Если я скажу, что люблю тебя, не забудь мне врезать...

На следующий день после вечера, так взбудоражившего мое сознание, я шел на работу с определенной целью — зажать Загородского в каком-нибудь темном углу и расставить все точки над «И». Я намеревался это сделать даже несмотря на то, что он был выше и сильнее меня. Не врежет же он такому хрупкому и симпатичному молодому человеку, которого так нежно недавно обнимал? В голове как по заказу всплыли события прошедшего вечера, и вспомнилось, каким страстным и бережным может быть Михаил. И сразу же лицо вспыхнуло, как факел. Я должен был все хорошенько обдумать, чтобы принять одно важное и окончательное решение, которое, наконец, привело бы к ПОЛОЖИТЕЛЬНОМУ результату, а не к черти чему! Погода была на удивление благосклонна, поэтому можно было пренебречь ненавистным общественным транспортом и пройтись до офиса пешим ходом. Чем я, собственно, и решил воспользоваться. Единственное, что омрачало мое существование в данный момент — это десять толстенных папок, лениво развалившихся в моих хрупких руках со всевозможными документами и материалами. Они совсем не хотели устанавливать со мной дружеские отношения и норовили вывалиться из рук прямо на пыльный асфальт, приговорив меня этим поступком к расстрелу со стороны Железного Феликса. Поэтому приходилось заботиться об их комфорте, а не о своем собственном. Прошло несколько минут прежде чем я осознал, что мне кто-то непрерывно и настойчиво сигналит. Этим объектом оказалась серебристая иномарка — цитадель зла! И заранее можно было догадаться, что за рулем сидит никто иной, как светловолосый Мефистофель по фамилии Свиридов. — Доброе утро, приятель! — воскликнул Никита, пока я соображал, когда успел стать его приятелем. — Садись, подвезу, а то скоро грыжу заработаешь из-за этой макулатуры. — Не, спасибо. Я донесу. Не так уж и тяжело, — пришлось постараться и не кряхтеть. Но из автобуса с папками я бы вообще выйти не смог. — Садись, говорю, — Никита разом посерьезнел. — Поговорить надо. В его голосе даже слышались нотки угрозы и стали. И куда пропала доброжелательность, спрашивается? Пришлось повиноваться. Во-первых, тяжело. Во-вторых, интересно, о чем поговорить хочет. Машина вырулила за один из поворотов и плавно повезла меня к месту работы. Никита некоторое время молчал, что и так не украшало сложившейся ситуации. — Итак, я так понимаю, Мишку ты вчера нашел? — поинтересовался он, смешивая в голосе иронию, любопытство и грусть. — Э, да, — ответил коротко, надеясь, что подробности спрашивать не будут. — Мы поговорили… — Да ну?! — а вот это уже издевательство. Кого-то Свиридов с такой интонацией мне напоминает. — А я думал, что вы целый час там массажем простаты занимались! Будь у меня в руках что-нибудь тяжелое и металлическое, незамедлительно дал бы этому врачу-извращенцу по черепушке. Но, увы, оставалось только внутренне возмущаться и негодовать, что внешне очень смешно проявлялось хлопаньем глазами и открытым в немом ужасе ртом. — Да брось, ты, Артем, я же в курсе, что происходит. И знаю, что тебе Загородский небезразличен. Причем давно, — усмехнувшись, начал Никита, с садистским удовольствием наблюдая за моей реакцией. — Кому же еще знать, как не мне. О чем думает и страдает мой друг. — И о чем же думает твой друг? — затаив дыхание, поинтересовалась моя персона, уже забив на ненавистные папки, на поворотах спадающие с заднего сиденья. — Точнее будет сказать: о ком. Я полагаю, ты и сам догадываешься. И в связи с этим встает вопрос: что собираешься делать? — Извини? — Знаешь, у Загородского и так рожа устрашающая. А тут еще и страдания добавляются. Ужас! — Никита картинно закатил глаза. — Какие страдания? Ты о чем? — ну кому еще удастся так органично и талантливо изображать дебила, как не мне. — Тем, ты, правда, не догоняешь, или чего тяжелое с утра на голову упало. Неужели ты не видишь, как он на тебя смотрит? Знаешь, я ведь с ним на курсах криминалистики познакомился. Свободное посещение и все такое. Интерес у меня к этой области был. Загородский, между прочим, на три года меня старше, — он говорил, даже не обращая внимание на мое вытянувшееся от удивления из-за последней новости лицо. — Он мне сразу понравился. Высокий, широкоплечий и привлекательный. А еще чувствовалась в нем какая-то внутренняя сила, стержень. Собственно, я на него сразу запал. — Ты…Ты… тоже? — вот теперь я совсем растерялся, а еще был в полнейшем шоке. — Гей? Нет. Скорее работаю на два фронта, — ухмыльнувшись, произнес Свиридов, пока на соседнем сидении я откровенно офигевал от того, что правильно изначально его подозревал. — Но, предупреждая твои расспросы, продолжу. Я с ним спал. Довольно долго. Мы были скорее партнерами по сексу, нежели полноценными любовниками. Потом все это прекратилось. Осталась только глубокое взаимоуважение и дружба. Редко встретишь такого серьезного и честного человека. И такого постоянного. — В каком смысле? — я уже полностью погрузился в