Потом сделаю ей выговор. Представительные женщины и мужчины сновали туда-сюда, собираясь в небольшие стайки, и оживленно что-то начинали обсуждать. Некоторые танцевали. А Железный Феликс вся светилась и норовила лопнуть от чувства собственного превосходства. Мы же с Настей сидели за одним из столиков, и я был удостоен чести слушать ее впечатления от вечера. Слушал. Но не слышал. Потому что искал глазами Загородского. И не находил. И это расстраивало. Сильно. Наконец, я увидел, как он входит в зал. Не один. Свиридов, как всегда с почти благостным и умиротворенным выражением лица, шел рядом, небрежно сунув руки в карманы брюк темно-серого цвета, попутно что-то рассказывая. Загородский же весело улыбался и поддакивал. Его рубашка была расстегнута на несколько верхних пуговиц. Так же как всегда. Складывалось впечатление, что галстуки он принципиально не признавал. Черный костюм, мерцающие изумрудным светом глаза — я почти уверен, что виновато освещение, а не моя больная фантазия, — небрежная прическа, полные губы. Одно слово — самец. Сейчас я как никогда ощутил себя кроликом — субтильным, жилистым и голубоглазым кроликом—мазохистом. Потому что я очень хотел, чтобы этот удав по фамилии Загородский меня проглотил. От пришедшей на ум глупой и двусмысленной метафоры мучительно захотелось треснуть себя по лбу, но я не успел. Загородский и Свиридов подошли к нам. — О, прекрасная дама, вы снова здесь?! Рад встрече, — Никита поцеловал руку смущенной Насте, а мы с Загородским уставились друг на друга. Это было что-то наподобие детской игры «в гляделки». Кто моргнет — тот позорно проиграл. И в этот раз, к моему внутреннему ликованию, проигравшим был Михаил. Он как-то поспешно отвел взгляд и, сухо пожелав нам приятного вечера, прошел по направлению к шефине. К середине вечера я был в подпитии. Не улакался в нулину, но изрядно захмелел. Радовало то, что способность мыслить, причем довольно логично, и двигаться самостоятельно я не потерял. Мы с Настей несколько раз танцевали под медленную музыку, в то время, как половина присутствующих, в том числе и несравненная парочка Диман да Марья, предпочитали что позажигательнее. Михаил наблюдал за нами, оценивающе разглядывал Настю и просто сверлил взглядом мою спину, но в общей беседе не участвовал и к нам не подходил. А когда шефиня решила публично поблагодарить юриста фирмы за профессионализм, то выяснилось, что Загородский пропал. Свиридов сказал, что его друг вышел покурить и скоро должен вернуться, поэтому с похвалой придется подождать. А у меня прямо глаза загорелись от неожиданно свалившейся на меня удачи. Я же теперь мог с ним поговорить. Тет-а-тет. Свиридов в момент высочайшего восторга на моем лице как раз смотрел в мою сторону, а потом вдруг внезапно подошел к Насте и галантно спросил: — Настя, не окажете ли вы мне честь потанцевать со мной? — девушка полностью стушевалась и воззрилась на меня как на спасательный круг. — Иди-иди, потанцуй. Мне все равно нужно отлучиться, Настюш, — как можно терпеливей сказал я и старался изо всех сил не выбегать из зала. А сердце радостно забилось от предвкушения чего-то еще мне неизвестного. Загородский обнаружился у себя в кабинете, как я и предполагал. Он стоял у открытого окна и курил, держа в другой руке бокал с шампанским. Он был похож на красивого хищного зверя, отдыхающего в тишине после неудачной охоты. Михаил смотрел сосредоточенно на определенную точку за окном, а я мог только приближаться к нему. Странным образом, все слова куда-то пропали. И своим захмелевшим мозгом я решил, что просто молчать с ним вдвоем — уже