Моя депрессия живёт отдельно.

«Моя депрессия живёт отдельно от меня. Живёт счастливо в домике у чистого пруда. Она так счастлива и невинна эта частица, эта душа.» (c) Sleepy Я всегда, всегда завидовала ей, сколько себя помню, всю свою жизнь, а может и дольше, кто сейчас вспомнит. Она всегда была так свободна и чиста, её приносил ветер на крыльях своих, а забирало солнце, не всегда, но порой. Чаще она оставалась со мной, часами, неделями, годами. Я её любила всею своею душой, по крайней мере пока она была со мной. А она не уходила, чувствовала, что без неё мне плохо, без неё нет и меня. Она – всё, она – девочка моя, частица души. Я не помню себя без неё, она моё счастье берегла для меня в своих руках, грея его, сохраняя и оберегая, она всегда знала как надо, чтобы мне было хорошо. С самого детства неразлучны, солнце и тень, солнце в тени, мои мысли навеки о ней. Её шерстяной шарф на моей костлявой шее, невидимый ореол счастья, настолько яркий, что чёрный. Благодаря ему я видела цветные сны. Сны о ней, сны с ней и сны благодаря ей, она всё, я без неё пуста, как та девочка из давным-давно забытого сна, что сидела на краю неба, зовя, зовя к себе мир, к нему подойти не имея сил: «Мне отчётливо виделось, как наяву, настоящее-настоящее ярко-серое небо принимало в свои руки серый-серый восход, хотя здесь и не чувствовалось, когда начинался восход и кончался закат, по крайней мере мне так показалось на первый взгляд, здесь не было времени, здесь не было и места, а был лишь мир и девочка. Девочка молчаливая и тихая, совсем невинная она его звала, а он не шёл, он был всем, он был мир, мир, что грани достиг и теперь ему неважен её молчаливый окрик за спиной. Ярко-серое солнце, такое, что казалось единственным и верным, медленно и плавно выкатывалось на своей серой колеснице, ленивой походкой меря серость шагами серых лучей, которые не грели, ибо не было что греть, как не было там цвета, так не было и воздуха, не нужны они были просто. А где-то под ним, под небом и солнцем серая девочка в сером сарафане чёрного цвета мерила мир мечтами о нём, свободном и вольном. Её серые глаза уставшие плакать, её усталые ручки, уставшие тянуться, и её душа, уставшая мечтать всё ещё продолжали его звать. А потом вдруг оборвался сон, оборвалось старое воспоминание прошлой жизни, и ни этого силуэта, чью спину во сне я глазами сверлила до ярко-, ярко-зелёных дыр, ни серого-серого небо не осталось». Её руки тогда вытянули меня из чужого ли сна, вернули в реальность, лишь один её взгляд подарил мне покой и уют, и я больше не засыпала без её шарфа на моей душе. Никогда. Ведь без него - значит самой, совсем одной. Так мы и жили я, она и один шарф на двоих, жили мы, как и все, в мире пустых. А вокруг были люди, они приходили и уходили, иногда даже обращались к нам с просьбами, а чаще с советами. Но я их не слушала, она мне ведь когда-то в детстве перед сном на ухо нашептала: «Не слушай их, этих болтливых стервятников, у тебя есть я, слушай меня». Так мы и жили всегда она, он и я – закон, меч и война. Это был наш мир. А где-то за его стенами жила девочка из сна, настоящая я, но кто поверит, в то, я там, если она и он, шарф, рядом со мной?