***
Несколько часов утомительного марша приблизили маячащий на горизонте пик ненамного. Тот по-прежнему казался размытой в туманном мареве тенью, не давая путникам даже следа надежды, что им удастся туда добраться хотя бы к утру. Это если усталость не заставит их рухнуть раньше. Раскисшая глина под ногами заставляла оскальзываться на каждом шаге. Рана на ноге сначала ныла, а потом начала стрелять чуть не до колена так, что хотелось взвыть благим матом. Кэрн угрюмо ковылял, глотая рвущиеся с языка проклятия, и, несмотря на все усилия, отставал от напарника всё сильнее и сильнее. Заметив это, Лотвир со вздохом вернулся и заставил воина опереться на своё плечо. Скатившееся до самой земли солнце вызолотило облака, в воздухе уже вовсю пахло вечерней прохладой, а перспектива свалиться мешком прямо в воду и захлебнуться стала казаться довольно привлекательной. Там, на кресте, по крайней мере, не надо никуда идти. – Глупая идея, – недовольно пробурчал Кэрн, – без меня у тебя хотя бы есть шанс. – Сам дурак, – фыркнул Лотвир. – Чай не княжна, так чего раскис? Нам ещё Илану спасать, забыл? Или ты решил на меня всё взвалить? Ну уж нет, дудки. Ты меня в это втянул, тебе и вывозить. Отвечать нахалу не было никакого желания, и Кэрн позволил себе просто принять помощь, чувствуя, что успел привязаться к своему случайному попутчику, словно они были знакомы целую жизнь. – Вир, скажи, какого лишаистого раптора это болото называется Пустошью? Хлябь подошла бы куда точнее! – ворчливо поинтересовался воин. – Так вода тут всего несколько месяцев в году, – пояснил Лотвир. – Когда тает снег в горах, река разливается, затапливая всё вокруг, с водой приходят и эти серые исполины с длинными шеями. А вслед за ними появляются драконы. – И меня угораздило воскреситься именно в эти самые месяцы, – проворчал Кэрн, сжимая плечо друга покрепче.***
Темнота упала на изнурённую зноем землю внезапно, как падает тень хищника на обречённую утолить его голод жертву. Путники давно уже бросили попытки высмотреть хоть какое-то возвышение, и тупо брели вперёд, не поднимая головы. Если остановиться – сразу рухнешь без сил, чтобы не встать больше. Оставалось только вырывать у судьбы шаг за шагом, оттягивая неизбежное. Вечер густо плеснул в воду чернил, всколыхнул стоячую неподвижность пропитанного тяжёлыми, напоёнными влагой испарениями воздуха лёгким бризом, рассыпал на растянутом над головой обсидиановом покрывале щедрую пригоршню откормленных светляков, наполнил окружающее пространство шорохами и плеском. Последние Лотвиру нравились меньше всего, напоминая о зеленобоких камайнах. Попасть на обед такой твари казалось не слишком завидной участью для героических спасателей несчастной княжны. Даже дракон казался предпочтительнее, добавляя сгинувшим в его пламенном дыхании бедолагам налёт некоторой героичности. На дракона Лотвир был согласен, на желудок камайна – нет! Какая-то каменюка пребольно врезалась в палец, заставив мужчину взвыть от неожиданной и тем более обидной боли, но стоило ему вскинуть голову, как вопль стал радостным. – Чего шумишь? – недовольно поинтересовался Кэрн, которого вырвали из блаженного оцепенения. Лотвир молча ткнул пальцем вперёд, туда, где из опостылевшей водной глади вздымались каменные плиты рухнувшего под напором времени строения. Путники были спасены. Будь Кэрн один, и он бы просто рухнул на изъеденные ветром и водой мраморные ступени, чтобы проваляться в беспамятстве до следующего утра. Но Вир так просто отпускать его душу на покаяние не собирался, с удивительной резвостью