say something

Гарри не позвонил ему на Рождество. И на Новый Год. И на первую неделю после нового года. «Эй, Хазза, привет, знаешь, мне тут так холодно». «Ты не представляешь, я только что нашел своих старых солдатиков у себя на чердаке». «Я хочу дождь и новые джинсы. И, может быть, твою улыбку тоже». «Только что пересмотрел Рапунцель. 23-й раз за неделю. Я бы хотел, чтобы ты здесь был, знаешь, из тебя бы вышла отличная Рапунцель». «С новым, новым годом, Гарри!! Ура!» «Я скучаю по тебе. Позвони мне?». - Луи, с тобой точно все нормально? Ты был в отпуске неделю - неделю, и у тебя такой вид, будто ты не спал пять ночей подряд. Что-то не так? - спрашивает его Зейн, когда они едут утром на работу. Луи в новых - прекрасных - замшевых ботинках, и узкихузких джинсах, и его челка великолепно уложена, и он просто - просто хочет увидеть Гарри. - Да, - говорит он, не задумываясь, - все прекрасно, все - Зейн, я не видел его с конца декабря, представляешь? Почти две недели. Он мне даже не писал. Зейн смотрит на него, закусив губу. В его глазах плещется понимание и еще какое-то чувство, которое Луи почти не замечает в свете утренних фонарей. - Все будет нормально, Лу, - наконец, говорит он, - это пройдет. Луи прищуривает глаза и заглушает мотор. - Пройдет что? Зейн пожимает плечами: - Ну эта твоя любовь к Гарри - может быть, это даже не любовь, Луи? Может быть, ты просто, ну, не знаю, может быть, ты просто хочешь его, а? Потому что, ну скажи мне, какая у него в восемнадцать лет может быть любовь? Луи смотрит на него, и глаза болят - от ветра, конечно, от ветра. - Я не, - медленно говорит он, - я не понимаю тебя, Зейн. Мне кажется, что он - на самом деле, честно, абсолютно, - я думаю, он любовь всей моей гребанной жизни. И когда он станет популярным, известным писателем - ну как Николас Спаркс, знаешь, я - мне исполнится 33, и у меня будет крошечная квартира на окраине Лондона, и я подберу на улице кошку и назову ее в его честь. И пока он будет раздавать автографы и фотографироваться с Дэвидом Бэкхмом, я - я буду пить вино и проверять тетради. Вот и все. Луи хлопает дверью и заходит в класс, оставляя пораженного Зейна посреди коридора. Не то, чтобы он уверен на сто процентов, что именно Гарри, что именно этот мальчик, с длинными ногами и бабочкой на животе - любовь всей его жизни, но какой-то тоненький, писклявый голосок в его голове говорит, что, да, наверное, так и есть. Он бросает книжки на парту, стягивает с себя куртку и широко улыбается, оглядывая стройные ряды парт и портрет лорда Байрона, стоящий в углу. Кто-то пририсовал лорду Байрону усы, но Луи абсолютно все равно, потому что - не все в этом мире любят лорда Байрона. Он сам не любит лорда Байрона. На его столе возвышается ровная стопка непроверенных тетрадей, три билета в музей современных искусств, старая кепка Лиама, крошечная фигурка человека-паука. Он чувствует необъяснимую пустоту - счетчик его входящих сообщений не менялся со вчерашнего дня, а на том месте, где обычно - всегда - стоял пластиковый стакан с кофе (с нарисованными смайликами, строчками из песен, бабочками и звездочками) - нет ничего. Просто зияющее пространство - примерно также сейчас у Луи и на сердце, но нет, об этом он никому не скажет. Он садится на парту, улыбаясь ученикам и приветствуя их кивком головы, разыскивая глазами знакомые кудрявые локоны, завязанные в шарф. Кто еще завязывает волосы в шарф, кто еще носит такие узкие джинсы, кто еще улыбается так ярко, что солнце, должно быть, бесстыже завидует? Он отвлекается на пару мгновений проверить телефон и ответить на смску от матери, и слега вздрагивает, слыша школьный звонок. Он знает это чувство, полупустых коридоров и запаха новой краски, он, наверное, сейчас - дома. - Итак, - ярко улыбаясь, говорит он, и взгляды выпускников кружат над ним, как бабочки в летний день, - давайте не будем притворяться, что мы с вами сейчас веселы и радостны, потому что первый урок, и я не успел выпить кофе, и ваш любимый мистер Малик абсолютный му, - ох, ну ладно, ребята, давайте просто поговорим. К концу первого семестра это стало их любимым занятием - и старшеклассники даже прощают Луи за его огромные домашние задания, - когда проигрывает «Манчестер Юнайтед», или его вэнсы разваливаются на части, или любимая футболка с супергероями поблекла от стирки, Луи просто садится за парту, и они разговаривают. Просто болтают. «Какой ваш любимый фильм?», «Во сколько вы просыпаетесь по утрам?», «Сколько у вас татуировок?», «Как провели новый год?», «Почему мистер Малик такой идеальный?», «Вы любили когда-нибудь?». - «Бриолин», - отвечает Луи, не задумываясь ни на минуту, - в семь-сорок пять; не знаю, эм, штук десять? Я хочу сделать еще, на самом деле; я был с семьей; он пьет специальное зелье, как злобная мачеха из «Рапунцель»; эм, да - я - Луи сглатывает. Он должен был сказать это раньше и не всему классу, разумеется, но - - Да, наверное, один раз, да. Он натягивает на себя пиджак и улыбку, и обводит взглядом класс, замечая пустую парту в центре второго ряда. В его животе появляется неприятное чувство и горло - вдруг - становится сухим. - Итак, - натянуто-бодрым голосом говорит он, - где, эм, Хоран и Стайлс? На мгновение в классе повисает звенящая тишина. Осязаемая и оглушающая, пронзающая его наповал. - Хоран в тренировочном лагере вместе с мистером Пейном, - говорит девочка в синем платье, Эми, - а где Стайлс - мы не знаем. Такое чувство, что внутри него лопается воздушный шар. - Ладно, - говорит Луи, - ну что ж. Откройте свои учебники на странице 149 и почитайте прекрасные древнегреческие мифы. Через двадцать минут я хочу увидеть ваши радостные лица и два конспекта. Вперед! Шелест страниц заглушает недовольное ворчание и Луи падает на стул, открывая лэптоп. Внезапно он натыкается взглядом на бумажный самолетик, спрятанный между двумя экземплярами: «Как бросить курить» и «Почему твои друзья тебя ненавидят». Луи хмыкает и вспоминает, что это его подарок Зейну на Рождество. Но, однако. Самолетик. Он разворачивает листок бумаги и его сердце останавливается где-то в глотке. «Обещаю, что однажды снова достану для тебя звезду, Я уже поймал одну, а она прожгла мою ладонь насквозь, Кажется, что сейчас я смотрю на тебя издалека, Просто пытаясь сделать так, чтобы тебе стало ясно - Я буду ждать тебя». Дрожат губы, пальцы и целый мир.

