***
«Я так ждала тебя! Знала, что ты вернешься. Не бросишь меня…» Она приближалась к нему — сотканная из черно-белых полос, светящаяся в темноте, похожая на пропасть в белоснежном снегу, она тянула к нему окровавленные руки. «Ты ведь больше не оставишь меня, правда?» Ее руки коснулись его шеи. Озноб пробежал по телу. Но он неотрывно смотрел в ее изумрудные глаза, такие родные и любимые… «Ты не оставишь меня одну, Ланчия?» «Не оставлю». Беззвучные слова сорвались с губ. Тонкие пальцы сжались на смуглой шее. Она улыбнулась: на левой половине лица расцвела знакомая нежная улыбка, правая, поглощенная вязкой тьмой, обнажила в хищном оскале белые клыки. На пол падали багряные капли. Он смотрел ей в глаза. И казалось, что тьма — и не тьма вовсе, а кровь, черная кровь, застывшая на паласе в вечной духоте старинного особняка… Мир закружился перед глазами. Кислорода катастрофически не хватало. И лишь ее глаза в безумном расплывчатом пятне мира оставались прежними… Но и их вскоре поглотила тьма. Тьма, похожая на провал в Бездну…***
Ланчия открыл глаза и резко сел. Схватившись за горло, он судорожно пытался сделать вдох, но лишь хрипел. Первые солнечные лучи пробивались в разбитое окно вместе со свежим ветром, остужая кожу и приводя мысли в порядок. «Всего лишь сон», — промелькнуло у него в голове. Взяв себя в руки, Ланчия медленно, но глубоко вздохнул — проблем это ему не доставило. Затем ощупал шею — боли не было, как и ощущения чужого прикосновения. Успокоившись, мужчина шумно выдохнул. Он знал, что так просто с прошлым не примириться, но не думал, что увидит такое… «Прости, Инес», — подумал он и быстро вышел из комнаты, подхватив брошенную у двери сумку. Как и вчера, узкие замусоренные улочки казались заброшенными и никому не нужными. В разбитых стеклах читалось отчуждение и тоска. Выцветшие плакаты зазывали на представления, что никогда не будут показаны. Ланчия бродил среди этих каменных джунглей обреченности и думал о том, как много он оставил в этом городе, как много потерял. Ведь здесь остались не только его клан и любимая женщина — в старом особняке была потеряна частица его души. Вера в то, что он никогда не предаст дорогих людей. Но он и не предавал! И всё же, всё же… Он ведь не сумел противиться марионеточнику, что захватил его разум. Солнце медленно вошло в зенит и начало клониться к западу. Он всё искал что-то на пустынных улицах, но не находил — ведь это «что-то» скрывалось в заброшенном особняке, а ноги просто отказывались снова туда идти. И вдруг на другом конце площади Ланчия заметил что-то. Серый блик, искаженный летним маревом, расплывающийся и нечеткий… Прищурившись и приложив ладонь ко лбу, мужчина пригляделся. Сердце его застыло. У колонки с ведром воды стояла невысокая черноволосая женщина в сером платье. Она набирала воду, периодически стирая со лба пот и иногда поднимая взгляд на решившее сжечь людей заживо солнце. — Инес, — прошептал он. Сомнений не осталось, это была она. Но как?! Опущенные плечи, блеклые, спутанные волосы, осунувшееся, покрывшееся сетью морщинок лицо… всего этого раньше не было. Семь лет назад гордая красавица изящно ступала по улицам города, с усмешкой глядя прямо перед собой и никогда не оглядываясь! Но всё же это была она. Измученная жарой, временем и одиночеством Инес Аллегро. Ланчия сделал шаг назад и сглотнул. Жива? Или это призрак? А может, всего лишь мираж?! Рука непроизвольно потянулась к желанному видению. Инес снова посмотрела на небо и отбросила упавшую на лицо прядь — тем самым, до боли знакомым жестом, что и семь лет назад. Время? Что такое время, когда перед тобой оживает чудо, о котором ты не смел и мечтать? Оно просто исчезает. Ланчия сорвался с места. В долю секунды преодолев всю площадь, он застыл у колонки, не в