Ты видишь множество финалов, Концы путей, а не конец. И смерть тебя в них не вписала, Ты не актёр, ты сам творец. Кто из врагов тут настоящий? Кто из друзей лишь сладкий сон? Кто сыплет яд рукой дрожащей, А кто метнул в тебя ножом? Поддельный мир, где солнце — лампа, А кровь — лишь алая вода. Ты видишь на затылках штампы. Боюсь, ты сильно опоздал. Ты спросишь, где я спрятал карту, Ворота в мир, прочь из мечты. Не слишком высока ли плата? Финал один. И выбрал — ты.
Я не хотел туда идти, Пейдж потянул меня насильно. Харви Пейдж — мой несносный коллега, недавно переведённый из отдела счетоводов к программистам. Он задрачивает в компьютерные игры и почему-то свято уверен, что я — тоже. Просил называть себя Дварфом. Но какой же он Дварф... да — низенький, но — щупленький и неказистый, щеголевато одетый фрукт с жиденькими волосами мышиного цвета. Клетчатый платок неизменно высовывается из кармана модной мотоциклетной курточки. Да, он мечтает купить мотоцикл и соблазнять им юных дев из маркетингового отдела. Но пока девушки только фыркают и жалостливо насмехаются над его отчаянными ухаживаниями. — Два виски! — кричит он бармену, находящемуся за другим концом стойки. Не утерпел, пока к нам сами подойдут. Вот обормот... А я? Я скромный выпускник Стэнфордского университета. Говорят, я гений. Ну, мало ли что говорят. Я утомляюсь от разговоров о себе. Я вообще быстро утомляюсь. У меня малокровие, недоедание, нервная недостаточность, хроническая бессонница и начальная стадия анорексии. И пить мне вообще-то нельзя. Вот зачем мне этот толстостенный стаканчик с изжелта-янтарной жидкостью? Сейчас, когда я опрокину его в рот, меня обожжёт и отравит. До головной боли. Ни приятного опьянения, ни увлекательной потери контроля. Короче, никакого удовольствия. — Ксавьер, ну что ты нем, как Иисус? Иисус — это аквариумная рыбка, которую богохульный Харви принёс (тогда ещё безымянной) однажды на работу и запустил плавать в мою кружку с остывшим чаем. Скажете, шутник? Идиот. Рыбку я потом перекинул в корпоративный океанариум, расположенный на втором этаже за выставочными стендами. Никогда не разбирался в классификации рыб, но Иисус вроде бы был барбусом огненным. Оранжевый такой, с увесистым брюшком. А имя он получил на третий день после своего чудесного появления, когда Харви спросил у меня, как я распорядился рыбным трупиком. Я молча указал ему на фото, которое сделал на свой смартфон: барбус счастливо плавал по водным просторам в компании трёх черепах и одного морского дьявола. Пейдж потерял челюсть минут на пять. А потом полдня ходил за мной хвостом и нудил, чтоб я всё-таки выловил рыбку и изжарил. На чём? На своём системнике? Он недостаточно горячий для приготовления рыбного барбекю. И барбус остался в живых. — Ксавьер! — Я слушаю вас, мистер Пейдж, — я крутил свой стаканчик по столешнице, аккуратно подталкивая пальцами и прислушиваясь к стуку стекла о дерево. — Ты когда-нибудь стригся? Я поднял одну бровь, но взгляда от стойки не оторвал. — Нет. — Со спины тебя можно принять за девушку. Тебя это не беспокоит? — Нет. — Тебя вообще что-нибудь беспокоит? Я обнял стакан двумя ладонями. Огненная жидкость... вроде бы греет. А вроде и нет. А стекло холодит, как ненормальное. Странно, мы ведь заказывали виски безо льда. — Нет, я же на колёсах. — Каких ещё колёсах? Тупица. Никому я не обязан отчитываться в своих походах к психотерапевту. Тривиан Валлентайнер — милейший человек, который никогда, никому и ни за какие коврижки не раскроет тайну моих ночных кошмаров, назойливых шепотков в ночи, параноидальных страхов и чёрной тоски, надвигающейся, едва я плотно закрываю глаза и отхожу в перевёрнутые миры Морфея. Колёса — не единственный, но самый лёгкий и доступный выход. По рецепту и строгой дозировке, всё честно. Хоть и дорого. — Проехали. Зачем звал в бар? — Дварф вышел на охоту! — он оживился, обрадованный, что