***

На следующий день Гарри снова не было в школе. И на следующий тоже. И в четверг вторая парта на среднем ряду сияла пустыми местами. Луи спал по три часа в день, задерживал счета по оплате и выпивал по пять чашек кофе за день. Он открывал настежь балконную дверь и ежился под одеялом, пытаясь понять - когда же все пошло не так? В субботу у Лиама была тренировка и Луи стоял рядом с ним, в старых, еще университетских, джоггерах, слегка подпрыгивая от пронизывающего ветра. - Не то, чтобы я ожидаю что-то уж совсем фееричное, - говорит Лиам, расставляя флажки по полю, - я думаю, то, что мы вышли в финал - уже хорошо. - Конечно, - автоматически соглашается Луи, вздрагивая и щурясь от солнца. - Но мне нравится Брэдли, - Лиам рисует стрелочки на планшете, - у него в последнее время стали хорошо получаться угловые… Еще Хоран, конечно. Бриллиант. Я думаю сделать его капитаном, ведь с тех пор, как Стайлс уехал - И, кажется, земля дрожит под ногами, и Луи цепляется за фонарный столб. - П-прости, Ли, что ты сказал? Лиам виновато смотрит на него и зажимает рот ладонью, качая головой. - Я пообещал тебе не рассказывать, - говорит он. Луи не выдерживает. Луи не железный человек, а это не сказка о «Волшебнике Изумрудного города». Он хватает его за плечи и начинает трясти. Кричать. Вероятно, плакать. Вероятно, громко ругаться. Вероятно, Луи натурально сходит с ума, потому что внезапно он обнаруживает себя в тренерской каморке Лиама, на груди у Зейна. Запах сигарет, одеколона и масляной краски слегка отрезвляет, и Луи встряхивает головой, как побитый пес, пытаясь собрать паззл и научиться дышать снова. - Ты знал ведь, да? - спрашивает он у пиджака Зейна, и Зейн кивает. - Я писал ему сопроводительное письмо, - тихо говорит он, - он уехал в начале января, сразу после нового года, и ты тут не при чем, Луи, даже не смей себя - - Он уехал, а ты не сказал мне, - автоматически отвечает Луи, чувствуя себя замороженным горошком, - Почему ты не сказал мне, Зи? Почему нужно было ждать почти месяц - я не мог нормально спать этот месяц, и ты знал об этом, и ты молчал. Просто молчал. Зейн удивленно фыркает и трясет его за плечи: - Эй, Лу, ты же не собираешься напиваться в одиночестве, или бежать из страны, или снова носить носки? Луи? Скажи мне, что нет, пожалуйста, скажи мне, что нет! - Скажи мне, куда он уехал, - слабо говорит Луи, кусая нижнюю губу, - и я сделаю для тебя все, что угодно. Давай, Зейн. Правда. Просто. Давай. - Я знаю тебя, Томмо, - Зейн качает головой, - ты побежишь за ним, не надев ботинки. Правда, Лу, он выбрал другую школу, в другом городе, и эта школа дает ему отличные возможности при поступлении в университет, так что - Луи, он сам решает как жить, значит, это для него важнее, понимаешь? Да? - Да, - говорит Луи, пожимая плечами и собирая все свои театральные навыки вместе, - конечно, хорошо. Я поеду домой сейчас, да. И он действительно поехал домой, и он даже выпил чаю с мятой, и он даже включил телеканал MTV, и он даже ответил на пару смс, и даже пытался проверить пару конспектов, но - Но было такое чувство, что Земля остановилась. Что все остановилось.

