Вензель твой в сердце моем...

В порывах ветра сентября она брела по старому парку. Срывая с деревьев листву, играл этот ветер и ее светлыми волосами, словно она была таким же сорванным листом. А она и была им. Давно уже им стала. Пять лет назад… В руках был букет белых хризантем, на губах улыбка, в синих глазах — пустота. И лишь воспоминания заставляли ее сердце всё же биться. Они встретились до нелепости смешно: он упал к ее ногам, в прямом смысле этих слов. Просто, как выяснилось позже, у него была ужасная координация. Он упал, а она помогла ему подняться и взволновано спросила, в порядке ли он. Так банально. Ну разве может быть что-то банальнее неуклюжего босса мафии, упавшего прямо к ногам простой бедной студентки, не блещущей красотой фотомодели? И разве может быть что-то банальнее того, что колено он разбил о бордюрный камень так, что не мог наступить на ногу? Нет, она не влюбилась в него с первого взгляда, и желания немедленно с ним подружиться у нее не возникло. Но и пройти мимо боли незнакомого человека, в глазах которого было столько доброты и понимания, она не могла. Девушка помогла ему дойти до дома, и за это время успела десять раз ему нахамить, но он лишь понимающе улыбался и остроумно отшучивался. Просто Дино Каваллоне умел смотреть не на фасад здания, а в его сердце… Встретиться с ним вновь? Да ни за что! Ведь он всего лишь прохожий, которому она помогла! Вот только встреча состоялась — всё так же случайно, но куда менее трагично для мафиози с плохой координаций. Они оба пришли на концерт классической музыки в небольшой концертный зал на окраине Рима. Двадцатипятилетний мафиози заметил двадцатилетнюю студентку в толпе на выходе из зала и подошел к ней сам. Просто для того, чтобы поблагодарить за помощь и спросить, понравился ли ей концерт. Диалог, казалось бы, абсолютно пустой, завязался довольно быстро, поскольку музыку Шопена не оценить по достоинству было невозможно. Вот только, сколько бы девушка ни язвила спокойному итальянцу, стараясь, впрочем, не задеть его самолюбие, он лишь смеялся, и ничего не значащие слова наполнялись смыслом, понятным лишь им двоим. Чувством того, что они оба могут быть поняты и приняты. Из ее сарказма ушел весь яд, осталась лишь ирония и ехидство. Его улыбка перестала быть данью вежливости и наполнилась искренним весельем. Он проводил ее до дома и пообещал позвонить. Встречи случайных знакомых превратились во встречи товарищей, затем во встречи друзей, а затем она не могла уже дышать без него, и встречи эти стали наполнять ее существование смыслом. Просто потому, что он умел слышать и понимать. Каваллоне — известнейшая фамилия мафиозного мира была абсолютно незнакома простой студентке, и ее обладатель не спешил делиться с подругой тайной рода своих занятий. Но когда она задала прямой вопрос, получила не менее прямой ответ, ведь врать подруге блондин не хотел. И она не оттолкнула его, потому что просто умела принимать жизнь такой, как она есть, и не делила мир на черное и белое с вето на существование для темных тонов. И жизнь заиграла новыми красками для обоих: он уже не падал на ровном месте, если его подчиненных рядом не было, но она была; она узнала, что чудеса случаются, а пегасы — вовсе не сказочные существа, ведь сама могла прокатиться на нем в любое время: Дино не отказывал ей в полетах наяву. Понимание, доверие, искренняя дружба — они наполняли их существование, пройдя долгой дорогой неверия, холодности и попыток девушки вновь остаться в одиночестве, оттолкнув назойливого итальянца, понимавшего, что на самом деле, где-то в глубине души, она не хочет больше быть одна. Она язвила — он язвил в ответ, но ни один из них не наступал на «больные мозоли» друг друга. Поддеть собеседника — легко. Причинить боль — никогда. И постепенно ехидство ушло, оставив теплоту, понимание и безграничную веру в то, что босс мафии не способен предать. День за днем, неделя за неделей, смех и слезы, полеты и концерты. Девушка не могла дышать без смешного паренька, умудрявшегося упасть с лестницы концертного зала, если ее не было рядом. Любовь раскаленными тисками сдавила ее сердце, но ответа в его глазах она прочесть не могла. А потому просто молчала, наслаждаясь временем, проведенным вдвоем, и надеясь, что когда-нибудь он первым скажет три заветных слова. Просто потому, что его дружба была ей слишком важна, чтобы потерять ее из-за погони за мечтой. Любить платонически не так уж сложно, если тот, кого ты любишь, рядом и улыбается тебе так открыто, так тепло и так доверительно, что сердце замирает, а затем ускоряет бег… Просто видеть его глаза, слышать его голос, дарить ему свою поддержку и заботу — это было ее маленькое счастье. Счастье, стиравшее все беды повседневной жизни. Но дни шли, а он молчал и не делал шаг навстречу, и она поняла, что была для него лишь другом. Но боль от осознания этого простого факта не могла затмить радость понимания того, что она ему всё же нужна. А еще не могла вычеркнуть из сердца его образ и стереть из души чувство безграничной нежности и любви. Если он дарил ей цветы, то всегда белые хризантемы, говоря, что она напоминает их ему печалью в глазах, а она отвечала, что если она цветок, то он ветер, дающий свободу облетающим лепесткам. Она писала стихи и, сжигая исписанные острым почерком страницы толстой тетради, развеивала пепел по ветру, даря их ему — тому, кто дарил ей свободу… Свободу от