Вензель твой в сердце моем...

Ветер играл спутанными русыми волосами. Карие глаза пустым взглядом смотрели в бездну. Молчаливая высотка одиноким клыком вспарывала небо, а на краю, лишенном парапета, стоял худощавый парень, державший в руках толстый фолиант. Он не видел землю, на которую смотрел. Не чувствовал ветра, готового столкнуть его в пропасть. Он боролся с самим собой. А затем вдруг открыл книгу и поднял глаза к небесам. Ветер вновь взъерошил его волосы, пробрался под тонкую серую рубашку и ласково оцарапал позвоночник холодом. Парень ничего не почувствовал. Глаза его из отрешенных превратились вдруг в поразительно бездонные, словно в них застыла целая вселенная, и в книге, на пустой странице, начали появляться черные штрихи, сами собой складывавшиеся в слова. Нет, не магические. Всего лишь латынь. Потому что парень, державший фолиант, хотел составить рейтинг самых значимых латинских изречений своей жизни. Ведь Фуута — «Рейтинговый мальчик» — был тем, кто хранил дверь от бесконечности знаний. Он был тем, кто мог составить любой рейтинг всего лишь открыв свою книгу и уничтожив грань между сном и явью, мечтами и реальностью, мирами, что были и небыли одновременно… И тонкая вязь, испещрившая станицы, застыла на них навечно. Вот только рейтинг латинских изречений был первым, который Фуута так не хотел составлять… Но не мог не составить. «Свою судьбу каждый находит сам». Фуута вздохнул. Глаза его прочли десятую строку в рейтинге, и она отозвалась в сердце ноющей болью и… счастьем. Потому что он вспомнил, как однажды, летним вечером, возвращаясь из университета домой, подобрал на улице кошку. Бродячую кошку, которую сбил велосипедист. И вместо дома парень отправился в ветеринарную клинику, где впервые встретил ее — ту, кто был виновен в появлении этого рейтинга… Дочь хозяйки клиники, Норико Сато. Он плохо помнил детали, да и не хотел их помнить… Но он отчетливо помнил чувства. Легкое волнение, удивление, уважение… То, как Норико обрабатывала раны животного, то, как она заботливо шептала переставшей жалобно мяукать кошке какие-то глупые успокаивающие слова, заставляло Фууту улыбаться. А еще чувствовать, как в сердце появляется наивное, странное желание. Он просто хотел, чтобы когда-нибудь ему подарили столько же тепла, сколько и этой кошке. Ведь «Рейтинговый мальчик» даже с друзьями был одинок. Просто потому, что они жили здесь и сейчас, а он был хранителем самой вечности… И увидев, как простая дворовая кошка получает столько любви и ласки, сколько никогда не получал он сам, Фуута вдруг подумал, что, возможно, он сам во всем виноват. Потому что никогда не пытался что-то изменить… И в его голове внезапно вспыхнула эта самая латинская фраза, а сердце, сжавшись вдруг от надежды и тепла, рождавшегося при взгляде на улыбку смешной доброй девушки, перевязывавшей животное, подтолкнуло его на неожиданный шаг. Он попросил разрешения навещать раненую кошку, пока она не поправится. И Норико, рассмеявшись, дала согласие. «Пока дышу, надеюсь!» Фразу на девятом месте породили чувства спокойные и словно невесомые. Радость от мимолетных встреч, тепло в груди от мерного урчания черной пушистой кошки, искренность веселого смеха и надежда, обращавшая прошлое в серый холст, на который Фуута не хотел смотреть. Потому что решил перестать говорить себе, будто хранитель Книги Рейтинга обязан быть один, чтобы не ставить окружающих под удар. Ведь он уже не был слабым ребенком, а значит, мог защитить и себя, и своих друзей… А еще мог защитить девушку, которая вместе с ним смеялась над забавными выходками быстро выздоравливавшей кошки. И Фуута не сожалел о порыве, благодаря которому решил рискнуть и подружиться с человеком, не связанным с мафией, не знавшим о Рейтингах и оттого очень уязвимым, но способным смотреть на него не как на хранителя Вечности, а как на обычного человека… Рейтинговый мальчик просто радовался моментам, полным тепла и покоя, веселья и понимания. А еще полным отсутствием в них сковывавшей его прежде Вечности. И когда он случайно услышал в университете эту фразу на латыни, то подумал, что она удивительно правдива. «Из ничего ничто не