силах сказать и слова. На него смотрели ясные малахитовые глаза, полные неверия и слепой надежды, а по камням растекалась холодная ключевая вода. Опрокинутым ведром играл ветер. — Ты… жива, — всё, что он смог сказать. — А ты… вернулся? — прошептала она дрожащими губами. Он неуверенно кивнул, словно боясь спугнуть чудесное видение, на ее глаза навернулись слезы. Дрожащие пальцы коснулись тонких потрескавшихся губ, уголки которых приподнялись в робкой улыбке — она словно пыталась спрятать слабую надежду, чтобы ее не растоптали… — Я не мираж, — уверенно прошептал он. Голос внезапно осип, и сказать это громче не получалось. — Ты… всё-таки правда вернулся?.. Я… дождалась? Семь лет. Город бросили жители, наводнили наркоманы, он снова опустел. И всё это время… — Ты ждала меня? — его голос вдруг стал бесцветным, как выжженный солнцем папирус. — Я верила, что ты меня не оставишь, — прошептала она. Словно хлыстом ударили по сердцу. Он избавился от контроля разума четыре года назад. Так почему же вернулся только сейчас? «Я так боялся», — пронеслось у него в голове. Но она улыбнулась — на этот раз не пряча улыбку за пальцами с искусанными ногтями и растрескавшейся кожей. Ведь она всегда понимала его без слов. Только однажды не сумела понять… — Добро пожаловать домой, Ланчия. Секунда тишины. А потом облегченное: — Я дома… Слова — кому нужны эти бесполезные символы, если можешь читать всё в глазах? Какая разница, где ты пропадал столько лет, пока она ждала, ни на что уже не надеясь? И к чему вопросы о городе-призраке, оставленном всеми, кроме одной жительницы, если сейчас она так близко, что можно коснуться… Но не исчезнет ли видение, если к нему прикоснуться? Осторожно, боясь потерять последнюю искру надежды на чудо, он коснулся кончиками пальцев ее ладони. Инес вздрогнула. Но не исчезла… — Ланчия… — Прости меня, Инес. Она покачала головой и взяла его за руку — совсем как раньше, семь долгих лет назад. — Не говори ничего. Всё потом. Просто… я так ждала тебя. Не хочу… не хочу, чтобы… — Я понял, — он слабо улыбнулся. — Покажи мне наш город. — От него мало что осталось. — И всё же я уверен: кое-что ты сумела сохранить. Они шли по замусоренным улицам, залитым беспощадным солнечным светом. Он нес ведро, полное воды, а она шагала по пыльным камням совсем как прежде: гордо расправив плечи и глядя только вперед. Словно время обернулось вспять. Семь лет жизни просто исчезли — растворились в небытии по обоюдному согласию. Потому что иначе хрупкая иллюзия могла разрушиться — ему пришлось бы сказать: «Прости, что стрелял в тебя». Инес рассказывала о том, как после происшествия в особняке город наводнили странные люди, в основном молодежь, жаждавшие посмотреть на место преступления, как полиция выпроваживала их из города, и как однажды подвыпившие молодые люди устроили перед воротами усадьбы настоящее побоище. Тогда многих посадили в местную каталажку, но быстро выпустили. И постепенно эти искатели приключений начали покидать город, оставив в нем жителей, боявшихся усадьбы. Те считали, что этот дом проклят. А когда в городе началась эпидемия, подозрения лишь усилились, и жители начали постепенно уезжать. Кто-то ехал к родне, кто-то к друзьям, кто-то просто собирал все накопленные деньги и отправлялся в неизвестность… После пяти смертей от болезни и множества пьяных потасовок, люди искренне поверили, что проклят весь город. И мало-помалу разъехались кто куда. Инес казалось, что с каждым днем город всё больше становился похож на кладбище, но она никуда уезжать не собиралась: у нее было важное дело. Город пустовал недолго: дома, не нашедшие новых владельцев, заняли бомжи и наркоманы. Это заставило последних горожан собрать вещи и навсегда исчезнуть в путешествии под названием «жизнь». Город же