***
Вид: Джен/Гет Жанры: Hurt/Comfort, Ангст, Флафф Персонажи: Ронда, Гарольд, Надин Возраст героев: около 30 лет.***
Ронда прошла из ванной комнаты в спальню, на ходу вытирая лицо. Она швырнула полотенце на неаккуратно заправленную постель и прошагала к ночному столику. Тушь предсказуемо потекла, хорошо хоть подводка осталась нетронутой скудными слезами, выступившими на глазах в приступе рвоты. У нее не было времени краситься заново, гости должны были прийти максимум через пятнадцать минут, а стол внизу был сервирован только наполовину. Ронда присела на невысокий стульчик и принялась яростно орудовать ватным спонжем. Черные разводы она умело стерла, но даже удачный макияж не мог скрыть припухлости лица с мелкой сеткой сосудов и зеленоватого оттенка кожи. Помассировав щеки, чтобы те чуть порозовели, она внимательно уставилась на себя в большое круглое зеркало. Да кого она пытается обмануть? Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять, в каком она состоянии. Если Гарольда она еще смогла провести (впрочем, в этом Ронда до конца не была уверена), списав все на несвежий йогурт, то ее подруги с первого взгляда поймут, что с ней что-то не так. Очень сильно не так. Ронда опустила отекшие пальцы к животу, скрытому под флисовым домашним платьем, и осторожно погладила его, пытаясь нащупать выпуклость. Она закатила глаза, одёргивая себя за несусветную глупость. Срок слишком маленький, чтобы живот округлился, и пока ее интересное положение выдавали только цвет лица и тошнота, что гнала ее в ванную комнату чуть ли не по десять раз на дню, и как назло, из-за волнений и дел по дому Ронда забыла принять противорвотное, выписанное ее доктором Гордон. Гинеколог наблюдала ее уже много лет, еще со времен, когда случился ее первый выкидыш, и до тех пор, пока чета Берман не потеряла всякую надежду обзавестись потомством. Когда это случилось, Ронда с головой ушла в свое хобби, и за три года достигла больших успехов. Это было честной наградой за ее упорство и трудолюбие, которые, в свою очередь, были спасением от мыслей о неудачных беременностях, о глумливых подружках, о матери, что спустя почти десять лет не могла перестать глядеть на ее мужа с неприкрытым презрением, об отце, который тайком посылал ей чеки на лечение, неизменно прикладывая к ним письма с увещеваниями вернуться в отчий дом. Ох, как же она настрадалась из-за всего этого, хорошо хоть, у нее под рукой оказалось такое действенное лекарство от душевных ран. Шитье было страстью Ронды уже очень давно. Еще в школе она обожала сама работать за швейной машинкой, вскоре она так хорошо овладела ею и навыками кроя, что ей больше не нужны были Burda с ее схемами и другие модные журналы. Очень скоро она сама шила для себя наряды. Мать, конечно, лишь поджимала губы — какая дура станет сама шить себе платье, если может купить какое душе угодно в магазине, — и советовала бросить это глупое занятие. Но Ронда и не думала бросать, в кои-то веки она занималась тем, что ей было по душе. И это упорство ей пригодилось. Еще бы, сила духа — это все, что держит тебя на плаву, когда ты оказываешься беременной, а тебе едва стукнуло восемнадцать, ты еще в старшей школе, и у тебя столько блестящих планов на будущее, и позже, когда смиряешься с этим, на четвертом месяце случается выкидыш. Ронда до сих пор не знала, было ли это волей или чистейшим упрямством — то, что толкнуло ее, несмотря на трагичный исход, все равно пойти замуж за Гарольда, который не отличался ни ослепительной красотой, ни острым умом, попутно вытерпев истеричные обмороки матери, неодобрение отца, недоумение подруг и переход в столь непривычный для нее быт. Собственно, многим до сих пор было трудно принять, что их тихая и грустная свадьба была едва ли не лучшим воспоминанием в жизни. Из всех знакомых, включая родню, только Надин не сказала ей слова поперек, и Ронда глубоко была тронута этим. Со временем для нее даже самые горестные воспоминания