происходит». Фуута улыбнулся краешками губ, прочитав восьмую строчку рейтинга. Эта фраза преследовала его днями и ночами после странного эпизода. Он вызвался проводить Норико до дома. Нет, он вовсе не собирался приглашать ее на свидание, просто мать попросила ее отнести домой коробки с документами, а Фуута решил помочь. Да и не видел он в Норико кого-то большего, чем просто друг… Точнее, ему так казалось. Потому что подойдя к дому Сато, он вдруг испытал чувство, от которого перед глазами заплясали золотые искры. И у чувства этого было очень простое название — счастье. А ведь его всего лишь поцеловали в щеку в благодарность за помощь. Норико всегда была странной: слишком веселой и порывистой для японки. Она не признавала именных суффиксов и формальностей, но вместе с тем была на удивление закрыта от мира. Возможно, виной тому был ее отец — француз по происхождению, год назад бросивший их с матерью и вернувшийся на Родину. А возможно, она просто хотела жить полной жизнью?.. Вот только именно благодаря этим странностям Фуута вдруг осознал, что Норико для него не просто друг. Потому что от поцелуя подруги в глазах не пляшут светлячки, а сердце не пропускает удар. А еще Фуута подумал, что и впрямь из ничего ничто не происходит, ведь чувства к Норико выросли из дружбы, а та появилась из простого желания обрести покой и узнать, что значит душевное тепло. Глупое желание, возможно. Но оно привело к не менее глупому чувству. К любви. «Любовь травами не лечится». Глупо, но седьмая строчка рейтинга пришла в его жизнь нескоро. Вернее, он нескоро осознал, что эта фраза руководит его жизнью. Просто потому, что глядя на то, как Норико смеется с другими посетителями клиники, как она обнимает друзей, как совершенно спокойно заводит новые знакомства, он понимал, что не является для нее кем-то особенным, и это причиняло боль. Равно как ее же причиняло и желание избавиться от собственных чувств — монотонное, серое, раздражающее. И этот период жизни оставил в воспоминаниях ощущение тоски, боль и опустошенность. Но всё же где-то глубоко в душе Фуута продолжал хранить надежду — надежду на то, что даже если ему не ответят взаимностью, то хотя бы всё вернется на круги своя: к мирным веселым дням, полным тепла и улыбок… А впрочем, он лгал себе, ведь терять это чувство, пусть и болезненное, он не хотел. Ведь любовь может терзать душу сколь угодно долго, но пока она жива, жива и надежда на лучшее… И наконец, спустя месяц бесплодных попыток вернуться к началу, Фуута понял, что любовь — не та болезнь, которую можно вылечить. А потому смирился. «Счастлив, кто смело берет под свою защиту то, что любит». Цифра «шесть» для Рейтингового мальчика оказалась знаковой. Прочитав фразу, запечатленную на шестой строке, он посмотрел на небо, и в карих глазах промелькнула боль. А губы сами собой сложились в печальную, но отчего-то очень светлую улыбку. Фуута вспоминал. Вспоминал, как решил, что просто будет рядом с Норико, будет защищать ее и помогать, чем сможет, а остальное не важно. И после этого в его жизни появилась странная привычка. Каждый день он провожал Норико домой — без предлогов и вопроса, удобно ли это. Просто шел рядом с ней, порой бросая незаметные взгляды на хрупкую невысокую фигурку девушки с вечно слегка растрепанными короткими черными волосами и потрясающе-синими глазами, доставшимися ей от отца. Фуута любил смотреть в эти глаза, потому что они никогда не лгали. Даже если Норико смеялась, по глазам легко можно было понять, весело ей или она просто как обычно пытается поднять окружающим настроение. Девушка, ценившая счастье окружающих больше, чем свое собственное, не могла лгать глазами. А Фуута был рад оттого, что понимал ее без слов… И время этой латинской фразы наполнилось ощущением глухой, серой тоски, спрятанной в глубинах сердца, и попытками радоваться мелочам. Впрочем, попытками удачными, ведь несмотря на боль, Фуута был счастлив. Счастлив оттого, что может быть рядом с человеком, дарившим ему свое тепло… Почти как той кошке. Но с одним существенным отличием. Фуута всё же был человеком, и Норико не подпускала его к себе так, как подпускала животных. Просто потому, что