словно замер. Всё больше бездомных людей собиралось в нем, и дни превратились в одну сплошную, монотонную серую картинку. Вот только отключенные электричество и вода не способствовали обживанию домов не любящими мыться людьми. Эпидемия вспыхнула с новой силой, и теперь уже косила всех без разбору — то и дело на улице появлялся новый труп. Врачам соседнего города до этого дела не было. И в конце концов в проклятие поверили даже бездомные. А может, они просто поняли, что без лекарств им здесь не выжить. Людская лавина схлынула так же, как и нахлынула: неожиданно и очень быстро, оставив после себя горы мусора и разлагающиеся тела. Труповозки вывезли их все через неделю после того, как мэр соседнего города подписал соответствующий указ. А затем наступила тишина. Лишь изредка бродячие собаки прибегали в эту зону отчуждения, рылись в горах мусора и, не найдя ничего съестного, убирались прочь. Но один житель в городе всё же оставался. Ведь у него было важное дело… — Я просто ждала тебя, Ланчия, — сказала Инес, когда они сидели в одноэтажном доме, давно ставшим ее убежищем. — Когда ты уходил, я прочла в твоих глазах: ты не хотел уходить. Ты собирался вернуться. — И поэтому ты ждала меня… целых семь лет? — его голос дрогнул, но мужчина поспешил скрыть это за кашлем. — А ты не хотел встретить меня здесь? — тихо спросила она. — Разве не за этим вернулся? Ланчия растерялся. Он пришел найти ответы на свои вопросы, но не ожидал увидеть здесь ее. Он потерял надежду встретить ее живой уже давно — когда искал информацию о выживших в той резне. — Я вернулся посмотреть в глаза самому себе, — тихо сказал он. — Потому что не думал, что ты… — …всё еще жду? — закончила за него она и закрыла лицо руками. — Да, — тихо ответил он. И снова тишина, лишь ветер за окном играл чахлой листвой на старых деревьях. — Я же обещала: где бы мы ни были, что бы ни случилось, я всегда буду ждать тебя. Он вздрогнул. В памяти, будто наяву, вспыхнула картина: он дарит черноволосой девушке дешевое кольцо, а она, подбежав к самому краю обрыва, кричит на весь свет. Кричит клятву, которую разносит эхо. А он улыбается и отвечает: «Тогда я обязательно найду тебя, где бы мы ни были, и что бы ни случилось!» Его пальцы задрожали. Как он мог не сдержать обещание?.. Тонкая серебристая полоска на безымянном пальце женщины яснее любых слов говорила, что только эта клятва и давала ей силы существовать в этом аду. Каждый день в абсолютном одиночестве проживать одинаковые серые будни, слепо веря в невозможное чудо… — Прости меня… Она убрала руки от лица и поймала его ладони. Зеленые глаза лихорадочно блестели, а с губ сорвался всего один вопрос: — Ты… больше не оставишь меня, Ланчия? Мужчина вздрогнул: вспомнился вчерашний сон… но сейчас всё было иначе. Сейчас он давал новую клятву, точно зная, что ни за что ее не нарушит. — Я всегда буду с тобой, Инес. Она шумно выдохнула, словно сбросила с плеч неподъемный груз, и улыбнулась. А страх из глаз исчез, как и лихорадочное желание остановить время. Инес улыбнулась. А он сжал ее хрупкие, но такие сильные пальцы и улыбнулся в ответ. Так просто, словно не пропадал на семь лет…***
Ночью мужчина лежал на кровати, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Ему казалось, что если закрыть глаза, то он сможет увидеть всё, что там происходит. Легкий стук металла о дерево — это гребень лег на прикроватную тумбочку. Шелест ткани — Инес надела спальную рубашку. Легкое дуновение — свеча была погашена, наступила темнота. Шуршание одеяла и скрип кровати — она пыталась устроиться поудобнее, как обычно, калачиком, но не могла успокоиться и всё время порывалась встать, заглянуть в соседнюю комнату — проверить, не исчезло ли ее видение. Ланчия не исчезал. Он был настоящим. Но ему тоже