Хроники одного побега

***настоящее***

Что он почувствовал в первый момент, когда, прибыв на базу, узнал о возвращении Такизавы, и о том, что его держат запертым в одной из дальних комнат главного здания, Тсубаса не помнил. Облегчение? Радость? Или, может быть злость на руководство с их подозрительностью? Это всё смешалось, и Имаи ощущал только комок в горле и противное, стягивающее чувство в груди, которому он не мог дать названия. Какое-то странное безразличие охватило его, заставив лишь коротко кивнуть на это известие, молча пройти мимо всех ждущих его реакции, его решения бойцов, и рухнуть на постель в их с капитаном комнате, только почему-то не на свою. Сны у него в ту ночь были скверные. Скверные и тревожные. Словно бы бежит он за уходящим Такизавой, а тот идёт медленно и неторопливо, но Тсубаса никак не может его догнать, и Хиде не слышит ни звука его шагов, ни его голоса. Просто идёт прочь –уверенно и не оглядываясь, а там, впереди, колышется тошнотворная, поглощающая все звуки, сыто чмокающая серая муть, в которой растворяется всё… А Такизава её не видит. Совсем. К утру апатия отступила, и Тсубаса понял, что на самом деле в тот, первый момент, он страшно испугался. Больше, чем когда увидел Такизаву раненым в том бою, у озёр. Больше даже, чем когда узнал о его пленении. В бою можно прикрыть его спину, а из плена можно вытащить. Спасать же от своих – только подставлять. Не будь это Хиде, Тсубаса бы одобрил подобные меры предосторожности. Он понимал: каким бы талантливым ни был военный, как бы он ни был популярен, гораздо разумнее послать его на задание, с которого он не вернётся и устроить ему похороны со всеми почестями, чем пропустить хотя бы малейший шанс, что на таком уровне заведётся предатель. Лучше, если молодёжь будет верить в героически погибшего капитана, и никогда не увидит, как герой становится предателем. А потому то, что Такизаву держали на карантине, уже обнадёживало. Это значило: его не планируют подставлять. Его хотят сохранить. Тсубаса с пониманием относился к проверке целых три дня. А на четвёртый, такой же понимающий, он пошёл к Китагаве. Напрашивался на аудиенцию. Долго, нагло, прикрываясь любыми причинами. Так, как обычно делал Такки, и никогда даже не помышлял сделать сам Тсубаса. Потому что через сутки генерал отправится в другие части, и решение по поводу Хиде будет принимать майор. Который справедлив и правилен до тошноты, но совершенно не способен признать у себя и доли субъективности. Который не умеет щадить, не может и не хочет рисковать. Который давно и сильно не любит Такизаву. Тсубаса готовил долгую речь, вспоминал все заслуги Хидеаки, заранее репетировал ответы на самые каверзные вопросы, продумывал стройные и логичные доказательства, всё что угодно. Но когда генерал принял его у себя, все слова оказались ненужными. Пока Тсубаса представлялся, Китагава на него даже не смотрит. Потом медленно поднял голову: - Наконец пришёл, - морщинки около рта Китагавы стали чуть резче, он улыбнулся. Жестковато, неприятно, но улыбнулся. Тсубаса кивнул: - Пришёл. - Вижу, - блики света падади на стёкла очков генерала так, что совершенно невозможно было прочитать выражение его глаз. Китагава что-то быстро дописал и протянул бумагу Имаи. Тсубаса недоумённо посмотрел на лист, пытаясь разобрать почерк. - Пропуск, на два часа. Можешь зайти к капитану Такизаве. - А… Имаи нервно сжимал бумагу в повлажневших пальцах и хотел спросить, значит ли это, что Такизаву отпустят, или это значит, что ему разрешили проститься. - Тебе не нужен пропуск? – поинтересовался генерал. На столе, между многочисленных папок и линеек разного размера и формы, ползал довольно большой жук. Китагава следил за тем, как быстро движутся его лапки. - Нужен, благодарю вас! – опомнился Тсубаса. - Так беги и не потеряй, - добродушно пробормотал Китагава и, не отрывая взгляд от стола, махнул рукой в сторону выхода. Имаи вытянулся в струнку, но у двери выдержал, обернулся: - Сан генерал… - Мне некогда, – отрезал Джонни, накрывая ладонью