Восемь нитей

- Самурай-сама! Самурай-сама! Кричала девушка — нет, девочка в синем вышитом верхнем кимоно. С первого взгляда было видно: из лучшей столичной знати. Простолюдинка, пусть и самурайская дочь, никогда бы не посмела надеть такие платья и так зачесать волосы. Как такая могла оказаться здесь, на грязной улице, в трущобах за воротами Расё? - Самурай-сама, помогите! На мою сестру напали! Обернулся. Высокий, статный, в строгом чёрно-синем катагину. В руках — сиреневый зонт с белым узором. Волосы, правда, забраны в хвост — не по возрасту причёска — но сейчас не до того. Надо спешить, пока сестра... пока сестру... Самурай ободряюще ей улыбнулся и, сложив зонт, бросился на помощь. За углом в грязи лежал перевёрнутый паланкин. Девочка с бледно-голубыми крупными бантами и в таком же, как у её сестры, синем утикакэ отчаянно отбивалась от нескольких рослых мужиков маленьким ножиком. Не имея возможности выпрямиться, она так и стояла в грязи на коленях - видимо, запуталась в длинных хакама. И как только её сестра ухитрилась так далеко убежать? Чудо, не иначе. Самурай тем временем, уйдя в длинный выпад, ловко ткнул зонтом в затылок одного из громил. Тот повалился как подкошенный. Почти в тот же миг серебристо блеснул выбитый у второго громилы нож, а третий получил между ключиц метко брошенный вакидзаси. Самурай ловко подхватил на руки замершую девочку, крепко взял её сестру за руку и поспешил прочь из тёмного и узкого переулка, к людным улицам. По дороге ему рассказали, как всё было. Сёстры Ходзё, Гёку-химэ и Кокэ-химэ, были избраны в наложницы в дом Тоётоми. Но носильщики их паланкина, видно, недовольные платой или, наоборот, кем-то подкупленные, занесли их в трущобы и пытались там изнасиловать и убить. Кокэ начала сопротивляться и даже ранила главаря, дав сестре вырваться и позвать на помощь. Самурай молчал и только ускорял шаг. — Перед тем, как сесть в паланкин, я подвернула и подвязала свои хакама, — быстро рассказывала Гёку-химэ. — Потому что не хотела опозориться перед семьёй моего будущего покровителя, упав на пути к крыльцу. А если не подвязывать хакама, это очень вероятно. Забавно, не так ли: какой пустяк может спасти жизнь и честь... На этих словах она запнулась: честь их была уже потеряна безвозвратно. Куда они идут, ведомые незнакомым самураем? Что он с ними сделает? Дом Тоётоми силён и влиятелен, им будет довольно малейшего подозрения, чтобы отвергнуть “запятнанных”. Неужели всё погибло? Отец и мать будут в отчаянии. — Самурай-сама, — каким-то чужим голосом попросила она, — оставьте нас. Мы... мы должны... У неё перехватило дыхание: пусть решение уже принято, но как тяжко его озвучить! Но самурай не прислушался к её словам, продолжая куда-то спешить. Наконец они оказались у крытой повозки, разрисованной цветами, птицами и кривоватыми фигурами мужчин и женщин. Здесь их спаситель наконец-то подал голос: — Амэхико! Две пары хакама для костюма мико, паланкин из «Летучего паланкина» и... — он помедлил, — и две версии костюма Такайко сюда! И позови братьев Шираханэ. Почти тут же подскочило несколько пёстро одетых женщин, которые, охая и ахая, переодели сестёр в чистые хакама и хитоэ, усадили в паланкин, и два здоровяка поперёк себя шире в плечах быстро потащили их в сторону замка Осака. Только сейчас осмелилась заговорить Кокэ-химэ. — Знаете, сестрица, странное дело... — Да, сестрица? — Мне показалось: наш спаситель — женщина. Гёку-химэ задумалась на мгновенье, припоминая: сильные, но нежные руки, слишком мягкие линии тела, слишком высокий голос... но немедленно вспомнилось, как в несколько уверенных ударов самурай-сама разделался с теми предателями, и она отогнала нелепые подозрения. — Тебе показалось, сестрица, — мягко сказала она и погладила Кокэ-химэ по волосам.