собирая высохшие остатки водорослей, чтобы развести вожделенный костер. – Стаскивай с себя всё мокрое! – заявил вернувшийся с добычей друг, старательно укладывая найденное топливо. Воин неразборчиво замычал, до того невыносимой оказалась мысль о том, что надо двигаться и что-то делать, и демонстративно закрыл глаза с твёрдой решимостью не открывать их по меньшей мере год. – Сначала обсушимся, потом пожрём и только тогда можно ложиться спать, – безжалостно продолжал мучитель, подкрепляя слова увесистым пенделем. Взвившийся Кэрн едва не пристукнул назойливого попутчика, но неожиданно удержал уже занесённый кулак. Полуистёршиеся линии когда-то украшенных затейливой резьбой колонн всколыхнули смоляную гладь омута памяти.***
– Райдо, во имя всех Рун, ты куда? Западные Ворота без тебя не отстоять! В сени мраморных колонн портика полуденный зной почти неощутим. Рунный орнамент надёжно хранит нашедших приют под этим кровом не только от жары. Здесь не страшны ни пожар, ни стрела. Защиту может пробить лишь огненное дыхание дракона. И предательство. В глазах друга вопрос. Серебристый доспех потускнел от пыли и прочернел от копоти и запёкшейся крови. Райдо знает, что тут не только чужая, но остановить молодого воина не смог. Да и как заставить стража границы отлеживаться с ранеными, когда враг проник в самое сердце Империи? – Возвращайся, – рявкнул Райдо вместо ответа. – Мне нужно доложить новости Императрице. Долгие дворцовые переходы, по которым когда-то так нравилось совершать неторопливые прогулки под руку с любимой женщиной, сейчас вызывали бешенство. Когда же они, наконец, закончатся? В покои повелительницы Империи Райдо буквально ворвался, не спрашивая доклада. Она была у себя. Золотоволосая девушка стояла босиком на узорчатых плитах балкона и смотрела вниз, туда, где горел их Город. – Он погиб, да? – тихо спросила она, вскидывая на Райдо отчаянно молящий разубедить её взгляд. В лазурной чистоте этих огромных глаз воин безнадёжно потерялся давным-давно. Тейваз может сколько угодно отпускать насмешки насчёт любви с первого взгляда, Райдо знает, как это бывает – укусом змеи, быстро, безжалостно и без малейшей надежды на исцеление. – Да, – тихо отвечает он, протягивая девушке руки. Ей сейчас нелегко, но он поможет, поддержит. Спасёт. – Погиб… – тихо повторяет девушка, чья красота стала пыткой для его сердца, и делает шаг в пустоту.***
– Ты чего орешь? – недовольно интересуется у Кэрна Лотвир, и тот стирает со лба холодный пот. Воина трясёт, и взгляд напарника становится обеспокоенным, а после короткого осмотра откровенно тревожным – загноившаяся рана вызвала лихорадку. Болезнь неторопливо переваривает Кэрна в своей утробе, утягивая разум в глубокий колодец беспамятства. Иногда во тьму пробиваются проблески света, и тогда воин видит сидящего рядом Лотвира, белый лоскут облака на голубом покрывале неба и воспалённый глаз солнца. Иногда к нему приходят другие видения. Обрывочные, лихорадочные, они мелькают так быстро, что невозможно разобрать, что происходит и кто окружающие его люди. Златокосая красавица обнимает худощавого мужчину с умными, усталыми глазами и сединой в чёрных волосах. Заливисто смеётся женщина с хищными чертами лица. Вот ей уже не до смеха: тёмные локоны прилипли к мокрому лбу, с искусанных губ срываются томные стоны. Роскошь дворцов и бьющий в лицо ветер. Бескрайнее поле, на котором смешались в кровавом противостоянии две армии. Огонь, пожирающий дома. Снова ветер. Стремительный полёт в голубой бездне воздушного океана. Звон скрестившихся клинков. Темнота.