хотелось хотя бы проделать в стене дырочку, чтобы быть точно уверенным: мираж не развеялся. Полночь, час, два, и время поглотило звуки, свет, казалось, даже само бытие. Темнота — вот всё, что существовало вокруг. Ланчия провалился в эту бездну, не заметив, как она сомкнула алмазные челюсти из звезд. Он оказался в небытии. Вот только под его щекой что-то было. Что-то… влажное. И под рукой тоже. И под босыми ногами… Что-то теплое, вязкое, мокрое… его становилось всё больше. Мужчина не мог пошевелиться. В кромешной тьме, без единого луча света, он барахтался в бездне, наполненной чем-то липким и густым. Вдыхая металлический аромат и стараясь сдерживать рвотные позывы, Ланчия поднес руку к лицу и чуть было не закричал. Он лежал в море из крови и невидящими глазами искал руку, нажавшую семь лет назад на спусковой крючок. «Ты ведь останешься со мной даже в Аду?» — спросил вдруг знакомый голос. Голос, странно искаженный, словно записанный на старую пленку, изорванную и восстановленную неумелым техником. Одинокая слеза скатилась по щеке мужчины. Он чувствовал на пальце след от курка. «Даже в самой пучине Ада», — беззвучно ответил он и начал тонуть.***
Ланчия подскочил на кровати и судорожно вздохнул. Оглядевшись, он не увидел ничего подозрительного: как и прошлым вечером, чуть запыленная комната с выбитым окном хранила в себе частички тепла, любовно собранные женской рукой: пару фарфоровых статуэток, вязаную салфетку, вазу с отбитой ручкой… «Сон», — облегченно подумал мужчина и прислушался. Звуков за стеной не было. Стояла абсолютная тишина. И его сердце снова пропустило удар. «А что именно было сном?!» — паническая мысль взбесившимся сверлом вонзилась в разум. Ланчия вскочил, обулся и выбежал в коридор. Пара шагов, и он распахнул соседнюю дверь. Комната была пуста и казалась такой же почти необжитой, как и его собственная. Карие глаза заметались в панике: они искали хрупкую женскую фигуру, но не находили. Руки мужчины задрожали. «Сон? Или явь? Нет, пожалуйста, это не может быть сном! Ведь я наконец вспомнил…» Он кинулся бежать, не разбирая дороги. Дом за домом, улица за улицей — одна изувеченная мостовая сменяла другую, но жителей не было, равно как и два дня назад. Ланчия обежал весь город. Во рту пересохло, пот градом катился по лицу и испарялся, не долетая до земли. Осталось лишь одно место, где он еще не был… Неуверенным шагом мужчина направился к дому, забравшему у него всё: семью, невесту и частицу души. Семь лет жизни и веру в себя. А главное, ответ на вопрос: «Есть ли смысл в твоей жизни, Ланчия?» Она задала его в день, когда он подарил ей кольцо. Именно оно стало ответом. И этот смысл был похоронен под песками времени и неверия в чудо так долго… Почему ты не вернулся сюда раньше, Ланчия? Потому что боялся, что ответа на главный вопрос, который ты так тщательно искал, здесь не окажется?.. Вдалеке показались кованые ворота. И сердце мужчины резко перешло в галоп. У калитки, держа в руках ведро воды, стояла Инес. Всё остальное было уже не важно. Ведь ответ был прямо перед ним… или это ему лишь казалось? Бросившись к женщине, Ланчия на ходу крикнул: — Почему ты ушла, не предупредив? Она резко обернулась и вздрогнула. Заправила за ухо выбившиеся пряди, потупилась и тихо ответила: — У меня одинаковые дни… Я встала, но ты так крепко спал, что я решила не будить тебя и отправилась по ежедневным делам. Но… прости, это въелось в меня, как ржавчина. Начав, я уже не смогла остановиться… — Боялась, что вернешься домой, а там пусто? — спросил он, зная ответ. Ведь он тоже всегда понимал ее без слов. — Прости… — Это я должен просить прощения. Они смотрели на асфальт, впитывавший солнечный жар как нечто само собой разумеющееся, и Ланчия думал о том, что не хочет говорить о дне, разделившем