После казни

Атос почти сразу понял, куда отправится это чудовище. Женщина, которую он до сих пор любил. Жена. Убийца. Ворье и потаскуха. Чем дольше ее не могли найти, тем больше мушкетер утверждался в своей мысли. Для ее подтверждения или опровержения было достаточно отправиться в замок Ла Фер. Но граф откладывал это до последнего. Когда миледи не смог найти никто и нигде. Слишком больно было то, что ему предстояло. Слишком тяжело. Страшно. Совершенно не знающий жену до определенного момента, перевернувшего и пустившего под откос его жизнь, заставившего невольно искать смерти, теперь граф де Ла Фер знал ее как облупленную. Знал, кто она и что из себя представляет. Как себя поведет, и как обставит свое прибытие туда, где для нее оказалось единственно безопасное место. Слишком быстро и тщательно были перекрыты все дороги из Франции, где такового для миледи не осталось. Она явится как выходец с того света, которым стала после той охоты. Припрятав в укромном месте неподалеку деньги и драгоценности, прийдет на своих двоих. Будто восстав из могилы, чтобы повергнуть всех вокруг в священный трепет. Задавать ей вопросы, на которые сам он в свое время не дал ответов, никто не осмелится, от соседей до священника. Конечно же, никто не решит, что и правда столкнулся с исчадьем ада. Однако бояться и держаться на расстоянии станут. То, что ей и нужно. Что будет дальше, так же несложно угадать. Тем не менее одному из них предстояло вскоре крайне сильно удивиться. *** Увидеть предавшую жену, встречающей его на пороге дома, в котором могли бы к этому моменту со смехом бегать их дети, было невыносимо. Еще больнее была только трапеза с нею вдвоем. Как когда-то было. Не случившееся ранило меньше. Она знала, что он по-прежнему любит ее. Он особо и не скрывал. Бесполезно прятать очевидное. Кому, как не ей знать об этом. Правда все равно откроется. Так или иначе, рано или поздно. Теперь открытие, к которому один из супругов оказался не готов, ждало графиню. Когда ей не осталось ничего другого, кроме как выйти из-за стола навстречу собственной смерти. Немыслимо, невозможно! Почему муж отдает ее им, он ведь любит ее! Он же не спустил тогда курок! Мог убить, имел на это право, но не стал делать! Она же и убила не его проклятого друга, а всего-навсего паршивую шлюху этого гасконского ублюдка! Как же так?! Пыталась убить его? Так ведь только пыталась! Просто пугала! Любовь слепит, не мог же муж прозреть – раз продолжает любить! С другой стороны, миледи прекрасно знала, что все может обернуться и так. Иначе бы не сделала того, чего не делала чертовски давно, а искренне – ни разу. Когда обратилась к Господу с мольбой. Дать ей сил довести начатое до конца. *** Какой фарс весь этот суд! Улыбаться было легко и приятно. Еще приятнее было только попросить супруга подойти к ней и поцеловать ее. Зная как ему тяжело это. Зная, как он тосковал по ней, от него же зная, что без нее он не жил. Умер тогда вместе с нею. Не до конца. Графиня знала, что не будь это последней просьбой перед казнью, муж не согласился бы. Ведь отказать приговоренному в его последнем желании – как такое можно! Как бы мучительно больно при этом ни было ему. Вдруг на краткий миг ощутить то, с чего все началось. Вернуться к счастливым беззаботным, полным любви и неги дням. Почувствовать то, чего навеки лишился. О чем не забыл, как не пытался. Потому что на самом деле хотел помнить… Так запомни теперь то, чего лишаешься навсегда! Последний поцелуй после последнего, с которым на губах ты ушел, не зная, что он окажется таковым! *** Миледи была спокойна. Она улыбалась бы и дальше. Если бы не страх. Как иначе. Недолгая, но боль, дальше, что ни говори, неизвестность. Даже при знании того, что будет ее ждать. Скорее всего… А если палач отрубит голову не с первого раза?!.. Нет, этот мастер в своем заплечном деле, отрубит. Молодая женщина посмотрела на другой конец берега, где с первого же взгляда узнала коленопреклоненную фигуру мужа, шепчущего молитву среди прочих мужчин. Перестала ли у него кровоточить