***

Он взял недельный отпуск и уехал обратно в Донкастер, где часами сидел на кухне, ждал, пока чай не остынет и пока его мама не вернется с работы. Он не планировал рассказывать все так внезапно, но за последние полгода его жизнь превратилась в греческий миф, в сражение Геркулеса с немейским львом, в котором он проигрывал, постоянно отступая назад и теряя очки. - Все будет хорошо, - сказала его мать, ласково целуя в щеку, - ты же знаешь, Лу, в конце концов все будет хорошо. - Но мне уже 24, мам, - простонал Луи, утыкаясь носом в ее шею, - мне уже 24, а ему 18, и он молодой и красивый, и все его любят, нет, не просто любят - обожают, и он достоин всего самого лучшего, знаешь, а я? Я учитель литературы, и у меня нет ничего, кроме тетрадей и запасной чашки. - Но он же выбрал тебя, правда? - пробормотала Джей, расчесывая его волосы, - значит ему все равно, кто ты и где ты живешь, Лу, и сколько у тебя чашек. - Да? - безнадежно спросил он, сворачиваясь в клубок на диване, - а почему он тогда уехал? Вдруг это из-за меня? Вдруг я - - Спи, Лу, - вздохнула Джей, накрывая его одеялом, - спи, малыш, все будет хорошо.

***

Лиам и Зейн нашли его в окружении одеял и конфетных фантиков в начале февраля. - Тебе надо отвлечься, Лу, - говорит Зейн, подбирая с пола джинсы и свитера, - тебе нужно чем-то заняться, ну я не знаю, организовать театральную студию, написать роман, научиться готовить. - Он прав, - кивает Лиам, практически вытаскивая Луи из-под кокона одеял, - ты выглядишь как чертова Бриджит Джонс, да посмотри на себя! - Ладно, - говорит Луи, запихивая в рот еще одну конфету, - ладно, хорошо. Он никогда не думал, что будет страдать из-за разбитого сердца - ему не семнадцать, и он не Тейлор Свифт. Он никогда не думал, что разбитое сердце - это так больно.

***

Он стал появляться на каждой тренировке Лиама, наматывая круги по полю, тренируя угловые удары вместе с Найлом, чья улыбка уже не была такой заразительной. Он проводил выходные с Зейном на выставках и в музеях, он чертил схемы на доске во время его консультаций по литературе и вспоминал дни, когда шел снег, а один парень с зелеными глазами ел картошку фри и смеялся над всеми его шутками. Суббота не принесла ничего, кроме листка бумаги в его учебнике за шестой класс: «Когда меня спрашивают, что может быть лучше, чем пицца и романтические комедии, - я вспоминаю тебя. Я скучаю по тебе. Я уже скучаю по тебе. Мне нравятся твои татуировки - мне нравится, когда ты носишь широкие футболки, и я могу видеть твои ключицы. Мне кажется, твои ключицы - это самое прекрасное, что есть на свете. Нет, еще, конечно, лодыжки и ресницы, и твой профиль, и твои глаза. Я стал бы моряком, чтобы исследовать их, чтобы нырнуть в них, как в море, но, мне кажется, я утону, потому что ты не дашь вернуться на берег. Я сам этого не хочу. Ты смеялся над моей любовью к зеленому чаю и Бейонсе, и я смеялся над твоими попытками достать учебники с верхней полки, и над твоими рваными джинсами и рваными вэнсами. Кажется, что этими джинсами и вэнсами ты разорвал и меня. Сейчас зима, и мой Новый год прошел в компании Маколея Калкина, кошки и бутылки шампанского. Мне до желудочных колик не хватало тебя - и не хватает сейчас. Я забрал твою футболку в тот вечер, когда ночевал у тебя - я ее стираю, и она все равно пахнет как ты, и я сплю в ней, я живу в ней. Я бы хотел, чтобы ты носил мои футболки тоже - или свитера, или шапки, если ты хочешь, ты можешь придти ко мне домой - ты же помнишь, где я живу? - моя мама знает, она отдаст тебе все, что ты попросишь. Мне жаль, что я не смог ничего тебе дать. Я знаю, что твои ноги мерзнут. Носи носки, пожалуйста, Лу». Суббота не принесла ничего - кроме листка бумаги в его учебнике за шестой класс, бутылки водки и «Красотки» по телевизору.