разговор с этим дружелюбным и задорным человеком, так внезапно показавшим другую сторону своего характера, как совсем рядом замаячило здание офиса. — Я его ценю. А он ценит тебя. И все никак не хочет перестать. И что ты намерен с этим делать? — Я не знаю, Никита. Правда. Я чувствую, что он мне нужен, но что-то не дает этого принять полностью. Предрассудки, страх, сомнение, обстоятельства. Я не знаю, — я разочарованно вздохнул оттого, что вот так вываливаю все свои неустойчивые противоречивые чувства на этого едва знакомого мне человека. И даже вздрогнул, когда он самым непристойным образом заржал. — Ой, ну вы даете!!! Ой, не могу! — и остановил машину у здания моей работы. Я решил проигнорировать взрыв этого истерического хохота, может врачи все такие, у них же работа нервная, но когда я уже собирался попрощаться, дотянулся и собрал злосчастные папки и вылез из машины, он сказал: — Слушай-ка сюда, Артем. Решайся быстрее. И просто прими свои чувства как данность. Если ты не сделаешь этого в ближайшее время, его постараюсь утешить я, — Никита усмехнулся, увидев, как непроизвольно нахмурились мои брови, и напряглось тело. — Но что-то мне подсказывает, что тебя это совсем не устраивает, — кинул на прощание он, подмигнув.— Счастливо, Артем! В офисе было необычно тихо. Наверное, вчерашний фуршет давал о себе знать, потому что галдеж не наблюдался, а весь бухгалтерский отдел ходил со скорбными выражениями лиц, на которых крупными буквами было написано: «Сушняк». Прохоренко спал за своим рабочим столом, пуская слюни на новенькую клавиатуру, и на мои жалкие попытки разбудить его, только сонно возмущался: «Отъебитесь, сволочи!». Пришлось, не нарушая младенческого сна, достать из папок нужную документацию, включить компьютер и зайти к Загородскому. — А, Калинин, вот и ты! — я даже не успел открыть рот, когда вошел в «по назначению» использованный вчера кабинет. — Я хочу тебе кое-что сказать насчет вчерашнего. Кхм. Михаил потупил взгляд и продолжил: — Знаешь, я думаю, то, что произошло вчера — большая ошибка, — у меня оборвалось при этих словах что-то внутри. — Ты был не совсем трезв. И в общем-то, не отдавал себе отчета в том, что делал. — Чего? — Ну, я благодарен, что ты перестал от меня шарахаться, и стал коммуникабелен, кхм, более чем, но …— он замолчал, а я чувствовал, как закипает вулкан гнева. Сейчас буду истерить. — Но что? — Артем, все не так, как должно быть. Это же был просто порыв. Ты же просто хотел попробовать, — он присел в кресло и тяжело вздохнул. — Ни во что серьезное это же не выльется. А я несколько устал быть несерьезным в отношениях. Чертовски сильно устал. — Это ты про Никиту? — Михаил бросил на меня удивленный взгляд зеленых глаз, но я продолжил: — Я его с утра встретил, и он подвез до работы. А еще кое-что рассказал. — Мда, рот на замке он никогда держать не умел. Но не в этом дело. Знаешь, я уже говорил, что не умею открыто выражать свои эмоции, но думаю, ты и так видишь, что я чувствую. Особенно, когда вижу тебя с этой девчушкой… — Но я же…. — Подожди. Не перебивай. Когда еще я соберусь с мыслями? Понимаешь, между нами это произошло так спонтанно, что я испугался и впал в ступор. А потом подумал и решил, что нужно прекращать все эти детские игры и забывать прошлое. Знаешь, мне уже хватило неприятных моментов в личной жизни. Я думаю, хватит, Калинин. Пора остановиться, и желаю тебе удачи с Настей. ФУХ! — Это вся херня, которую ты хочешь мне сказать? — я чувствовал, что могу сейчас взорваться и заорать на него из-за той ереси, которую он только что нес. — Да. И это не херня. Вспомни, как ты реагировал на меня. Ты же натурал. К чему тебе эти проблемы?! Знаешь, люди редко меняются. — Это точно. Ты как был придурком, так и остался, — я старался, чтобы горечь в моем голосе была ему не заметна. — Хорошо. Думаю, мне говорить уже не имеет смысла. Я лучше пойду. Откуда только взялись силы, но я так хлопнул дверью, когда уходил, что думал, не слетела ли она с петель. В который раз задаюсь вопросом, почему он никогда не дает мне сказать?! Он же не знает, что у меня на уме, что на сердце. Просто так рубит с плеча! Эгоистичный говнюк! Ну ладно! Не хочет — не надо! Я его забуду. Не думал же о нем десять лет. И еще столько же не думал бы, если б не увидел. В чем-то он возможно и прав. Вся эта гомосексуальная ерунда мне надоела. Не зря же я так упорно открещивался от этого все время. Просто выкину из головы — и порядок. Об этом я размышлял весь день. Из-за этого коэффициент моего полезного действия сегодня в офисе был равен нулю. Из-за этого я злился, ругался и даже чуть не наорал на Прохоренко, который соизволил проснуться только к концу рабочего дня. Я стопроцентно уверен, что усни я мордой в клавиатуру, шефиня как назло заглядывала бы в кабинет каждые полчаса. По закону подлости. И только вечером, гипнотизируя взглядом мобильник, я наконец кое-что решил и набрал нужный номер. — Привет, Настюш! Я хочу пригласить тебя на свидание…