зверям она всё же верила куда больше, чем людям… А еще перед ними можно было не улыбаться, если душу затопляла боль. Вот только с Фуутой она тоже могла быть искренней, но не понимала этого. Не понимала до того момента, как фраза: «Счастлив, кто смело берет под свою защиту то, что любит», — не достигла апогея своего значения. Ведь однажды Рейтинговый мальчик защитил подругу от издевок соседских парней, называвших ее поведение недостойным японки. Впрочем, ей это доказала не словесная баталия, перешедшая в драку из-за нападения на Фууту одного из задир. Вовсе нет. Просто, стирая кровь с разбитой губы и провожая печальным взглядом убегавших парней, ожидаемо проигравших, Фуута тихо сказал: «Не стоит слушать окружающих. Просто будь собой. Не важно, сколько людей рассмеется: обязательно найдется кто-то, кто тебя поймет». И Норико улыбнулась. Грустно, тоскливо и обреченно. А потом поцеловала парня в щеку и прошептала: «Я просто не хочу быть эгоисткой». «Иногда можно», — с улыбкой ответил он. И в глазах девушки что-то неуловимо изменилось. Она поняла, что Фууту ее фальшивая улыбка не обманет, а еще поняла, что он и впрямь готов принять от нее не только радость, но и боль. И это уничтожило ее. Потому что именно с ним Норико хотела быть эгоисткой больше всего на свете, но именно ему не хотела причинять ни капли боли. А эти желания были взаимоисключающи. «Всё побеждает любовь, и мы покоряемся любви». Фуута не хотел вспоминать, как признался Норико в любви. Просто потому, что это причиняло слишком много боли. Но пятая строчка рейтинга подарила ему эту боль. Ведь он вспомнил об этом изречении, бредя домой из ветеринарной клиники вечером самого счастливого дня своей жизни. Он не вспоминал ни сам вечер, ни то, как помогал подруге убираться в приемной, ни то, как Норико закидывала на шкаф пустые, но объемные коробки из-под недавно закупленных лекарств. Он вспоминал страх при виде падающих на девушку коробок, отчаянное желание защитить дорого человека, легкую боль в затылке и теплые объятия. Просто единственное, что Фуута успел сделать, когда на Норико посыпался картонный дождь, — отгородил ее от него, обняв. А еще он вспоминал отчаянное нежелание отпускать хрупкую, ранимую девушку из этих объятий и ее тихий нервный шепот: «Ну почему, Фуута? Почему?!» «Потому что я тебя…» Он не договорил. Ему не дали этого сделать. Губы девушки накрыли его собственные легким, невесомым, но безумно нежным поцелуем. А в следующую секунду она отстранилась и прошептала: «Не говори. Только не говори этих слов. Я боюсь их. Обещай». И он пообещал. Потому что ее глаза не лгали — Норико и впрямь боялась слов о любви. Именно слов. Но не чувств. «Не скажу. Просто… будь со мной, ладно?» Вместо ответа его крепко обняли, и фразу о любви в памяти всколыхнул тихий шепот девушки: «Я такая эгоистка… Прости, Фуута. Но я не могу иначе… Не могу без тебя…» И он был рад этим словам, этим чувствам, этому новому, удивительному ощущению, что рождают лишь сбывшиеся надежды. Он был просто счастлив. Правда, недолго. «Уметь наслаждаться прожитой жизнью — значит жить дважды». Слова Марциала из «Эпиграмм» застыли на четвертой строке. И Фуута улыбался им, потому что они отражали самое счастливое время его жизни. И тот период времени он мог бы назвать снежно-белым, ведь он содержал в себе все цвета спектра, и принес на удивление много покоя. Но, в отличие от снега, холода он не дарил. Лишь тепло от нежных объятий и осторожных поцелуев, прогулок по парку и заботы о больных животных, играх с живущей теперь у Норико кошкой и полных любви взглядов. Вот только ни разу не было произнесено ни слова о любви. И это сдавливало сердце Рейтингового мальчика железными тисками. Но без боли счастья не бывает, и потому он просто наслаждался минутами тихой радости и бесконечной нежности, не думая о том, почему Норико так не хочет услышать самых главных слов… «Боль заставляет лгать даже невинных». «Сентенции» Публилия стали источником изречения, что изменило всю жизнь Рейтингового мальчика Фууты — фразы, что уничтожила его белоснежный теплый мир. Однажды он понял, что мир мафии не позволит ему так просто наслаждаться