жука. Насекомое отчаянно забилось в «ловушке». И Тсубаса понял: спрашивать Китагаву не имеет смысла. Вовсе. *** …Когда Тсубаса тихонько проскользнул за дверь комнаты, служившей теперь камерой Такизавы, Хидеаки не обернулся. Он сидел на кровати, положив локти на расставленные колени и опустив голову. Около губ залегли горькие складки, которые делали его старше на несколько лет. И только когда Имаи тихонько позвал «Хиде…», Такки вдруг очнулся и посветлел лицом: - Это ты. - Ага… - заулыбался Тсу. - Ты как? Такизава жадно всматривался в родные черты: - Соскучился. - Знаю, - Тсубаса подошёл поближе, замечая и бинты повыше локтя, и некрасивый тёмный синяк на скуле, и поджившую царапину на подбородке. Остановился в полуметре. – Я тоже. Такизава перехватил его сочувственный взгляд. - Что, страшен? Тсу молча покачал головой и осторожно провёл по щеке. Такки перехватил руку - обветренные губы и тёплое дыхание коснулись запястья: - Пульс частит, волнуешься. - Волнуюсь, - Тсубаса не стал возражать. – Что будет? - Побудешь немного моим начальником, а потом всё как обычно… - негромко, на грани слышимости проронил Такизава. И чуть громче добавил. – Всё будет в порядке, честно. Иди сюда, - не дожидаясь, пока Тсу сделает шаг вперёд, Хидеаки нетерпеливо притянул его к себе, ткнулся горячим лбом в грудь и выдохнул: - Хорошо так… Имаи немного помедлил, а затем коснулся непослушных рыжих прядок, пропуская их сквозь пальцы, ощущая затапливающую, зашкаливающую нежность. Такизава прижал его к себе ещё крепче. Он не отпустит Тсубасу. Никогда. Пусть кто-то другой составляет компанию липкой суке лихорадке. Пусть кто-то другой встречается со случайными девицами в городах и случайными пулями в бою. Тсубаса его. И точка. Только его. Он не украсит своим именем некрологи. - Ты зачем пошёл штурмовать этот проклятый лагерь без меня, а? Имаи улыбнулся. Иногда Такки бывал настолько… Впрочем, это в нём Тсу тоже любил: - А я не мог с тобой, я же думал, что ты в лагере. Кстати, наши тут уже шутили, что ты в птицу превратился и вылетел, – Тсу хихикнул. - А некоторые, кажется, в это верят. - Да меня не было в той палатке, они с самого начала пустую охраняли, – Такизава слегка помрачнел и погладил Тсубасу по выступающей лопатке: - Не могу пока рассказать, потерпишь? Имаи прикрыл глаза, понял. Можно было не спрашивать. Хидеаки кончиками пальцев провёл по бьющейся жилке на его горле. Тсубаса вздрогнул и открыл глаза, натыкаясь на горячий, тяжёлый взгляд Такизавы: - Хиде, у тебя рука ранена. - Тсу, у меня две руки, – ухмыльнулся Такки, в доказательство притягивая Имаи за воротник для поцелуя. – К тому же, она почти не болит. Хидеаки нравилось почти невесомо касаться ямочки над ключицами Тсубасы и чувствовать его лёгкую нетерпеливую дрожь, накрывать губами кадык и ощущать, как быстро сглатывает Тсу, сильнее сдавливая его плечи. - Сядь, - как всегда, в такие моменты голос Такизавы стал низким и глубоким. Он говорил так, словно отметал всякую возможность возражения. От этих интонаций у Тсубасы горячо потянуло в паху. Такизава попытался быстрее стащить с Имаи рубашку и поморщится от прострелившей плечо боли. - Тише, - Тсубаса сел на кровать и толкнул Хиде ладонью в грудь, вынуждая откинуться, прислониться к стене. – Я сам. Зеленоватая ткань отлетела на спинку единственного стула. Тсу знал, что если вот так потереться бёдрами, Такизава не выдержит и дёрнется навстречу, а если резко сдавить маленькие соски сквозь ткань рубашки – выдохнет сквозь стиснутые зубы. Тсубаса чувствовал, как стоит у Хидеаки, но не торопился расстёгивать брюки, нарочито медленно ласкал и сжимал сквозь предельно натянувшуюся ткань, прекрасно осознавая: это почти больно. Слушал сбившееся, рваное дыхание и довольно улыбался. Обычно у них не получалось долгих прелюдий: быстрая подготовка, и Такизава уже жёстко дёргает Имаи на себя, двигаясь так резко, что Тсубаса почти срывается на крик, мнёт в пальцах траву, вырывая её с корнем, и, не выдерживая, бьёт кулаком по земле, когда Такки