их. Она думала так же. И потому калитка скрипнула, пропуская гостей, две пары ног прошествовали по тропинке на задний двор, две фигуры зашли в палисадник — единственное ухоженное место во всей усадьбе. И лишь тишина следовала по пятам за теми, кто молча согласился не вспоминать о болезненном прошлом. — Я здесь многое выращиваю, — слабо улыбнулась Инес. — Земля хорошая — дает много овощей. И прекрасные цветы. — Помочь с чем-нибудь? — предложил Ланчия, с интересом рассматривая творение рук любимой женщины: огород, окруженный плодовыми деревьями и кустарниками, и изящные клумбы, непонятно каким чудом сумевшие сохранить свежесть недавно распустившихся цветов. — Конечно, — кивнула Инес. — Нужно всё здесь полить. Приходится два раза в день этим заниматься, чтобы ничего не засохло, но это приятное времяпрепровождение. Да и свежие продукты всегда под рукой. — Ты всегда была очень прагматична, и в то же время крайне романтична, — усмехнулся мужчина, щелкнув пальцем по бутону хризантемы. — Зато ты часто терял голову и либо совершал подвиги, либо делал абсолютные глупости, — рассмеялась она. Впервые за долгие годы он услышал этот звонкий, как переливы колокольчиков, смех, и вдруг понял, что семь лет — это ничто, если тебе на самом деле есть к кому вернуться. Его губы сами собой расплылись в искренней улыбке. — Откуда начнем? — Да вот прямо с клумб и начинай, а я пока сорняки прополю… День клонился к вечеру, обещая такую же жаркую ночь без намека на дождь. И Ланчии вдруг показалось, что в этом городе дождей не бывает в принципе.***
Этой ночью он слышал лишь один звук. Странное шуршание, словно кто-то или что-то ползало вокруг него, собираясь в стаю. Он боялся пошевелиться, боялся даже вздохнуть, и лишь всматривался в черные изгибы чего-то, что было темнее самой ночи. Оно приближалось: медленно, но неотвратимо. А он не мог пошевелиться, не мог даже закричать: тело словно парализовало. И ползущее нечто знало об этом. Лодыжек коснулось что-то мягкое. Что-то гладкое обвило запястья. Приковало к кровати поперек туловища. Сдавило грудь, не давая дышать. В тусклом блеске несуществующих звезд, отражавшихся на прочной, как стальная проволока, черной материи, Ланчия вдруг увидел смутные очертания… и понял. Это были волосы. Длинные шелковистые черные волосы, накрепко привязавшие его к кровати. Он хотел закричать и открыл было рот, но с губ не сорвалось ни звука. А шелк темных волос вдруг скользнул по его шее, языку, проник в рот, а затем глубже, и глубже, и глубже… «Не отпущу тебя, Ланчия! Ни за что!..» «Не отпускай. Никогда».***
Новое утро — он проснулся в поту, но не почувствовал на губах и следа чего-то постороннего. Только в горло словно засыпали раскаленный песок, а в остальном никакого дискомфорта не было. Ланчия вздохнул и покачал головой. Ему казалось, он сходит с ума. Но разве это так важно? Ведь сейчас он сможет пойти к колонке, встретить там Инес, набрать воды в старое ведро и, как прошлым вечером, смеясь и вспоминая забавные моменты прошлого, полить прекрасный сад… их собственный Эдем. Кошмары можно пережить, если после ночи наступает рассвет. Он поднялся и вышел в коридор. Инес ждала его на кухне, теребя края передника и пытаясь заставить себя не смотреть каждые десять секунд на старые часы. Две улыбки — и время вновь отошло на второй план. Жизнь словно превратилась в цветной калейдоскоп. Осколки калейдоскопа пересыпались, складывая разнообразные узоры. То Ланчия улыбался, глядя, как Инес поливает цветы в их маленьком райском саду. То она смеялась, глядя на то, как неуклюже он прореживает морковь. То старая колонка наполняла ведро кристально-чистой водой, в которой отражались две пары счастливых глаз. То солнце освещало закатными лучами старый холм, на краю которого