поблекли, и больше не кололи ее своими остро заточенными шипами. И все благодаря ее терпеливому Гарольду, который спокойно сносил ее буйство и приступы меланхолии и лишь сжимал в объятиях, шепча простые слова любви, пока по ее лицу катились слезы гнева и бессилия. Именно он подарил ей на их второе совместное Рождество новую швейную машинку, помогал находить качественные материалы по хорошей цене, и это работая в полный день и самостоятельно планируя семейный бюджет. Со временем Ронда пришла к выводу, что быть женой мясника не так уж и плохо, если ты любимая жена мясника, и уж этот вывод дался ей ценой вовсе не упрямства. Не так уж и плохо было самой красить волосы, прибираться и готовить, а потом, управившись с домашними хлопотами, заниматься любимым делом. Ну и что с того, что ее кожа слегка шелушилась, ведь она не могла позволить себе регулярный салонный уход? Что с того, что она на пятнадцать-двадцать фунтов тяжелее своих богатых подружек? Что с того, что ее туфли из прошлогодней коллекции, а ручки сумок слегка потерты? Со временем, что умаслило ее, точно целительный бальзам, Ронда привыкла ко всему и научилась радоваться мелочам. Пока судьба не подбросила ей одну новую возможность. На одной из вечеринок, устраиваемых Энджи, ее закадычной школьной подругой, дважды в месяц, она встретилась с Эрнстом Грюнграссом. Ронда приметила этого крепкого мужчину в квадратных очках, говорящего с легким немецким акцентом, еще в начале вечера по особому обхождению с ним хозяев, но не сразу признала в нем довольно известного модельера. Энджи, которая после лишнего бокала Совиньон становилась либо жеманницей, либо сучкой, либо и тем и другим одновременно, не преминула громко «шепнуть» ему на ушко: «Наша Ронда тоже увлекается дизайном». Ронда уже было приготовилась обороняться от насмешек, но ее новый знакомый выглядел заинтересованным. Она не могла внутренне не завизжать от радости, когда великолепный немец сделал комплимент ее платью, которое та сшила по собственным уникальным лекалам. Грюнграсс вложил в ее руку визитку с просьбой позвонить ему на днях, чтобы назначить встречу, где Ронда смогла продемонстрировать ему свои наработки. Ронда решила, что это дань вежливости, но для пробы набрала номер, втиснутый золотистыми буквами в плотную белую бумагу. К ее удивлению и облегчению, Эрнст самолично поднял трубку и сразу же признал ее. С того дня ее жизнь круто изменилась. Эскизы оказались достаточно хороши, чтобы Грюнграсс с некоторыми коррективами внес их в новую коллекцию, а ее навыки портнихи пробили ей путь в помощники. Ронда чувствовала себя окрыленной, первый личный успех был настолько сладок, что она не придала значения тогда еще легким недомоганиям по утрам. Это было в октябре, в феврале она должна была приступить к работе над коллекцией. Эрнст предупредил, что новая работа будет отнимать много времени, но Ронду это не пугало. Уж времени-то ей было не занимать. Но в середине декабря она выяснила, что беременна. Ронда только удивленно хлопала глазами, выслушивая сбивчивые поздравления доктора Гордон, утверждавшей, как несказанно ей повезло и то, что на сей раз, после столь длительного лечения, ее шансы выносить ребенка как никогда высоки. «Беременна» — повторяла она мысленно, не в силах соотнести это слово с собой. Беременна, когда она потеряла всякую надежду и направила все силы в иное русло. Беременна, так чертовски, просто ужасающе не вовремя. Ронда жестом остановила словесный поток доктора Гордон и, взяв рецепт на средство от тошноты, вышла из кабинета. По пути домой слово «аборт» не выходило у нее из головы, а ведь раньше оно наводило на нее немыслимый страх, казалось таким кощунственным в ее-то положении, теперь же ей предстояло положить его на одну из чаш весов. Ронда оправила юбку платья с широкой кокеткой, которое она сшила на прошлой неделе специально по случаю ужина у них дома. А в этом году настал ее черед принимать гостей в канун Рождества, и