Немного Лития для Психа (НЛдП)

— Матрас, скажи, а как попасть в другой мир? — Никак. — Почему ты так считаешь? — Другого мира не существует. Представь, что ты едешь в метро на несуществующую станцию, — вздохнул он. — Но почему же сразу не существует? Ты же из другого мира. Какие матрасы тут еще могут вести такие беседы. — Нет, я из этого мира. Я из твоего разума, а поэтому существую там, где существуешь ты. Не лишайся рассудка, не придумывай невозможного. Я скривился: матрас, без сомнений, был прав, но все равно после сказанного им остался осадок. Ведь эту тему я начал только для того, чтобы заглушить шепот стен, а теперь я и вовсе не могу ему ничем ответить. — Не хмурься ты так. — Ага, не хмурься, конечно, — я показательно встал и отошел от него на пару метров. — Как хочешь. И тут мне стало очень страшно. Ведь если он сейчас замолкнет, то заговорят стены. Я подскочил к матрасу и начал гладить его бок, мысленно извиняясь, и он забурчал, радуя меня своей реакцией. — Уже сегодня вечером, ты готов? Нормальная жизнь, без лекарств. — Без лекарств она не может быть нормальной, — взвыл я. — Я вообще не понимаю, о чем они думают, как это возможно? Все же это небезопасно, я же психически неустойчивый человек. И тебя же там не будет! — я сказал то, о чем надеялся даже не думать и глаза вдруг наполнились влагой. Матрас хотел ответить: я слышал вдох, с которым должны были последовать ласковые и успокаивающие слова, но звук щелкающих замков заставил нас обоих затихнуть. Тяжелая дверь распахнулась, и комнату залил яркий белый свет. Первым внутрь ступил охранник в кепке, а затем вошла высокая девушка в медицинском халате и с большой коробкой в руках. Ее волосы были закручены в тугой шарик на затылке, глаза не выражали ничего кроме усталости, а руки подрагивали. Но если не брать это во внимание, то выглядела она очень свежо. Одежда ее пахла стиральным порошком и лекарствами, на блузке и юбке не было ни одной заметной складки; из прически не выбился ни один волосок. — Катенька! — Ну как ты тут? — улыбнулась она и поставила на пол коробку. Я вдруг понял, что хочу к ней прикоснуться. За все время нашего знакомства я не делал ничего подобного, но вот тот момент, когда я не смогу больше ее увидеть. Не смогу насладиться ее слегка насмешливой улыбкой и живым блеском в глазах, который был в этом треклятом месте только у нее. Я уже хотел со всех сил обнять девушку, но услышал щелчок снимаемого предохранителя и увидел направленный на меня пистолет. И сердце пропустило удар. Одна за другой пули входили мне в живот и разрывали все внутри; я даже не успел издать ни звука, просто изогнулся и упал замертво. И хорошо, что это были только мои фантазии. — А ну убери эту железку, не видишь, что ты его пугаешь?! Тоже мне, зеленый еще совсем, а в охрану подался! — Кать, — тихо прохрипел я, продолжая неподвижно лежать. — Ну?! Охранник опешил. Теперь у меня не было сомнений, что ему не более двадцати пяти лет, ведь Екатерина никогда бы не позволила себе повысить голос на того, кто старше, чем она. Парень медленно убрал пистолет в кобуру, но ставить на предохранитель все же не стал. Тут уже я вскочил и от души обнял девушку за талию, вкладывая в объятия как можно больше нежности и тепла. Девушка довольно зажмурилась и потрепала меня по волосам. — Ну как матрас? — Цветет и пахнет! — выдал я, улыбаясь от уха до уха. Она не слышала, как бурчал он в тот момент, она не слышала его слов, но она доверяла и верила моим рассказам. — Слушай, дорогой, — Катя запнулась, мягко погладила меня по спине, словно смягчая последующие слова, но вскоре продолжила — Ты же оставишь его здесь? Ты же сам понимаешь, что процент того, что у тебя выйдет его забрать с собой, очень мал? Ты должен быть готов... И мы вернулись к этой теме. — Я знаю, — я не стерпел, чтобы произнести это. — Мне боязно об этом даже думать, но я понимаю. Кать, почему я? Я самый неудачный пример нормальности. В моем случае, людям, выпустившим меня на волю, меня нужно напихивать лекарствами с удвоенными усилиями, а они наоборот отбирают таблетки. — Это неразумно, ты верно подметил, но, может, они и выигрывают на этом. Сам подумай, останутся только те, у кого сила воли позволяет, а остальные сорвутся и вернутся по камерам. Но эта организация одного не учла, — горько вздохнула Катя. — И