осознания того, что она больше не одна и ее ветер поддержит ее во всем… Скажете блондинке, что ее друг неуклюжий и вообще довольно странный? Считайте, что подписали себе смертный приговор. По крайней мере, заязвят вас так, что не оправитесь долго. Скажете блондину, что его подруга язва и от нее слишком много хлопот? Приговор может стать вполне физическим, хоть и без летального исхода. Но, не смотря на то, что она не была его девушкой, их отношения вызвали интерес врагов семьи Каваллоне. Ведь мир мафии — это не только пегасы и семья, поддерживающая босса в любом начинании. Это еще и враги, готовые растерзать при любой оплошности. И его оплошностью стала она. Его подруга. Девушка, любившая его всем сердцем. В очередном бою враги кинули на игральный стол жизни козырную карту. Привели на поле боя похищенную прямо из института девушку. Сентябрь обжигал холодным ветром и обрывал лепестки белых хризантем, росших возле старого дома, перед которым сражались мафиози. «Спасти любой ценой девушку, не имевшую к миру мафии никакого отношения» — эта мысль поглотила блондина. Вот только «не имевшую» ли?.. Ветер играл светлыми волосами не проронившей ни единой слезинки девушки. Если воином движет желание защитить, битва будет выиграна. Вот только цена зачастую бывает слишком высока. А сражаться, когда все мысли сосредоточены лишь на образе девушки, которая дороже жизни, слишком сложно. Ветер обрывал с белых траурных хризантем последние лепестки. Прорвать оборону противника, разрезать веревки, опутывавшие боровшуюся до конца и пытавшуюся выпутаться до последнего мига девушку — легко. Не заметить сотен ран и продолжить бой, прикрывая отход своей семьи, проигрывавшей и в силе, и в численности — проще простого. Наплевать на то, что в глазах темнеет, а ноги отнимаются и защищать дорогих сердцу людей до последней капли крови — элементарно. Вот только человеческий организм имеет глупую предрасположенность прекращать функционирование, если раны слишком глубоки, а потеря крови — чрезмерно велика… Ветер развеивал над полем багряные капли, срывавшиеся с бледной кожи. Он спас всех, кого мог, а его самого повезли в госпиталь, перевязывая в машине раны и твердя одно и то же: «Босс, держись!» А она просто сидела слева от него, на черном сидении дорогого вместительного автомобиля, поддерживала его голову и помогала в перевязке сидевшему справа Ромарио. Она просто смотрела в угасавшие родные глаза. Она просто улыбалась ему — подбадривающе, нежно и очень тепло. Без слез. Без просьб. Без излишней и ненужной ему благодарности. Ветер растворял едкие выхлопные газы вместе с болью двух умирающих. — Знаешь… Я не выживу… — Ты сильный. — Да. Но я… должен сказать… — Босс, помолчите! Вам надо беречь силы! — Нет, Ромарио… Я скажу… Лана, я тебя… люблю. Молчал… чтобы не навлечь беду… Прости… — Глупый. Не проси прощения за свою доброту… Я ведь тоже люблю тебя. Ветер подхватывал слова прощания и прощения, заставляя их звенеть в вечности. Встреча глаз, которые понимают друг друга без слов, встреча улыбок в единственном прощальном поцелуе. Секунда, замершая навечно в ее душе. А затем темнота. Темнота смерти, забравшей его сердцебиение и ее жизнь. Терять любовь тяжело, терять друга больно, терять смысл своего существования — разрушительно… Она потеряла всё. И в миг, когда его губы застыли на ее губах, а карие глаза подернулись мутной пеленой, жизнь девушки, потерявшей с последней упавшей на пол автомобиля каплей его крови саму себя, превратилась в существование. Ветер превращал звуки в тишину, погружая мир в вечное молчание зимы. Пять лет — ничто. Пять лет — вечность. Ждала ли она смерти? Да, ждала. Хотела ли она умереть? Да, хотела. Ведь там, за чертой, он ждал ее с букетом белых хризантем, последнего цветка осени их жизни, и с нежной улыбкой на тонких бескровных губах. Вот только шагать в могилу она не собиралась. Потому что он любил ее за силу воли, за то, что она всегда боролась до конца и никогда не сдавалась. И предать любовь человека, которым дышала, она не могла. А еще она знала, что грех самоубийства уничтожит последний шанс увидеть родные медовые глаза. И она продолжала пустое, серое, монотонное существование. Каждый год она срезала разводимые ею белые хризантемы и шла тенистыми аллеями парка к кладбищу. К фамильному склепу семьи Каваллоне. Она вдыхала нежный аромат осеннего траурного цветка и улыбалась воспоминаниям о днях, когда в глазах ее искрилась жизнь. Она вспоминала его — человека, понимавшего ее без слов, человека, защитившего ее ценой собственной жизни, человека, пожертвовавшего их любовью ради ее безопасности. Но она никогда не плакала. Просто потому, что он любил ее сильной… …Скоро она подойдет к изящному белому мраморному саркофагу с рельефным изображением вставшего на дыбы мустанга. Положит цветы на пол у его ног. Коснется кончиками пальцев искусанных сухих губ и проведет ими по гриве белого мустанга. Улыбнется безжизненной улыбкой и замрет, погрузившись в воспоминания. С ее глаз не скатится ни единой слезинки, и она забудет о времени и ненужной ей серой жизни, но когда для кладбища настанет пора закрытия, она покинет стены ставшего единственным местом успокоения склепа и, взглянув в черное, усыпанное мириадами звезд небо, прошепчет: «Просто подожди еще немного. Мы ведь умеем ждать…» И ветер унесет ее слова, даря их ему, с улыбкой ожидающему ее прихода в вечном свете нескончаемой весны…