очень скоро их скромную, но со вкусом обставленную столовую заполнят Рондины подружки со своими карманными любовниками или непристойно богатыми мужьями. Они оторвут Гарольда от просмотра рождественских передач, которые он так любит, будут весь вечер гонять по тарелкам кусочки восхитительной индейки, которую ее муж готовил исключительно сам, и швырять ей в лицо тонкие шпильки замечаний, которые Ронде предстоит вытерпеть с улыбкой, не важно, искренней или похожей на трещину. Собственно, в этот раз, как и всегда, все началось с прихода гостей, из которых Ронда была рада видеть только Надин. Но горячо расцеловала щеки своей «верховной» подружке Энджи, и именно ее, взяв под руку, повела к столу как самую желанную гостью. Энджи в блестящем во всех смыслах платье тут же не слишком тихо подметила, что Ронда набрала еще пару фунтов. Ронда лишь кашлянула на неуместное замечание и отхлебнула минеральной воды с лимоном из стакана. Гарольд в темном, связанном ею, джемпере с плохо скрываемым видом обиженного ребенка жал протянутые ему руки, на которых позвякивали «Омеги» и «Роллексы». В другой раз Ронда предостерегла бы его взглядом, но сейчас она сама чувствовала себя не лучше, правда, более умело цеплялась за свои социально-приемлемые маски. Впрочем, Надин это не обмануло. Конечно, она не могла знать, что сегодня ее старой подруге предстоит сделать тяжелый выбор, но ощущала ее тревогу. Выбор? Как многое он предопределит? Будет ли она в следующее Рождество качать колыбельку или же, схваченная в роскошные одежды, давать краткие интервью пронырливым газетчикам о подробностях, связанных с выходом новой коллекции. То, что может вести к таким перспективам, Ронда держала в тайне даже от Надин, даже от вездесущей Энджи, а уж Гарольда подобными, пусть пока только возможными изменениями, она стала бы пугать в последнюю очередь. Пока муж заботливо подкладывал в ее тарелку самые лакомые кусочки и пытался развлечь мужскую часть гостей, Ронда рассеяно бродила взглядом по лицам присутствующих, которым почти и не было до нее дела. Для гостей этот визит был не более, чем экспериментом, опыт с необычными ощущениями, по которым они изголодались в своей праздной жизни. А ведь теперь у Ронды появилась возможность утереть им нос, доказать им и, что важнее, себе, что она на что-то годна, что она не хуже их, а, может быть, и станет богаче. Кто знает? Но на ее пути возникло препятствие. Препятствие, которое за считанные недели зашевелится в ее утробе, которому можно будет начать выбирать имя и вязать пинетки. Препятствие, о котором она мечтала столько лет. У Ронды закружилась голова. Она громко вздохнула, пытаясь избавиться от накатившей в одночасье дурноты. Взгляды всех присутствующих обратились к ней, и Ронда почти физически ощутила, как стремительно бледнеет, а затем зеленеет ее лицо. Она вскочила, едва не опрокинув стул, и, прижав ко рту салфетку, побежала в ванную. Перед тем, как закрыть за собой дверь, она вполне четко расслышала голос Энджи, говорящей, что она с самого начала сомневалась в свежести индейки и рулетов из цыплёнка. Ронду выворачивало минут пять к ряду, со стыда она не умерла лишь потому, что каким-то чудом успела включить воду для фона. Когда она обессиленно сползла на пол, в дверь постучали. — Ронда, ты в порядке? — только Гарольд умудрялся произносить ее имя по-особенному, слегка картавя на «р» и растягивая «о». — Может, поедем в больницу? — Все в порядке, — ответила Ронда на выдохе, — позови Надин, пожалуйста. — Я уже здесь, — донесся второй голос из-за двери. Ронда слегка улыбнулась, конечно, как она могла подумать, что Надин там не окажется. Подруга вошла и встала позади нее, положив руку Ронде на плечо. Зеркало снова отражало ее лицо, теперь уже красное от натуги с черными дорожками туши под глазами. Ронда принялась их быстро и с раздражением стирать, хотя куда проще было просто умыться. — Я совсем запуталась, Надин, — тихо сказала она, опираясь руками