я в кои-то веки задал ему вопрос. — Дварф желает мяса! И крови! И упругой женской плоти! Ну... хотя бы понюхать издалека. — А я тут при чём? — Ты тоже хочешь женской плоти! Ну... — он стушевался под моим сумрачным взглядом. Да, ради такого я даже оторвал глаза от виски и внимательно посмотрел на него. — Ну... прости. Разве не хочешь? Устал обзывать его. Несчастное создание. Не интересуют меня женские прелести. Не с этой точки зрения, по крайней мере. В свободное время мои невменяемые пальцы встречаются со специальной глиной для домашней лепки... и, бывает, создают что-то, напоминающее изогнутые силуэты с выдающимися грудями. Но это ведь не то. Не одно и то же. Я продолжаю сверлить его взглядом. И Харви окончательно уползает под стойку. — Я всё осознал. Я виноват. Кси, просто, ну просто... - он вырвал платок из кармана и начал нервно мять в руках грязную клетчатую ткань. — Если я приду сюда один, у меня просто нет шансов. А на тебя заглядываются все. Тупо все. Если к тебе подойдёт хоть одна девушка, всегда есть надежда, что она пришла в бар со страшненькой подружкой, которая... если получится... если звезды правильно встанут... достанется мне. Ну... — он уткнулся в платок, шумно высморкавшись. — Понимаешь? Я понимал. Но жалости не ощущал. Ни раньше, ни сейчас. Вернулся в стакан. Люблю виски за то, что он не разговаривает. А после моего сурового выпада, надеюсь, Харви заткнётся хотя бы минут на десять. Или свалит кадрить девушку на небольшой танцпол. Танцевать он, правда, не умеет, но я удачно сижу спиной и не стану свидетелем очередного его позорного провала. Красивый черноглазый бармен с красной чёлкой вторично вернулся с другого конца стойки и внимательно поглядел на мой пустой стакан. Я еле заметно кивнул и подпёр голову руками. Лениво прочитал имя на бейдже — Маттео. Он коротко встряхнул бутылку и налил мне ещё пятьдесят миллилитров янтарного яда. Чарующе улыбнулся и отошёл. Как хорошо, когда есть такие люди, как он. Пожалуй, только ради этого профессионального молчаливого сервиса я вернусь сюда ещё раз. Моего локтя, лежащего на стойке, кто-то коснулся. Я задержал дыхание, чтоб не заорать. Ненавижу, когда ко мне прикасаются. Особенно без разрешения. Сейчас... развернусь и изрыгну на голову незадачливой искательнице приключений учтивые проклятья. Сейчас... только наберу воздуха побольше. Я крутанулся на круглом стуле и упёрся взглядом в голый, развратно блестевший торс. Что за... — Чёрт! — вырвалось у меня хрипло. Голос мгновенно сел, едва я понял, кто передо мной. Но как... как он догадался? Кто подсказал? Я же никому... ни сном, ни духом... Парень не обронил ни звука. Стоял, выжидающе глядя на мою макушку заученно смиренным взглядом. А что должен был делать я? На протяжении десяти секунд (секундомер встроен в мой мозг, так что я знаю точно) я изучал его облик. Винтажные серые джинсы, усыпанные стразами, потёртые и очень-очень узкие. Из одного кармана выглядывают смятые банкноты, из другого — пачка белых визиток. На запястьях тонкие браслеты-цепочки, в ушах — многочисленные проколы с кое-где вставленными колечками, но кое-где — нет, а на ногах — ничего. Кроме ободранного чёрного лака на ногтях. И маленькие пальцы непроизвольно поджимаются от холода... Я слабо взмахнул рукой и, пожалуй, сам бы не понял свой жест, если б увидел со стороны. Но он... понял. Видимо, ему было не привыкать к таким реакциям. Он сел справа, на стул, который до него занимал Харви. Маттео мгновенно подлетел к нам. Развернул перед моим непрошеным другом алкогольную карту. Парнишка ткнул в какую-то строчку. Я прочитал краем глаза. Коктейль «Хиросима». Да без проблем. Интересно, много ли ему понадобится коктейлей, прежде чем он перейдёт к делу? Несмотря на заученность движений, он нервничал. Мог ли я быть для него первым клиентом? Первым за ночь? Первым в жизни? Первым мужчиной... вообще? — Как мне тебя