прокушенная ею напоследок губа? Безмолвно говорящая ему о том, какой страшной боли он подверг ее? Причем уже не раз. Вскоре ей не будет больно. Ему – да! В душе – до конца жизни. Миледи плавным неторопливым движением убрала с шеи мелкие тугие локоны рыжих волос, окинула все спокойным последним взглядом. Услышала, как палач замахнулся мечом. Услышала его приближение к своей шее. Почувствовала его. Почувствовала, как он рассекает плоть, а следом затем разрубает позвонки. Она кричала, но крик больше не доносился с мертвых теперь уст. Ее отделенная от тела голова, качая последнюю кровь, уже летела на землю, оставляя за собой шлейф кровавых брызг. Прелестная головка, отделенная от туловища, выбросившего вверх фонтан густой артериальной крови, ударилась о землю, подскочила и покатилась в сторону от неуклюже заваливавшегося в траву обезглавленного тела. Атос закрыл глаза, опустил голову, и зашептал молитву еще отчаяннее и горячее. Еще жарче горела только прокушенная женою губа. Только в сердце полыхало еще сильнее все пожирающее пламя. *** Некоторое время спустя. Граф де Ла Фер вернулся в свой родовой замок. На этот раз жена точно так же вышла ему навстречу, как и в последний. Но теперь она лишь ясно примерещилась ему. Всего на миг. Но в точности, как живая. Как тогда, ждущая его с мягкой улыбкой в дверях на пороге их дома. Молодая, красивая, безумно любимая и самая желанная женщина на свете. Миг настал и бесследно минул, оставив после себя давящий холодок на сердце. Как будто бы она и впрямь могла там стоять, хладным призраком ночи, посреди еще светлого дня. Так же точно, во время одинокого теперь ужина, Атосу казалась, что он не один за столом. А вновь вдвоем с женой. Несколько раз граф был готов поклясться, что видел ее. Когда быстро поднимал от бокала взгляд, и смотрел через пляшущий свет свечей на противоположный конец стола. Где снова сидела его жена. Ни в чем не изменившаяся со времени казни. Ни шрама на горле. Ни осыпающейся со скелета, лежащего сейчас под водой, гниющей плоти, объедаемой рыбами и раками. Ни невесомой прозрачности призрака. Анна была как живая и все такая же обольстительно прекрасная, как в последний день своей жизни. Закончившейся во второй раз не на ветке дерева под окнами, а под мечом лилльского палача и толщей воды. Куда тот зашвырнул завернутые в плащ обезглавленный труп и голову, возвращаясь в лодке обратно на другой берег. Граф понял, что не сможет заставить себя поесть, велел убрать со стола и принялся просто пить. Не пытаясь больше гнать от себя мысли о покойной жене. Теперь он отдался им безраздельно и полностью. Как когда-то отдал ей свое сердце. С первого мгновения, как увидел, когда она бросилась под копыта его коня. Тогда он думал, что это неосторожный шаг. Потом понял, что это был первый расчетливый шаг на пути к браку с ним, его титулу, богатству. Но любить меньше все равно не стал… Даже обнаружив ее на сеновале с каким-то мерзавцем, как простую крестьянскую девку, как проститутку… какой она и была… Атос встряхнулся и заставил свои воспоминания вернуться к безоблачным белым дням. В то время как за окном все больше вступала в свои права непроглядная черная осенняя ночь. *** Не вполне твердо стоящий на ногах бывший мушкетер, ныне снова граф, добрался, едва не роняя подсвечник, до их бывшей с женой супружеской опочивальни. Машинальным движением, выработавшимся за время осады Ла Рошели, положил на пол у ложа шпагу и пистолет. Так, чтобы можно было тут же схватиться за оружие, едва проснувшись. И, не раздеваясь, рухнул в постель, устало смежив покрасневшие веки. Атосу было сложно определить, сколько времени прошло с момента, когда он закрыл глаза. Когда он их открыл, она стояла прямо перед ним, загораживая свет свечи. Мертвая графиня. Такая же прекрасная, как в день, когда она умерла. Во второй раз. - Добро пожаловать, супруг мой, - ласково повторила мертвая графиня де Ла Фер то, что сказала Атосу при последней встрече, - Вы редко бываете дома, граф. Как хорошо, что вы, наконец, оставили службу, любовь моя.