счастьем: на него напали во время прогулки с Норико по парку. И несмотря на то, что Фуута победил врага, ему пришлось открыть девушке, ничего не знавшей о мафии, правду. Вот только она не ответила тем, чего он ожидал. Не сказала, что он не должен был лгать, не махнула рукой, рассмеявшись и ответив, что это не важно, не начала расспрашивать о подробностях и пытаться придумать, как им теперь быть… Она лишь тяжело вздохнула, пустым и отрешенным взглядом посмотрела на серое небо и тихо произнесла: «Правду за правду, Фуута. Это принцип гири — мне велела следовать ему мать». А в следующую секунду мир вокруг вдруг стал черным. Беспросветным. Потому что весь спектр исчез, не оставив за собой ничего, кроме боли — монотонной, тупой, неотвратимой. «Я умираю». Всего одна фраза. И мир вокруг рухнул. А на краю сознания билась одинокая мысль: «Норико, это ведь не правда? Ты пошутила?.. Почему ты ничего не говорила?!» Вот только не говорила она о своей болезни потому, что не хотела причинять дорогому человеку боль. И Фуута понял это, заглянув ей в глаза. «Прости, я эгоистка. Но я хотела хотя бы год… нет, хотя бы несколько месяцев подарить тебе. А потом уехать в другой город, и ты бы не знал, что я умру. Продолжил жить. Нашел счастье. Я думала, что хотя бы несколько месяцев счастья могут стать…» Ее перебили. Фуута задал всего один вопрос — самый главный. «Это всё ведь не было обманом?» «Нет». А большего ему было и не надо. И потому в центре абсолютно черного мира Рейтинговый мальчик, хранитель Вечности, обнял девушку, которую любил, и пообещал, что будет с ней до самого конца. И она не стала ни отталкивать его, ни просить подумать о себе и забыть ее. Просто потому, что в серых глазах застыла отчаянная решимость, и ее не смогло бы уничтожить ничто… кроме, пожалуй, смерти. А она медленно, но верно, приближалась к центру этого черного мира, неспешно расчехляя косу и шепча иссохшими губами слова о предрешенном фатуме, который вершит людские судьбы. Но Фуута не хотел сдаваться. Пока не хотел. И подумал, что боль заставляет лгать даже невинных, а потому упреков Норико не услышала. Ведь она лгала, желая не только обрести счастье, но главное — подарить его Фууте. И потому он, не говоривший ей о мафии из тех же побуждений, понимал, отчего она промолчала. «Всё побеждает любовь». Самообман. На второй строке рейтинга застыла фраза, которая являлась абсолютной ложью, но которую Фуута повторял себе каждый день, чтобы не сойти с ума. Целый месяц всё было почти так же, как и до признания Норико, за исключением лишь одной детали. Будущего впереди не было — лишь темнота. А затем медленно, но верно, эта темнота начала приближаться. И в памяти из того времени ярче всего вспыхивала боль. Когда Норико заговаривалась, начиная бормотать что-то неразборчивое, когда она хваталась за голову и кусала губы от разрывавшей затылок агонии, когда она падала в обморок или просто от головокружения, когда очередная химиотерапия заставила болезненно-худую девушку купить парик, когда мать Норико попросила Фууту не бросать ее дочь до самого конца — всё это время хранитель Вечности чувствовал лишь боль. То монотонную, то взрывавшуюся яркой вспышкой, то отстраненную, заглушенную теплыми, нежными чувствами, то настолько отчетливую, что невозможно было сделать вдох. И это время стало адом, в котором была лишь одна искра света. Искренняя улыбка девушки, подарившей Фууте куда больше тепла, чем он получил за всю свою жизнь. А затем всё изменилось. Боль стала бесконечной, а свет был заперт в пугающе-белом мире больничной палаты, и ежедневные визиты к умиравшей девушке убивали надежду, а вместе с ней и лживое изречение на латыни. Потому что любовь не может победить смерть. Или всё-таки?.. «Каждый час ранит, последний — убивает». Фуута вздрогнул, прочитав первую строчку рейтинга. В карих глазах застыла бесконечность. И эта бесконечность медленно умирала, обращаясь в ничто. Вечность поглощала душу своего хранителя и шептала ему: «Помни, что ты — прах». А в памяти вставала белая палата, белая кровать и белая кожа похожей на скелет девушки, чьи пронзительно-синие глаза были подернуты мутной пеленой. «Будь