чего же? — только теперь я поднял взгляд на девушку. — Ломка. От препаратов, содержащих литий, нельзя отказываться резко, а то и вообще. Организм может не выдержать. Твой не выдержит точно, у тебя от природы слабый иммунитет, плюс дополнительные лекарства сильно действуют на печень, а ты принимаешь их с поступления. Твоя печень сейчас, как у заядлого алкоголика, а еще и стресс ей абсолютно не нужен. — И что мне делать? — Я буду помогать тебе с лекарствами, — еле слышно произнесла девушка. Это было настолько тихо, что, казалось, даже вездесущие стены не услышали ее слов. Она освободила меня из своих объятий и обернулась к коробке. В ней была куча тряпок, рабочая одежда и даже сменная обувь. Среди всего этого добра она откопала герметический пакетик с моим лекарством, что был почти на самом дне. -Вот, мне запретили давать их тебе, но зная сложившуюся ситуацию... — ей было не нужно объясняться, я знал, что она хочет сказать, и она была благодарна за мое понимание. — Я хочу, чтобы у тебя вышло. Ты должен жить нормальной полноценной жизнью вне этих белых стен, — душевные и искренние слова, их тогда я захотел запомнить на всю жизнь. — С тобой? — с надеждой спросил я, забирая из рук пакетик. — Ты решишь это, когда выберешься, а пока не будь рабом своего сердца, — еще одна улыбка, еще один прищуренный взгляд и в сердце начало щемить. — Как скажешь, — я еще раз ее обнял, на этот раз коротко, прощаясь. — До встречи. Надеюсь, она будет уже не тут, - девушка махнула рукой, подняла коробку и вышла, внимательным и настороженным взглядом наблюдая за охранником. Уже через минуту щелкнуло три замка, и я снова был готов окунуться в тишину этой комнаты. — Она тоже заметила, — вдруг произнес матрас. — Что? — я удивился внезапным словам матраса и сейчас был готов внимательно слушать. — Этот новый охранник. Он ничего не сделал. Он должен был остановить Екатерину, он не мог вообще пускать ее с вещами в руках и без осмотра, но он сделал это на свой страх и риск. Значит, либо он донесет о случившемся, либо ему подобный расклад был нужен для какой-то цели. Будь осторожен, не болтай лишнего, он может подслушивать. — Но ведь стены, — поспешил напомнить я. — Потерпи, — просто ответил он и сам умолк. Я просто сел в угол и обхватил колени. Так прошла пара часов, стены все не замолкали, и только матрас время от времени что-то тихо нашептывал, немного успокаивая жуткие голоса. Но совсем скоро... — На выход, — охранник распахнул дверь, пропуская меня вперед. Вот этот момент. Я встал и, колеблясь, обернулся к матрасу. — Прощай, — тихо и почти неразборчиво пробурчал он и стены повторили то же. — До встречи, — горько улыбнувшись, исправил его я и все же шагнул в коридор на яркий свет и, казалось, в другую жизнь. Тяжелую дверь захлопнули, но не закрыли. Конечно, а смысл? Я могу уже не вернуться. В висках стучало, на сердце больно и томно тянуло. Было страшно, горько и волнующе. И я не знал, что будет потом. Меня отвели в общий душ. За несколько минут моего пребывания там я наполнил эту бледную голубую плитку такими философскими значениями и мыслями, на которые, наверное, и не подумал бы, что способен. Охранник стоял рядом все это время. Его каменный и внимательный взгляд скользил по моей шкуре. Еще никогда чье-то внимание не сдавливало мои нервы настолько сильно. И хорошо, что все быстро закончилось. Я высушил волосы, как следует вытерся. Мне казалось, что я смыл слой кожи, что накопился за все время пребывания тут. Конечно, никто не предоставлял заключенным ни воды, ни душа. Раз в пару месяцев, а то и реже, их по десять человек выводили во двор и обливали водой - вот так, прямо в одежде. И они босые и мокрые шли обратно в свои камеры. Выдали мне старую одежду, некогда принадлежавшую одному из заключенных, в этом я был уверен. Тонкие джинсы и футболка, они были на несколько размеров больше. Пришлось просить ремень, чтобы джинсы хотя бы как-то держались на мне. Радовало, что хоть кроссовки подошли и никаких неудобств при ходьбе не было. На выходе я посмотрел на соседнюю стену. Там висело потресканное и мутное зеркало. Но и этого мутного отражения мне хватило. Тело будто пронзило тонким и длинным копьем, оно вошло в затылок и, задевая все внутренние органы по очереди, вышло через пятку. Из-за стекла на меня смотрел тот, кого я хотел