Ланчия когда-то сделал Инес предложение… Ночь сменяла картинки с ярких на темные. Боль, ужас, чувство вины и агония — вот всё, что в них было. И неизменно ее осипший голос спрашивал, не собирается ли он уходить. А он отвечал, что никогда не уйдет. Договор, подписанный самой жизнью, не расторгнуть, они оба это понимали. И жаркое солнце, и тюльпаны, и выцветшие плакаты — всё сливалось в бесконечный бег по кругу, замкнутый в спиральном монохромном знаке «Инь-Ян». Ночь дарила ужас, день приносил покой. Звезды спокойно смотрели на город-призрак, обретший наконец двух постоянных жителей. Проклятая усадьба — единственное здание, где они не побывали. Не видели смысла, не хотели говорить о прошлом… Ланчия уже не боялся развеять иллюзию — он просто нашел ответы на свои вопросы. А Инес верила в чудо, держа его дыхание в своих руках. И пятна крови на паласе были уже совсем не важны. Картинки в калейдоскопе продолжали меняться. Проходя мимо цветущей гортензии, Ланчия закрывал больше не скрипевшую благодаря новой смазке калитку и шел в палисадник. Инес вставала на старые качели и, раскинув руки, кричала небесам: «Проклятый город? И что с того?» Он срывал розу, она вытаскивала из пальца шип и целовала ранку, шепча заклинание: «Боль, боль, уходи», — и заклинание работало. Безжизненный город начинал меняться, всё больше подаваясь чарам тех, кто его проклял. Они смогли починить карусель в парке аттракционов. Разгребли мусорные завалы на главной площади. Застеклили окна в собственных спальнях. Время бежало вперед, срывая шелуху с материи. А может, лишь добавляя на нее праздничных конфетти? «Я должен позвонить Саваде», — однажды подумал Ланчия о том, кто помог ему освободиться из плена. О том, благодаря кому он решил найти самого себя. Решил отыскать ответы на так долго копившиеся в душе вопросы… Ланчия нашел их, и теперь хотел рассказать об этом тому, кто сумеет вспомнить о нем без злости… Ноги уже несли мужчину к месту первого ночлега, ведь именно в спальном мешке он оставил телефон. «Должен сказать ему: я нашел, что искал», — он мысленно улыбнулся. Ответы стройной чередой выстраивались в голове. Он винил себя за то, что уничтожил свою семью, но его заставили это сделать. Он не сумел противиться захвату разума, но этого не сумел бы практически никто. Он долгое время служил марионеточнику лишь из-за его контроля. Однако эти причины были бы не важны тем, кого он уничтожил — его ненавидели бы, несмотря ни на что. Ведь даже если знаешь, что пистолет — просто инструмент, а убивает тебя человек, его держащий, ненависть к оружию меньше не становится. Ланчия понял, что простил его только один человек. Только та, кто верил в него до последнего. И он знал, что той пулей не только пронзил живот Инес — он вырвал клок из ее сердца. Она никогда не сомневалась в нем, ни до, ни после — просто хотела быть рядом. И это желание сводило с ума настолько, что пустынный город казался лучшим местом для ожидания. Он знал, что вернул ей частицу самой себя, оставшись рядом. Но понимал, что ей никогда не стать прежней. Просто потому, что за это время шрам от пули взрастил в ее сердце ночь: ей было плевать на всех, кроме него. Не так, как раньше… Ланчия знал, что прошлого не вернуть. Что его не простит никто — даже Инес не сможет простить до конца, потому и боится каждое утро обнаружить пропажу. Но он и сам не хотел прощать себя. Входя в город, мужчина думал, что важнее всего узнать, можно ли простить себя за прошлое. Теперь он понял, насколько заблуждался. Главное, сможешь ли ты жить дальше, помня о своем прошлом. «В чем смысл твоей жизни, Ланчия?» Он нашел свой ответ. Не в искуплении грехов, не в отмщении, не в совершении героических поступков, не в поиске счастья… даже не в исправлении ошибок. «Смысл в жизни