счастлив, Фуута… Обещаешь?» Он не ответил. Лишь смотрел в родные синие глаза и осторожно сжимал тонкие пальцы. А затем с его губ слетело всего одно слово. «Люблю». Норико закрыла глаза. Она не хотела, чтобы Фуута видел в них счастье. Это могло не позволить ему жить дальше. Приковать к воспоминаниям, которые дарили бы лишь боль… Но его тихий шепот заставил ее перестать бояться. «Ты никогда не умела врать. И знаешь, я этому рад. Потому что я точно знаю, что ты меня тоже любишь. Даже если не говоришь. Думаешь, если не скажешь этого, я тебя забуду? Не забуду. И это то, что я тебе обещаю». А реанимационный монитор жалобно отбивал ритм умирающего пульса. Девушка посмотрела парню в глаза и улыбнулась. Печально, но всё же счастливо. «Фуута… Живи за нас обоих. Помни, но… иди вперед. „Счастье — не награда за доблесть, но само является доблестью”. Поэтому будь счастлив. Ты ведь у меня сильный…» «Норико, я…» «Люблю, Фуута. Поэтому прости. Я тебя отпускаю. И ты… тоже. Отпусти». Зеленая змея на черном мониторе отсчитывала каждый удар сердца. Синие глаза смотрели в карие, но уже почти ничего не видели. И пальцы человека, жившего во тьме, осторожно, но безумно крепко сжали пальцы его света. Тишину разрывали удары сердца, обращавшиеся в электронный плач, а затем тихий голос произнес лишь одно слово. «Отпускаю». А за окном шумел ветер сентября, срывая с деревьев еще живые желтые листья. Убивая их. Лишая надежд. И осень расправляла крылья, подсказывая костлявой старухе дорогу к центру абсолютно черного мира, который вдруг снова стал белым. Всего на секунду. На секунду, подарившую Фууте абсолютно счастливую улыбку его еще живой мечты. И Фуута улыбнулся Норико в ответ. Искренне. А через час света не стало, как не стало и зеленой змеи на умершем черном мониторе. И мир затопила ночь… Фуута стоял на краю небоскреба и вглядывался в серые кучевые облака. Первая капля дождя упала на бледную щеку, и парень вздрогнул. Стерев ее и посмотрев на кончики пальцев, Фуута прошептал: — Норико, не плачь. Мы ведь с тобой никогда не плакали. Ты ведь тоже сильная. Сильнее меня. Так что давай улыбнемся. Я ведь кое-что понял. Пусть сейчас всё вокруг черное, когда-то оно было белым. А значит, цвета в этом мире всё же есть. Просто я их не вижу. Потому что без тебя мне темно. Но знаешь… я правильно сделал, что составил этот рейтинг. Потому что он больше не важен. Я знаю, какая фраза самая главная. Белый лист, испещренный черной вязью, с тихим шорохом был вырван из книги. Тонкие пальцы разорвали его на сотню частей, и ветер, подхватив бумажный снег, обрушил его в пропасть. Фуута проводил улетавшие осколки собственной жизни взглядом, а затем перевел его на небо, и на его губах появилась улыбка. Искренняя. Теплая. Светлая. — Мы еще встретимся, Нори. Просто нужно уметь быть терпеливым. А пока я буду помнить твои слова и буду жить за нас обоих. Потому что я больше не боюсь темноты. Она ведь просто прячет свет. А значит, когда-нибудь я его найду. И мы снова встретимся. Просто помни о самой главной фразе на латыни, которую ты сказала той кошке в день нашего знакомства. Я в нее верю. А ты? Парень медленно пошел к лестнице, прижимая к груди толстый фолиант в кожаном переплете. Холодный ветер играл русыми волосами, пробираясь под тонкую рубашку, и парень поёжился. Ускорив шаг, он распахнул железную дверь и, обернувшись, улыбнулся небу. А небо улыбнулось в ответ — яркими лучами холодного ноябрьского солнца, которое на миг стало удивительно теплым. Фуута подумал, что рейтинги и впрямь очень важны, потому как не составь он сейчас этот список, его жизнь так и осталась бы монотонно черной, ведь он не хотел вспоминать мгновения счастья: это было слишком больно. А вот теперь вспомнил. И понял то, чего не мог понять за два месяца одиночества и попыток убежать от себя. Хранитель Вечности кивнул солнцу, не прощаясь, но обещая никогда не сдаваться. Порыв ветла ласково коснулся его щеки. Фуута улыбнулся вновь. И уходя в темноту подъезда, он отчетливо произнес одну фразу. Фразу, что венчала главный рейтинг его жизни нулевой строкой. А ведь ноль — это дорога в бесконечность… «Кончается жизнь, но не любовь».