называть? — я следил сузившимися глазами за тем, как ловко и осторожно Маттео наливает разноцветные ингредиенты в узкий бокал. — Йон. Враньё. Но им и не положено называть настоящие имена. — Впервые здесь? — Нет... Ещё одно враньё. У него вспотели ладони. — Почему подошёл? — Мне показалось... — Что? Он судорожно вздохнул. Я резко повернулся, желая поймать его на горячем. В глубоких глазах плескалось отчаяние. И мольба. «Отпусти...» — Иди. — Сэр?.. — Уходи сейчас же. Домой. Он вскочил со стула, но мялся, не решаясь исчезать так просто. В голову мне стрельнула жуткая боль, едва я снова взглянул на его босые ступни. Блядские узкие джинсы. И голый мальчишеский торс, такой красивый и такой... Это ужасно. Он неуклюже подцепил одну визитку и засунул под мой стакан.Шлюха Трахаюсь с незнакомцами за деньги Любовь не предлагать
И ниже телефон. Но до того как я пробежался по ряду цифр и запутался в них, меня обжёг его шёпот. Слова, покатившиеся в самое ухо: — Вы никогда не задумывались над тем, что больница — от слова «боль»? И всё. Он ушёл, оставив меня в растерянности допивать виски. К своему бокалу он так и не притронулся. Больница? Я никогда в жизни не был заинтригован так, как сейчас. Обменялся многозначительными взглядами с барменом. Маттео снова ласкал меня своей улыбкой. До чего же он хорош собой. Если бы не правило трёх «Б» (бар, бордель, больница — да, и тут эта проклятая больница всплыла), я бы с ним познакомился. Харви вернулся. — Чей коктейль? Ты кого-то угощал? Я опять всё самое интересное пропустил? Я не удостоил его ответом. Маттео как раз выписал мне счёт, я расплатился, оставив пять долларов чаевых, и ушёл. Визитку прихватить не забыл.* * *
“Deep blue lettering...” — он тихо подпевал пронзительно тоскливому голосу в наушниках и брёл домой. Он не пьян, но уровень алкоголя в крови не позволит сесть за руль. Машину он пригонит к офису завтра, в обед. Нужно зайти в аптеку, взять стандартный набор: капсулы Fe-Mg от его анемии, пару витаминов, влаговпитывающие салфетки, пачку снотворного и... Его парнишка здесь. Подпирает стенку жилого дома напротив аптечного входа. Развратный торс закрыт каким-то свитером, растянутым почти до колен, на ногах — стоптанные кеды. И всё это в середине ноября, на пронизывающем ветру. Асфальт покрыт инеем, а холодная луна сияет ровно и безразлично, освещая его юное точёное лицо. Длинные ресницы... они тоже медленно покрываются инеем.* * *
Я схватился за сердце, но не нашёл его. Бросил дурацкие поиски и прямо шагнул к парню. — Вы, — он отшатнулся в страхе. Похоже, мои глаза сейчас мечут молнии. Я схватил его замёрзшую руку, выругался сквозь зубы и потащил за собой в аптеку. — Лубрикант и пачку презервативов, пожалуйста, — отрывисто бросил я, забыв свой дежурный список. К чёрту, к чёрту всё. До дома полчаса пешком, я собирался медленно прогуляться, глядя в светящееся небо, но оставим эти волнующие бредни до следующего полнолуния. Такси не заставило долго ждать, перекуривая на обочине. Йон от сигареты отказался. Тем лучше. Удобно рассевшись в кабине, я без предисловий притянул его к себе, забрался под свитер (как я и предполагал, под ним ничего не было) и жадно обхватил за гладкий тонкий торс. Парнишка порывисто задышал и попытался отвернуться. Я усмехнулся и, не обращая никакого внимания на водителя, приник к его шее. Кожа нежная и податливая, легко краснеющая. Совсем ещё ребёнок. Я провёл языком по его сладко бьющейся яремной вене вверх, к уху... потом к щеке, поцеловал маленький нос с нервно раздувающимися ноздрями... Наконец, губы. Пухлые, детские, нижняя чуть раздвоена. Он напрягся весь в моих руках, на мою ладонь, крепко держащую его за затылок, потекло что-то горячее. Слёзы? О Господи. Я отстранился, не веря своим глазам. Мне что, действительно попался девственник? На визитке не значилась цена, за которую он готов был продать свою девственность.