искать не стоит, вот что важно понять. Нужно просто жить. Плохо ли, хорошо — главное, жить, стремясь вперед, а не пятясь назад. Потому что жизнь у нас одна. И как мы ее проживем, решать нам. Пусть на нас влияют, сколько хотят, — важно не потерять самого себя, вернуться на собственный путь, даже если тебя с него сбили. И продолжать идти вперед, избегая новых ошибок». Ланчия распахнул дверь в гостиничный номер. Черный спальный мешок толстой гусеницей разлагался под жаркими лучами солнца. Мужчина усмехнулся. В памяти замелькали узоры калейдоскопа. Гортензия перед усадьбой цвела пышным белым цветом. Пот падал с висков, испаряясь в воздухе. Порезы не дарили боль, поддаваясь чарам волшебницы. Постель по утрам, после каждой порции кошмаров, оставалась сухой. Ржавая колонка подавала родниковую воду. Инес не соглашалась покинуть город. А когда в последний раз они оба хоть что-то ели?.. Овощи, выращенные в палисаднике, гнили со срезанными цветами. Так же, как медленно поддавалось гниению нечто, завернутое в черный спальный мешок. Ланчия подошел к спальнику, вытащил мобильный телефон, написал короткое смс. «Я нашел свои ответы, Савада. Надеюсь, ты свои найдешь гораздо раньше. Живи и не позволяй никому жить за тебя!» Телефон упал на пол, как только сообщение улетело к адресату. Нога в черном кожаном ботинке припечатала его к полу. Пластиковый дождь осыпал грязный линолеум. На плечи мужчины легли хрупкие тонкие ладони. — Прости, я не могла сказать тебе… — Это было и не нужно. — Я не могла отпустить тебя… — Я знаю. Но я и не хочу уходить. Не хотел семь лет назад, не хотел и в ту ночь. — Это никогда не закончится, Ланчия… — Я знаю, Инес. Каждое утро над застывшим в солнечном мареве городом-призраком будет вставать солнце. Оно будет дарить ему палящий зной и удушливый аромат старения. Эдем на двоих будет распахивать двери и принимать в свое лоно тех, кто никогда не попробует собственноручно выращенных овощей, а они будут смеяться, держаться за руки и говорить, говорить, говорить… обо всем, кроме двух дней. Дней, ставших для них финалом. Или, быть может, только началом длиной в бесконечность?.. Каждую ночь оба пленника проклятья будут погружаться в бездну безумия, отчаяния и страха. Она будет убивать его раз за разом, и раз за разом он будет отвечать, что никогда не уйдет. Даже из этого Ада. И созданный Инес мир, проклинавший всё вокруг, как и ее саму, продолжит пытать своих пленников. Инь и Ян всегда создают идеальную гармонию. Так почему бы не застыть в идеале, как застыло в нем время? Ланчия обернулся и посмотрел на женщину, в чьих глазах смешались боль, отвращение к самой себе, чувство вины и толика надежды. Он улыбнулся. Сильные пальцы легли на затянутый серой тканью живот и коснулись небольшой впадины напротив печени. Пулевое ранение оставило глубокий незаживающий канал, что вечно болел, но никогда не ронял кровь — вся алая жидкость осталась на зеленом паласе усадьбы. — Я мечтал узнать, жива ли ты. — Ты убил меня тогда. — А ты убила меня после. — Потому что ты согласился остаться со мной. — Я хотел узнать, ради чего живу. — Ради того, чтобы жить. — Но я умер. — Ради того, чтобы умереть. — Это просто закон бытия. — Только мы из него выпали. — Ты прокляла нас? — Нет, я всего лишь просила позволить дождаться здесь тебя. — Значит, нам пора просить, чтобы нас отсюда не прогоняли? — Поздно. Иногда белое становится черным, а просьба — проклятием. — Это навечно? — Да. — Спасибо. Если живешь, живи; если жизнь оборвалась, прими это. Чем не идеальный смысл жизни? Ланчия обнял призрак любимой женщины и прошептал: — Прости меня. — Ты прости, — ответила она, зарываясь пальцами в его волосы. Солнце садилось за горизонт. Надвигалась ночь. И они знали, что на этот раз встретят свой кошмар вместе…