счастье. А потом подумал, что распустился, как сопливая девчонка и во всей этой романтической чуши потерял свое мужское эго. Сейчас он был таким же, как и в день выпускного вечера. Таким же, как когда-то стоял у школы. Таким же красивым и опасным. — Удивляюсь, как у тебя еще легкие не сгнили, — это было все, что я сказал. Он повернулся, и в темноте его глаза стали сверкающе-черными. — Что ты здесь делаешь, Калинин? — голос уставший. — Ищу тебя. Ты обломал шефине твою публичную похвалу. — И ты пришел, чтобы мне об этом поведать? — снова чуть насмешливый тон. — Возвращайся, я сейчас приду. — На самом деле я пришел, чтобы … — я недоговорил, потому что просто подошел к Загородскому вплотную и поцеловал. Просто дотронулся губами до его губ в легком нежном прикосновении. Он не ответил. Я поднял на него взгляд и увидел, как это чудовище хмурится. — И зачем ты это сделал? — вполне глупый вопрос. — Затем, что захотел,— такой же глупый ответ. — Исчерпывающий ответ. Калинин, ты просто перепил. — Миш… — Пойдем, — Загородский направился к выходу. Я разозлился. Нет. Пришел в бешенство. — Ну почему ты никогда не даешь мне сказать?! Почему никогда не слушаешь?! — почти орал я. — Что? — Я поцеловал тебя, потому что захотел! И буду целовать еще! Потому что хочу! — я подходил к нему все ближе и ближе, не давая возможности опять сбежать. И теперь уже впился в его губы жадным поцелуем, на который он не сразу, но неистово начал отвечать. Лишь потом, оторвавшись и пытаясь восстановить дыхание, произнес: — Тем, ты что творишь? — Я просто хочу тебя, Миша… — и я снова хотел ощутить вкус его губ, но: — Ты уверен в том, что говоришь? Иначе…. — Иначе что? — Иначе я уже не смогу остановиться. Не захочу прекратить и….— мне порядком надоел его словесный понос, и жутко хотелось кусать его губы, чувствовать их мягкость и упругость, поэтому пришлось заткнуть Загородского самым действенным способом. Последним, что я явственно услышал перед тем, как впасть в блаженство, был щелчок дверного замка… Михаил вжимал меня в свое тело, словно боясь, что я в любой момент могу его бросить. В тишине кабинета и темно-синего неба за окном было слышно лишь наше прерывистое дыхание и шорох одежды. Я невольно залюбовался его телом атлета, его мыщцами, играющими под кожей и стройностью длинных ног. — Ты должно быть не в курсе, но, смотря так пристально, можно запросто смутить человека, — начал вновь разглагольствовать Загородский. Я понял, что это еще одна попытка дать мне одуматься и уйти, но как говорил дядюшка Кутузов: «Некуда отступать. Позади Москва». Да и не хотелось. — Заткнись и поцелуй меня… Хорошо, когда на рабочем столе нет ничего лишнего. Можно просто смахнуть все это на пол, опасаясь лишь за сохранность казенного ноутбука. Но я же программист. Я починю. Загородский повалил меня на стол, едва касаясь губами каждого миллиметра моего разгоряченного тела. Я чувствовал аромат его парфюма, запах сигарет и пробовал губами солоноватый вкус его кожи. Этого было достаточно, чтобы мне полностью снесло крышу. А Михаил продолжал мучить меня, кусая губы и шею, зализывая свои только что оставленные метки, заставляя меня дрожать всем телом от сладостного удовольствия. Он проложил языком дорожку от моей груди до изнывающего без его прикосновений члена и слегка поцеловал головку. Затем вобрал мой напряженный орган в рот и начал плавное движение вверх-вниз. А я был слишком шокирован и отдался тем новым ощущениям, которые испытывал впервые. Я позорно стонал. Просто не мог сдержаться. Слишком хорошо мне было. Поэтому я даже не сразу заметил, как внутри меня