Запах вишни

Малфой сидел на краю заснеженного склона, задумчиво вглядываясь в ночное небо. За спиной юноши уютно светился окнами небольшой деревянный домик, защищённый заклятием ненаносимости. В нем на ближайшее время обосновались они с Грейнджер. Парень размышлял, как вообще вышло так, что он скрывался в какой-то глуши в лесах Швейцарии — вместе с гриффиндорской выскочкой. Драко дёрнул уголком губы и выставил руку вперёд, собирая на мягкий ворс перчатки снежинки. Жизнь — странная штука. До ужаса нелогичная и непредсказуемая, но в то же время удивительно последовательная. Все в этом мире не просто так, а каждое действие в прошлом находит отклик в будущем. Белые хлопья густым потоком валили с неба, покрывая землю холодным покрывалом. — Не замёрз? — Малфой едва заметно вздрогнул. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что не услышал, как скрипит снег под ногами девушки, и не заметил ее приближения. Гермиона аккуратно опустилась на снег рядом с парнем, подобрав под себя ноги в плотных болоневых штанах, и протянула блондину термос. — Горячего шоколаду? Парень кивнул и принял у девушки напиток, зубами стягивая перчатку с правой руки. — Я заговорил это пуховое недоразумение, — парень махнул свободной рукой на свои вытянутые ноги, облачённые в зимние маггловские штаны, — так что они сохраняют тепло. — Мудро. Они сидели несколько минут — а может, часов, — просто наблюдая за танцем вьюги, бушующей в небе. Снежинка упала Малфою на нос, и парень поморщился. Гриффиндорка рассмеялась, увидев выражение лица блондина, и аккуратно смахнула бисеринку воды с его лица. Тот едва ощутимо напрягся — всего на мгновение: он ещё не привык к таким открытым проявлениям искренней нежности, особенно со стороны Грейнджер. Парень помнил день, когда впервые ее увидел. Одиннадцатилетняя девчонка тогда показалась мальчику наглой и высокомерной, бросившей вызов ему и одновременно всему миру. Она так гордо задирала нос в том злосчастном купе «Хогвартс-экспресса», что это как-то даже зацепило Малфоя. Он смотрел на неё пару секунд с нелепым блеском восторга в глазах, а потом Гойл завопил, чтобы грязнокровка не нарушала его личного пространства. Это был первый раз, когда огонь в глазах гриффиндорки притих. Это был первый раз, когда Малфой испытал к ней отвращение, смешанное с презрением — не только к девчонке, но и к себе самому: он ведь чуть было не предложил дружбу грязнокровке. Отец был бы в ужасе. Чего греха таить, Люциус и сейчас бы не пришёл в восторг, увидев, во что превратилась жизнь его единственного сына. Но, после всех пережитых событий, блондину было глубоко начхать, что бы сказал Малфой-старший. Слизеринец жалел о напрасно потерянных годах. О дружбе, которую упустил, о… любви. Малфой взглянул на Грейнджер и испуганно замер: по щеке девушки медленно скатывалась слеза. — Эй, ты чего? — парень отложил термос и притянул Гермиону к себе, обнимая. Голова девушки мягко опустилась на его плечо. — Это не я, — выдохнула та, улыбаясь. — Это твои слёзы, Малфой. Ты ведь помнишь? — она прижала руку, спрятанную в бордовую перчатку, к пуховику: примерно туда, где под слоем ткани, плоти и костей скрывалось сердце. — Связаны. — Наверное, я к этому не привыкну, — усмехнулся блондин. Их связь проявлялась странно: в моменты особой близости юноша и девушка остро чувствовали переживания друг друга, испытывали идентичные эмоции — не разберёшь, где чья — и физиологические потребности. Когда они находились далеко друг от друга, сердце гриффиндорки нещадно ныло. Это было схоже с тупой болью в десне, когда у тебя давно болит зуб, но ты ничего с ним не делаешь. Малфой же впадал в апатию. Его накрывало такой волной уныния и депрессии, что даже дышать становилось