забыть и стереть из своей памяти. Мальчик из моих снов, он вырос, исхудал и смертельно побледнел, но не потерял при этом своего лица. Светлые каштановые волосы утратили свой блеск за те несколько дней, что я его не видел, цвет глаз не изменился, только вот эмоции куда-то пропали, утяжелив и опустошив взгляд. — Выходи, — напомнил мне охранник, следка подталкивая со спины и выбивая из своих мыслей. Я молча кивнул, наблюдая, как отражение кивнуло в ответ, словно напоминая мне, что этим мальчиком и являюсь я. Белые стены медленно сменялись темно-зелеными. Я и представить не мог, что в этом белом месте есть такое обилие цветов. Я уже ходил по этим коридорам, но после того, как ты долгое время смотришь на все белое, потом не верится, что существуют иные цвета. Мы преодолели несколько больших дверей и еще один коридор и только потом вышли наружу. Я резко остановился и закрыл глаза. Свет ослепил с первой секунды, даже глаза заслезились. Через пару минут я все же привык к нему и пятна перестали всплывать перед глазами. Было сухо и тепло, но деревья были почти голыми. Весна? Мир поразил своим размером: казалось, что стен не существует с этого момента; но стоило обернуться назад - и все мысли теряли всякий смысл. Впереди, посередине круглого двора, стоял небольшой автобус и несколько людей. Среди них был Арнольд Кузьмич в неизменном зеленом костюме, с неизменной жабьей улыбкой, свиной рожей и сальными волосами. Еще там была та самая девушка в платье цвета моего матраса и еще пара мужчин в костюмах. Первый мужчина выглядел лет на тридцать: высокий, статный, широкоплечий. Черные с короткой стрижкой волосы, черный костюм и кейс - может, он был одним из агентов. Он стоял у самой двери автобуса и говорил по телефону с легкой усмешкой. Странно то, что он не вызвал во мне никаких эмоций. Всем своим видом он показывал, насколько он обычный, и из-за этого я не мог отнести его к определенной категории людей. Он не тянул ни на плохого, ни на хорошего. Второй был моложе, на вид ему было не больше двадцати пяти лет. Пиджак скинут, рубашка небрежно расстегнута, он будто бы старался подчеркнуть свой пафос, которого нет. Я, не удержавшись, фыркнул: — Какой же показушник. Волосы его были выкрашены в белый, они чуть контрастировали с бронзовым загаром, а голубые глаза я распознал даже с четырех метров. Он был таким странным. Только вот мне понравилось его выражение лица в тот момент, когда девушка заговорила с ним. Это было ярко скучающее лицо, причем мне кажется, он нарочно его показал, но милой и наивной девочке плевать было на все, она продолжала свою счастливую трель. Казалось, что она улыбалась всегда. Казалось, что она думала о мире во всем мире пока мыла посуду, пока стояла и очереди в магазине и пока драила лоток своего кота. Такие люди окутывают себя наивностью с ног до головы и так и живут с мыслями о том, что они, без сомнений, вносят огромный вклад в жизнь окружающих. Мне вдруг захотелось ее ударить: вот просто взять и тюкнуть чем-то по затылку. Я рефлекторно потянулся в карман штанов за таблеткой и даже не сразу понял, что кармана нет, как и таблеток. И вспомнил о том, что забыл пакетик с лекарствами, нет, не в старых вещах, а именно в своей камере. В голове стрельнула мысль, что я должен вернуться, и я резко побежал обратно, но охранник схватил меня за плечи и слегка подтолкнул обратно. — У меня там, — я запнулся, продумывая все возможные варианты ответа, — зубная щетка! — Знаю, что у тебя там, иди, — на этот раз его голос звучал тверже и ниже, что заставило поежиться и вжаться головой в плечи. Так вот почему он не остановил Катю. Он думал о том, что отберет таблетки потом, без медсестры в свидетелях, а тут я еще и так кстати забыл о них, переволновавшись. Это была не последняя наша встреча. По крайней мере, я пообещал себе это. Асфальт под моими ногами казался слишком твердым и шершавым, я боялся ступать по нему, и каждый шаг был таким по-детски нерешительным. — Боже, сколько же я там пробыл? Что меня ждет? Мне так страшно. Я повторял и повторял бессвязные слова, обрывки мыслей, что путались в голове. А мурашки ходунами бегали по спине, по позвоночнику и плечам. Я посмотрел направо и увидел высокую стену с проволкой, что выглядывала из-за плоской крыши главных зданий. Подумать бы, сколько раз я искренне хотел