оказались его пальцы. — Я должен тебя подготовить, — объяснил Загородский, выпуская мой член, переставая меня сладостно пытать и покрывая поцелуями мое тело. — Прости, смазки нет, будет немного больно. Но я его не слышал, потому что выгнулся дугой от внезапного болезненно— сладкого ощущения. — Еще…Еще… — сквозь мерцающую пелену я видел, как Михаил улыбнулся и произнес: «Нашел». Затем я возмущенно простонал, так как его пальцы покинули меня, и осталось лишь болезненное ощущение незавершенности. — Расслабься, Тем, — шепотом, срывая дыхание, предупреждает Михаил и чуть прикусывает мочку уха. А мне остается только прильнуть к его горячему сильному телу и обхватить ногами его поясницу… …Боли почти не было…Только некий дискомфорт, переросший в чувство заполненности…И мучительное удовольствие от движения его руки на моем члене в такт толчкам внутри меня…И мои руки, беспорядочно скользящие по его влажному телу, исследующие его шелковые темные волосы…Мои то ли стоны, то ли вскрики, тонущие на его горячих губах…И острые сладостные искры восторга, когда Михаил задевал какую-то чувствительную точку внутри меня…И последний резкий и глубокий толчок перед тем, как провалиться в состояние эйфории… И мир, который я знал, рассыпался на миллионы разноцветных осколков… Мы ничего не говорили. Просто восстанавливали дыхание. Просто полулежали на его рабочем столе. В его рабочем кабинете. Я пытался определить всю ту какофонию чувств, которая внезапно захлестнула меня, и глупо улыбался. Понятия не имел, что делать дальше, но был безумно счастлив и доволен. Как никогда в жизни. Как ни с кем в жизни. Загородский закурил. Он вдыхал едкий табачный дым, в то время как лицо его выражало глубокую задумчивость. А у взгляда было необычное выражение — смесь удовольствия, радости, страха и боли. — Миш… — я провел ладонью по его напряженному лицу, но не получил никакой реакции. — Потом, Тема. Все потом, — и он поспешно начал одеваться. А я ничего не понимал. И от этого становилось больно до слез. Загородский уже почти оделся, когда в тишину кабинета, пропитанного страстью и сексом, ворвался трезвон мобильного телефона. Я все мог слышать. — Загородский, черт тебя дери!!! Где ты? — я впервые слышал, как Свиридов орет. — Тебя нет уже около часа! Мне надоело тебя покрывать! Быстро возвращайся! И кстати, Калинин пошел тебя искать, — блин, я что, правда, настолько предсказуемый?! — Хорошо. Я иду. — Тема приводи себя в порядок и спускайся, — не оборачиваясь, произнес Миша и перед тем, как покинуть кабинет, добавил: — Тебя, наверное, девушка заждалась… Настя не спрашивала ни о чем, просто по-доброму улыбнулась, когда я появился в зале, и шутливо пригрозила кулачком. Однако я прекрасно понимал, что это хрупкая сероглазая девушка видит и понимает куда больше, чем хочет показать. И от этого становилось пакостно на душе. Вдоволь наслушавшись похвал «самому профессиональному и талантливому юристу», поогрызвавшись на подколы Никиты типа «ой, а что с твоей походкой?!», наигравшись в «гляделки» с Загородским, я отправился домой. Настю я проводил, как и было должно джентльмену, но поцеловать не смог. Просто ушел. Стараясь не обращать внимания на озадаченный взгляд, брошенный девушкой мне вслед. И уже дома, приняв душ и заварив себе чашку крепкого кофе, попытался понять, что сегодня произошло. И почему Михаил вдруг стал таким сухим. А еще подумал, что Загородский — самое чувственное, страстное и мужественное создание на свете. Но, вспоминая о его недавнем поведении, и о внезапно появившейся холодности, захотелось выяснить: Что, черт возьми, пошло не так?!