тяжело. Он словно падал в бездну чёрной безысходности, и когтистые руки его же внутренних демонов раздирали плоть юноши, омывая гнилые руки в крови. Именно так Драко жил те три месяца, пока Астория улаживала дела с фамильным поместьем Малфоев, его счетами и прочим наследием, договаривалась о новых документах на его новое имя. Наследие. Что от него осталось? — О чем ты думал? — О тебе. О себе — на первом курсе. О том, сколько времени и слов было потрачено зря. Гермиона слегка отстранилась и внимательно посмотрела в глаза юноши, словно выискивая там ответ на немой вопрос. Ее щеки и нос раскраснелись, а на ресницах тонким слоем лежали снежинки. Волосы, торчащие из-под вязаной шапки и плотного шарфа, заиндевели. Это была типичная Грейнджер — такая простая и непосредственная, совершенно непохожая на других. Драко усмехнулся, и гриффиндорка почувствовала резкую смену его настроения. В груди зазвенели колокольчики смеха. — Что? — хмуро спросила девушка, подозревая, что причиной веселья парня стала она сама. — Ничего, — тот покачал головой, а потом осторожно заправил прядь волос гриффиндорки ей под шарф. — Ты выглядишь… идеально. Грейнджер улыбнулась. Она смотрела на Малфоя и пыталась вспомнить, как же он выглядел месяц назад, когда нашёл ее в библиотеке. Тогда черты лица парня неуловимо изменились, скрывая истинный облик под маскирующими чарами, и Гермиона совершенно не могла вспомнить, что же в них было такого. Тонкий нос, острые скулы, серые глаза, светлые волосы: это был Малфой и не-Малфой одновременно. Но сейчас, когда они находились за много миль от магической Британии, в юрисдикции совершенно иного государства, Малфой перестал скрывать своё лицо. Он стал прежним, и гриффиндорка с упоением поглощала каждую его черту, желая запечатлеть в памяти как можно больше. Ей так и не удалось до конца разобраться, как именно Забини поменялся местами с блондином. Она знала лишь, что итальянец занял место Малфоя перед самым исполнением приговора, использовав какую-то магию обмена сознаниями — невероятно сложную и тонкую. Суть заключалась в том, что двое менялись местами — но не телесно, а лишь ментально, — на какое-то время, а потом происходил обратный обмен. Прелесть этих чар была в том, что при обратной смене в ритуале задействовались уже не сознания, а физические оболочки. То есть Азкабан Малфой покинул в теле Забини, а спустя пару часов к нему вернулось его собственное. И этой магии было неважно, где находилось тело носителя: под защитными чарами, в миллионах километров за океаном, запертое на тысячу замков — оно возвращалось. Это была невероятно сложная и потрясающая магия. Гермиона собиралась освоить ее в ближайшее время. — Не знаешь, как дела у Забини? — спросила девушка, возвращая голову на плечо блондина. — Держится. Этот черт сумел удивить меня, как никогда — ухмыльнулся Малфой. — Астория родила. Кажется, в «Ежедневном пророке» была новость о помолвке чистокровных наследников фамилий Малфой и Гринграсс. Драко расхохотался. — Не находишь это ироничным? — Немного, — криво улыбнулась гриффиндорка. Блейз жил под личиной блондина, и где-то глубоко в душе — Гермиона знала, чувствовала — это скребло парня, глодало кости и давило на органы. Но он усиленно скрывал свои чувства, и девушка не лезла. — Ох, я и забыла, что теперь тебя зовут… Дон? Джон? Диего? — Очень смешно, — закатил глаза слизеринец. — Драко. Меня зовут Драко, — и, слегка помедлив, добавил: — Драко Эллиот. Гермиона звонко расхохоталась. Малфой хмуро смотрел на неё, и желваки на его лице ходили ходуном. Он чувствовал себя полнейшим идиотом. Он чувствовал себя грязным. Магглом. — Это звучит ужасно нелепо! — продолжала веселиться девушка, игнорируя нарастающую бурю гнева у неё