умереть, а тут я вышел. А если бы умер, так бы и остался в этом месте духом? Как же хорошо, что я жив. Я - Александр… Теперь это имя не исчезнет. Теперь я не отрекусь от своей сущности, даже если захочу. Мне не позволят этого. А если у меня выйдет, то последует интернат? Я не знаю, что значат эти слова. Ведь я рос беззаботным ребенком, до того момента, как… — А вот и он! — воскликнула девушка. За время моих мыслей я успел подойти к ним очень близко, и теперь девушка, стоящая ранее ко мне спиной, меня заметила. А ведь и охранник остался сзади и уже не преследовал меня. Но не успел я расслабиться, как высокое тело в синей форме выросло сбоку, напугав меня до смерти. Я до конца не мог понять, почему он не остался в здании. — Познакомьтесь, Валерий, это Александр, — она указала на меня свободной от документов рукой. — Александр, это Валерий. Он человек, который вызвался приютить тебя на испытательный срок. Валерий бросил на меня секундный взгляд, а потом, просто молча, повел плечом, глядя прямо в глаза охраннику. Тот мгновенно побледнел и вытянулся в струнку. Спина его напряглась, слаборазличимые под кепкой глаза забегали, веки задрожали. Что же такого было в этом невинном жесте? И почему, черт возьми, он меня не рассматривает? Ведь я сам столько времени потратил на его же рассматривание. На запоминание его внешности. На попытки определить его в мой определенный круг эмоций, что я испытывал при взгляде на него. А он так просто взглянул и повел плечом, не проронив ни слова. Я был крайне возмущен, я топнул ногой и отвернулся. Но не смог смотреть на место, что забрало у меня такую часть жизни и повернулся обратно, буравя парня долгим и напряженным взглядом. Девушка, которую в мыслях я уже окрестил «Сарафаном», проигнорировала происшедшее и продолжила, будто никакой неловкой паузы и не было: — А это, — девушка указала на черноволосого, что успел подойти ближе и теперь стоял за ее спиной с важной миной на лице — Владимир Сергеевич, его адвокат. Тот кивнул мне, покопался во внутреннем кармане пиджака и извлек оттуда визитку. Нет, он даже не хотел мне ее давать, просто протянул, продемонстрировав имя, и сунул обратно в пиджак. Описать все вложенное в этот жест неуважение было невозможно. Мои руки мелко задрожали, но я попустил в себе желание что-то с ним сделать. Арнольд Кузьмич все это время молча стоял рядом и поскрипывал зубами. То ли от радости за меня, то ли от злости за потерянные деньги - откуда мне знать, почему? Мне даже не хотелось обращать на него ни толики внимания. — Сейчас я попрошу всех зайти в автобус, — негромко произнесла девушка, отдав небольшую стопку бумаг брюнету, а затем добавила, посмотрев на меня, — мы поедем в наше агентство, оформим нужные бумаги и проведем твой медосмотр для медицинской карточки. Да мне как-то безразлично было, куда и зачем. Колени задрожали в предвкушении поездки, как у ребенка. Ведь только дети радуются даже поездке на автобусе. А ведь я так давно не катался на подобном. Я первым заскочил в кабину и сел на предпоследнее место. Зашли и остальные, недолго еще повозились, и, наконец, водитель завел машину. Рокочущий звук заполнил воздух, и пейзаж с серым зданием за окном задвигался. Замелькали голые деревья, солнце пробивалось через стекло и грело лицо, теплый и свежий ветер из приоткрытой форточки приятно обдувал меня, и я почувствовал, как обмякло тело. Глаза медленно закрылись, и все звуки растворились в тишине. *** Боже-боже, какой он ущербный. Я не сдержался и засмеялся в голос. А тем временем Арнольд Кузьмич протирал испарину старым носовым платком и косо посматривал в мою сторону. Ему сказали заполнить всего несколько документов, а он не мог сформулировать правильно и пары предложений, и поэтому Владимир Сергеевич сейчас старательно ему все задиктовывал. — Я подниму вопрос о вашей работе в лечебнице. Возможно, вам придется пройти переквалификацию. Я вовсе не уверен в вашей работоспособности, — спокойным и размеренным тоном сказал брюнет после того, как они закончили. — Арнольд Кузьмич! А где те документы, которые вы мне постоянно даете подписывать? При прошлой нашей встрече я не подписал, так давайте сейчас! — ангельская улыбка расплылась на моем лице и я невинно, словно ребенок, начал шататься на стуле. — Какие документы? — Сарафан изогнула брови, повернувшись