об умывальник. — Я так боюсь. Надин не стала задавать вопросов, только прижалась к ней со спины и обвила руками плечи. — Это нелегко, — ответила она. Легкая волна светлых волос защекотала кожу у уха. — Всегда нелегко. Но если ты решишься, станет легче. ТЫ ведь этого хочешь, Ронда? — Я хочу и того, и другого, — выпалила она, совсем позабыв, что подруге не должно быть известно о том, что ей предстоит выбирать из двух вариантов. — Постой, ты знаешь? — Наше блондинистое сарафанное радио только об этом и трещит, ну… между нами девочками. Уж не знаю, откуда знает она. Ронда вздохнула. — И что же мне делать? Надин выпустила ее из кольца своих рук и развернула к себе. — Не быть столь категоричной и не бросаться в крайности. Она мягко поцеловала ее в щеку и направилась к двери. — Мы ждем тебя. Ронда глядела на закрытую дверь около минуты, почти не моргая, пока в ее голове роились мысли. Когда она зачерпнула воды в сомкнутые ладони, чтобы сполоснуть лицо, у нее еще оставалось около десяти минут на размышления, в течение которых она будет накладывать свежий макияж, но решение уже было принято.***
Маленькая Брук-Мэрилин Берман завороженно глядела на огоньки мерцающей гирлянды со своего высокого стульчика, и это перечеркивало все попытки Гарольда накормить ее. На днях ей исполнилось шесть месяцев, но ее темные глазки имели на удивление осмысленное выражение, даже с хитрецой, которая вспыхивала в них каждый раз, когда отец подносил к ее лицу ярко-розовую пластиковую ложку с яблочным пюре. — Ну же, Би, открой рот, — в голосе Гарольда отчетливо слышалось отчаяние, что заставило орудующую карандашом Ронду оторваться от бумаги и улыбнуться. — Она сыта, дорогой, оставь ее, — бросила она, возвращаясь к работе. Гарольд пожал плечами, отставил баночку с пюре на укрытый красной скатертью стол и вытащил дочь с сидения. Он усадил ее на колени, и Брук тут же ухватилась ручонкой за свитер с узорчатыми звездами, точно такими же, что были нашиты на ее одежде. Свое первое Рождество она встречала в наряде, который ее мать сшила для нее собственноручно, как и многие другие. Очень скоро, не пройдет и полугода, такие же вещи появятся в продаже в магазинах — Ронда усердно работала над их дизайном, когда у нее находилось свободное время, или когда Надин помогала ей нянчиться с малышкой. Пусть первоначальное предложение мистера Грюнграсса ей пришлось отклонить, тот, вопреки ее ожиданиям, не пожелал отказываться от сотрудничества с ней вовсе и намекнул, что не прочь бы рассмотреть и другие варианты, а также заметил, что давно подумывал начать создавать коллекции для разных возрастных групп. Ронда вначале удивилась его словам, но затем с улыбкой кивнула. Следующей весной она представит Эрнсту новые эскизы и несколько сшитых образцов — теперь ей предложена работа со свободным графиком с одними лишь оговоренными сроками и дана полная свобода действий. Не haute couture, но тоже весьма неплохо. Уходящий год содержал в себе столько событий, что большинство из них теперь казались такими безмерно далекими, как, например, прошлое Рождество, которое ей вспоминать как раз не очень-то хотелось. Но несмотря на это, Ронда мысленно смаковала воспоминание о том, как объявила, что ждет ребенка, она помнила ободряющую улыбку Надин и Энджи, которая первей мужа бросилась обнимать ее и которую Ронда пребольно ущипнула за тощее плечо, прошипев на ухо: «Больше никогда не смей так отзываться о моем муже, стерва». Ну зато теперь Ронда будет проводить праздники исключительно в приятной компании. Теперь даже старшая Брук, растроганная тем, что младенца назвали в ее честь, оттаяла и сама и при любом удобном случае напрашивалась в гости. Да, за этот год Ронде пришлось пережить много всякого, но что она хорошо запомнила и пронесла сквозь месяцы и недели, так это чувство правильности происходящего, которое пришло на смену смятению. Разве Рождество — не лучшая пора, чтобы обрести надежду на светлое будущее?