в груди. Гнева парня. Драко грубо дёрнул плечом, стряхивая с него голову гриффиндорки, и резко перехватил ее за подбородок. Тонкие пальцы сильно сжали челюсть девушки, и смех Грейнджер оборвался. — Не смей. Меня. Так. Называть, — процедил блондин сквозь зубы, выплевывая слова. Он злобно глядел в глаза девушки, и чувствовал, как в ее взгляд по крупицам просачивается испуг. Она ещё не привыкла, что он — не ее драгоценные Уизли и Поттер. С ним шутки плохи. Гермиона нахмурилась, и Малфой сощурил глаза. Он ощущал ее смятение. Оно трепыхалось в груди, жадно ускоряя пульс и заставляя ладони потеть, а щеки — краснеть. А потом вдруг парень преисполнился какой-то воздушной легкостью и широко улыбнулся. Он почувствовал возбуждение Грейнджер. — Повтори, как меня зовут. — Маой, — промычала гриффиндорка, с трудом шевеля сжатой челюстью, и блондин немного ослабил хватку. — Малфой. Тебя зовут Малфой. — Полное имя, Грейнджер. Пальцы сжались чуть сильнее. Нетерпение. Девушка закатила глаза. — Это глупо. Малфой ухмыльнулся. Его глаза зажглись недобрым огнём, и он приблизил своё лицо к лицу гриффиндорки. Выдохнул, позволяя дыханию коснуться ее скул, и прошептал: — Не отпущу, пока не скажешь. Ее взгляд буравчиком ввинтился парню в щеку. Он буквально почувствовал, как его опалило огнём. Слизеринец облизнул губы, заметив, как взгляд девушки метнулся к его рту и проследил за движением языка. — Не играй со мной, — хрипло произнесла гриффиндорка, сглатывая. Губы блондина изогнулись в кривой улыбке. — Всего два слова. Мы вместе уже месяц, и ты ни разу за это время не назвала меня по имени. Гермиона фыркнула. — Ты за восемь лет ни разу не назвал меня по имени. Бровь парня взлетела вверх. Его ноздри затрепетали, и девушка ощутила чувства юноши, схожие с ее собственными: нетерпение и возбуждение. Они буравили друг друга тяжелыми взглядами, не моргая. Грейнджер чувствовала, что легкие парня переполняла ярость. Она, как дикий зверь, поднималась из глубин груди, не желая сдаваться. Но и гриффиндорка не привыкла уступать. Наверное, они сидели бы так целую вечность, если бы где-то в глубине леса неожиданно не раздался протяжный вой. Оба вздрогнули, и Драко сразу отпустил девушку, быстро поднимаясь на ноги и помогая вставать гриффиндорке. Он крепко сжал ее руку и с напряжением вгляделся в лес, пытаясь определить, кто выл: обычный волк или оборотень. — Пойдём внутрь, — потянула его за руку Грейнджер и наклонилась поднять термос. Бутылка, пролежавшая в снегу невесть сколько, безбожно остыла. Малфой не стал спорить, и двое направились к дому, приветливо мигающему желтой гирляндой, установленной вместо наружного света. В помещении гриффиндорка сразу же наложила на окна и двери запечатывающие и защитные чары, а слизеринец пошёл подкинуть дров в камин. — Не думаю, что нам грозит опасность, — напряжённо бросил он, управляя кочергой волшебной палочкой. — Перестраховка не будет лишней, — пожала плечами Грейнджер, раздеваясь. Драко посмотрел на неё, испытав прилив настоящего беспокойства. В последний раз он испытывал это чувство только в отношении матери. Беспокойства и нежности. Заботы. Он действительно заботился о Грейнджер. Она была дорога ему до хруста костей. Черт возьми, он был готов пожертвовать ради неё жизнью — и пожертвовал. Он испытывал к ней гораздо более сильные чувства, чем банальное беспокойство. Она рискнула ради него всем: друзьями, семьей, статусом героя войны. Она слепо доверилась юноше, открылась, вложила ладонь в его протянутую руку. Она шагнула в пустоту, надеясь, что тот ее поймает. А ты сказал ей спасибо, мудила? А ты сказал ей вообще хоть что-нибудь, кроме очередного потока обидных ругательств, претензий, ироничных и саркастичных высказываний? Ты