к дряхлому мужчине. — Мальчик бредит! — зло отмахнулся Кузьмич. — Это у него уже мозг начал без таблеток подсыхать. — Я попрошу, Арнольд Кузьмич! Успокойтесь и не давайте волю эмоциям. Он, между прочим, еще и ваш подчиненный! - в мелодичном голосе девушки промелькнули раздраженные и напряженные нотки, которые ласкали мой слух. — Все же в ближайшее время я буду просить о замене Вас на другого адвоката, — Владимир Сергеевич встал с места и, набрав на телефоне незнакомый номер, вышел из кабинета. Мы уже с час сидели в небольшой душной комнатке в офисе компании, которая создала и финансировала проект "Blue world". Здесь мне выдали график приема таблеток, за которым я должен был следить сам, что, без сомнений, могло научить меня самостоятельности и ответственности. А еще дополнительные занятия для общего развития по литературе, математике, языку. В комнате стоял большой круглый стол со стульями вокруг, на окнах висели желтые длинные занавески, стояли цветы в горшках, еще стоял пустой шкаф. Бежевые дешевые обои с блестками и коричневый линолеум. Похоже, что этот кабинет был свободен и его никто не использовал. — Александр, можно я буду называть тебя Сашей? — спросила, наконец, Сарафан после недолгой паузы. — Нет, я Александр. Блондин, сидевший с равнодушным видом, вздохнул, отвернулся к окну, и стал наблюдать за движением занавесок. Он время от времени вздыхал, а потом снова находил объект, на который переключал свое внимание. Мне было интересно, когда же он со мной заговорит и будет ли вообще это делать. И, превозмогая все сомнения, я ждал этой минуты. Но она не настала. Ни через час, ни через два. Я был в странном состоянии. Я был подавлен? Почему? Я не мог понять, почему же я чувствовал себя, словно провинился? И перед кем? Не может же быть, что перед тем, кто не сказал мне ни слова. Может быть, вид за окном натолкнул меня на эти размышления, может эта обстановка напомнила позабытую вину. Ностальгия, я остановился на этом варианте. Я не помнил старых эмоций. Моя жизнь не разделилась на "до" и "после", как только я попал в лечебницу. Я многое забыл. Многое из-за таблеток, многое по своей воле. И как-то правильно все было. Даже не хотелось вспоминать. Меньше знаешь - крепче спишь и дольше живешь. Боже, как же мало мне осталось жить... Внезапно меня прошибло холодным потом, тело охватила мнимая судорога и я застыл. Сколько же времени я растратил в Том Ужасном месте, сколько дней растратил зря? И тогда защипало глаза, и сожаление обо всем стало слишком сильно душить. Я медленно отвернулся от всех и уперся взглядом в стену. И стене хотелось закричать "отвернись", чтобы даже она не видела этих слез. Это были ничтожные слезы. Я столько держался, мои глаза были сухи эти годы, я не рыдал, задавленный внезапными чувствами, и, тем не менее, все, на что я был способен - это несколько скупых слезинок? — Все будет хорошо, — шепот было слышно настолько четко, что перехватило дыхание, и между ребер прошелся странный импульс; наверное, это можно было назвать отчаяньем. Я лишь погодя понял, что все присутствующие смотрели прямо на меня. Сарафан сидела рядом и, улыбаясь, тянула ко мне ладонь с таким же бежевым, как и ее платье, платком. Я кивнул, поблагодарив, и взял его. — А можно мне взять его? На память, — я замялся. Конечно, это была странная просьба, даже очень. Но мне очень хотелось не забыть об этих эмоциях. Они казались особенными, даже какими-то невесомыми из-за чего они могли раствориться, развеяться. А девушка лишь кивнула и села рядом, ничуть не смущаясь ни вопросу, ни тому, что я теперь сидел на соседнем стуле. Наверное, запах гнили, что всегда витал вокруг меня и щекотал ноздри своим надоедливым запахом, отпугнул бы ее. Конечно, если бы только она могла его чувствовать. Но она не может. Если бы она только знала, сколько крови омывало меня. Но она не знает. И это обнадеживало, даже радовало. Так что там с документами? Мне предложили только продать свои старые носильные вещи, что были в моей старой квартире. На вырученные деньги я мог купить другую одежду. Столько, сколько бы мне понадобилось на неделю ношения. Это было рационально, я подписал. Все встали с мест, и, похоже, процедура окончилась. Все. Теперь начиналась жизнь: официальная, с подтверждением документов. Теперь я отправился в мой новый дом.