приостанавливается. Давай. Немедленно. Быстрее. Как все очень сильные люди, чувствующие в себе выплёскивающуюся через край энергию, Такизава был слишком осторожен и оттого часто казался неуклюжим. И только с Тсубасой он мог не сдерживаться, мог схватить, подмять - всё, как хочется, потому что Тсу тоже хотел так, для Тсу это тоже было правильно. Но сейчас Такизава был ранен, и Имаи мучительно неторопливо зацеловывал его плечи, стараясь не задевать синяки и царапины. - Не надо так, – неожиданно хрипловато, с горечью. Тсубаса замер и отстранился, замечая напрягшиеся скулы и застывший взгляд Хидеаки. Такизава помотал головой и чуть улыбнулся: – Прости, не могу расслабиться. Так – было неудобно. Он не калека, чтобы с ним осторожничать. Тсубаса задумчиво потрогал переносицу, потом кивнул: догадался. Привстал, помог стянуть штаны, расстегнул пряжку собственного пояса, Такизава дёрнул молнию вниз. Брюки перестали давить на уже вставший член. Хидеаки сжал твёрдую, горячую и чуть влажную плоть. - Хн-н… - Тсубаса вцепился в плечо Такки, - внезапно накатившее удовольствие было неожиданно острым. Такизава сжал бёдра своего адъютанта и резко потянул вниз, усаживая Имаи к себе на колени. Улыбнулся, и, глядя прямо в глаза Тсу, втянул два пальца в рот. У Тсубасы были расширенные зрачки и совсем шалый, лихорадочно блестящий взгляд. Он быстро облизывал пересохшие губы. С самого первого раза, ещё тогда, в курсантском прошлом, Такизава знал, что голод по Тсубасе не пройдёт никогда, что его нельзя будет списать на юность и гормоны. Он будет желать Имаи так же, как в то время, от этих сумасшедших глаз у него так же будет рвать крышу и сшибать контроль, и он будет позволять себе забыться, безнадёжно признавая полную неспособность противостоять Тсубасе. Они сорвались. Как всегда. Не выдержали плавящих касаний, не выдержали неги и неторопливых движений. Тсубаса сжал в себе пальцы Такизавы сильнее и откинулся назад, провокационно подставляя беззащитное горло под поцелуи и укусы. Хидеаки повернулся, неловко задел ногой спинку кровати и, не обращая никакого внимания на боль в лодыжке, вдавил Тсубасу в постель, прижался грудью к его спине, направил себя, а дальше – тесно, узко, горячо, и невозможно перестать. - Давай. Я готов. Быстрее, – почти неразборчиво прошептал Тсубаса, но Хидеаки понял. Руки заскользили по влажной коже, вцепились в простыни, переплелись. Они знали, что нужно быть тихими, и всё равно на особенно резком движении у Имаи вырывался короткий, сдавленный полувсхлип. А Такизава до крови прикусил кожу на плече Тсубасы. *** - Эй, Хина, я не слышу голосов, чем они там занимаются? – Рукава нахмурился. За дверью как раз раздался короткий удар. – Не дерутся ли? Мураками приподнял брови: - С чего бы? Хотя, может быть, капитан Такизава показывает лейтенанту Имаи приёмы заокеанской борьбы. - А почему тогда не говорят? Когда показывают, всегда поясняют. Хина вздохнул. - Капитан Такизава поясняет лейтенанту Тсубасе азбукой немых. Не вслушивайся, спать крепче будешь. Кстати, ты у нас откуда, из Наратаке? Новичок кивнул и шмыгнул простуженным носом. - Ага, воспитанник Ясуды, значит. Казалось бы… - Что? - насторожился Рукава - Ничего. Из камеры раздались ритмичные шлепки. - Это он учит, как звучит киринский барабан, - предвидя вопрос, сообщил Мураками. – А это капитан сердится на лейтенанта и… Рукава растерянно поглядывал то на дверь, то на напарника. Из камеры Такизавы раздался вздох и какой-то странный, чмокающий звук. - А это лейтенант пытается извиниться перед Такизавой на той же азбуке. – Хина вошёл во вкус, и выдавал всё новые и новые интерпретации происходящего за стенкой. - Я всё же гляну, убьют ещё друг друга этими вражескими штучками! - Рукава решительно направился поближе к двери. Мураками перехватил его за шиворот и оттащил от замочной скважины. - Вот же ж орясина, бестолковый, как вчера родился. Сказали не лезть, пока время не истечёт, значит не лезть. Новичок нахохлился. Хина сменил гнев на милость: - На, закури лучше. Потом сам поймёшь.