сказал ей, что чувствуешь? Малфой ощутил, как сдаётся. Грейнджер грубо стряхнула с себя пуховик и оттолкнула ногой в дальний угол прихожей, демонстрируя свой настрой: из неё не вытравить дух бунтаря. Гриффиндорка взмахнула палочкой, и в воздух, повинуясь магии, взмыла большая кастрюля. Ещё взмах — и вслед за кастрюлей горсть настоящего южноамериканского какао поднялась над столом, нестройным ураганом вылетая из упаковки. Девушка уже собиралась залить порошок молоком, когда слизеринец позвал ее. Он тяжело вздохнул, собираясь с силами. Переступать через себя — тяжело. Особенно когда ты вырос в семье, где тебя учили всегда и во всем быть правым, быть выше всех. Особенно когда ты — Малфой. Но ещё тяжелее терять дорогого тебе человека. — Гермиона. Девушка замерла, поражённая. Ее спина напряглась, резко выпрямившись, линия плеч стала до боли прямой, костяшки руки, сжимавшей палочку, сильно побелели. Что он сказал? — Гермиона. Посмотри на меня, пожалуйста. Грейнджер медленно обернулась, до последнего уверенная, что у неё случились слуховые галлюцинации. Слизеринец стоял монолитной статуей и в упор глядел на гриффиндорку. Обычно такой самоуверенный, дерзкий, циничный, брезгливо поджимающий губы — блондин испытывал неловкость. Жалкую по своей натуре, но пугающую новизной. В последний раз Драко чувствовал себя неловко в двенадцать, когда домовик застал молодого хозяина за мастурбацией. С тех пор неловкость по умолчанию присылала себе на замену ненависть, отвращение, высокомерие — что угодно, только не это скользкое чувство, провоцирующее за собой неуверенность и страх. Неуверенный в себе Малфой. Весьма комично. Не будь Гермиона так поражена, она бы наверняка рассмеялась от выражения лица парня. Он сделал шаг ей навстречу, и девушка почувствовала, как каждая клеточка ее тела затрепетала. Малфой глубоко вздохнул, словно собираясь с силами. А потом. — Я. Люблю. Тебя. Медленно. Практически по слогам, смакуя каждый звук. Позади девушки раздался оглушающий грохот: кастрюля упала на пол, рассыпав по нему шоколадным всполохом так и не заваренное какао — гриффиндорка выронила палочку. Но ей сейчас было на это абсолютно начхать. Она чувствовала, как невероятно приятное тепло разливается в ее груди, переполняет, выплёскивается через край. Простые слова, слетевшие с его губ, подарили неожиданную лёгкость: словно тяжёлый груз упал с плеч. Малфой широко усмехнулся, теперь уже сам наблюдая за реакцией Грейнджер. Тепло и счастье. На негнущихся ногах гриффиндорка подошла вплотную к слизеринцу, молча наблюдавшему за ней, и заглянула парню в глаза. Они светились. В них одна за другой сменяли себя эмоции: от счастья и радости до испуга и удивления. Почему она молчит? Девушка опустила взгляд, тут же приметив, как крепко сжаты кулаки блондина: кожа совсем побелела, и стали особо заметны проступающие на внешней поверхности ладони вены. И вовсе она не голубая. Гермиона широко улыбнулась, вновь поднимая взгляд на юношу. Лишь сейчас она поняла, как он нервничает, скрывая за напыщенной бравадой искреннее беспокойство, пряча за панцирем цинизма и сарказма неподдельный страх. Гриффиндорка сделала ещё шаг, практически упираясь сложёнными на груди руками в блондина. — Я тоже люблю тебя, Малфой. Секунда. Два сердца, бьющихся в унисон. Вдох. Выдох. Его глаза озарились счастьем. Он осторожно взял лицо девушки в ладони и мягко поцеловал, словно в первый раз пробуя на вкус. Соленая. По щекам Грейнджер струились слезы, но парень понимал — чувствовал — ее эмоции. Он нежно поцеловал каждый глаз гриффиндорки, осушая соленые капли, и беззаботно улыбнулся. Пожалуй, именно ради этого момента и стоило жить. Гермиона тоже улыбалась. Когда-нибудь и она назовёт его по имени.