Река Душ

Карамон закрыл глаза, но вместо темноты небытия он почувствовал, что мучительно долго моргает. Потом между веками забрезжил свет, и первые его сполохи размытыми дрожащими кругами проникли внутрь. Кроме век, неумолимо размыкающихся, Карамон не чувствовал ни единой части своего тела, и даже проявляющейся картине перед глазами не мог помешать. Среди перемежающихся фигур света, нежно-желтых и бежевых, он различил темное пятно, от движения которого по слепящему свету, словно по водной глади, расходились круги. Он увидел Рейстлина. Он не смог бы спутать его силуэт с чем-то иным, даже в первую секунду загробной жизни — вся душа послушно отозвалась, словно бы одна большая струна низко загудела, давая условный сигнал. Он увидел брата, опирающегося на свой посох и смотрящего точно вперед. Наконец, Карамон смог моргнуть и понять, что это не брат идет к нему, а он сам плавно двигается вперед. Тогда он протянул руку, разрывая воздух, как теплый студень, рванулся вперед. И Рейстлин криво улыбнулся ему, не шевелясь. Только тонкие пальцы покрепче сжали древко посоха, а взгляд глаз стал пристальным и почти смеющимся. Золото глаз сияло нереально ярко, на коже явственно был заметен металлический отлив, приобретающий, по мере приближения, четкие формы мелких солнечных бликов. Внезапно все стало пугающе резким, явственным: печать возраста в каждой тонкой морщинке на лице близнеца, каждый колышущийся серебристый волос, каждая складка на робе, и даже рисунок плетения матовой черной ткани. На глаза навернулись горячие слезы, грозя заслонить все это, но Карамон не моргнул. Упрямо глядел вперед, пока не коснулся руки брата, ощутив привычный жар и гладкость кожи, и тогда мир обрел верх и низ: над ними в обозримые дали горизонта протянулось яркое желто-белое небо, а под ноги легла узкая песчаная отмель. Беспокойный ветер толкал Рейстлина в спину, заставляя песчинки облизывать его мягкие кожаные туфли, а волосы лезть в глаза. — Вот ты и здесь, — сказал он тихо. Улыбка не покидала тонких темных губ, и Карамон был очень и очень удивлен, глядя, не отрываясь, на это выражение лица. Слегка саркастическое, почти хищное, оно, вместе с тем, светилось ровным удовлетворением, граничащим с горечью. — Рейст… — Карамон, — усмехнулся тот, — Ты умер. Услышав это, воин прикрыл глаза и едва заметно кивнул, соглашаясь с этим фактом. Он знал, что однажды услышит эти слова, произнесенные единственным родным голосом. — И мы…. — вопросительно начал Карамон, глядя наверх, где ветер упрямо нес по небу быстрые перистые облака — за горизонт, за его спину. — Это река душ, братец, — ответил ему Рейстлин и тоже поднял лицо. Внезапно за рваной полоской облаков, в обозримой глубине небес проглянуло нечто темное и переливчатое, двигающееся тяжелыми завихрениями, словно утренний туман, но имеющий тысячу и тысячу оттенков. Карамон сморгнул слезы. В груди страшно щемило, но он старался не сжимать пальцев на запястье Рейстлина слишком сильно. — Значит мы должны… — сдавленно произнес он, и все же сомкнул пальцы, заставив брата посмотреть на свою огромную руку, которая начинала дрожать. — Увы, — продолжил тот, — мы не из тех, кто может так просто уйти. Во всяком случае… не я. — Я с тобой, — внезапно твердо сказал Карамон, и, услышав это, его брат замер. А потом закрыл глаза и слегка кивнул, и боль в груди стала нестерпимо жаркой, заливающей внутренности — и правильной. Рейстлин не стал вынимать руку из хватки близнеца, он покрепче взял ею посох. А свободную поднял. Карамон явственно ощутил, что некая сила оттягивает его самого назад, стараясь отодвинуть от Рейстлина, и только ощущение его жара — незыблемое — удерживает обоих на месте. Отвлекшись на это ощущение, Карамон не сразу увидел, что с руки Рейстлина тонкими блестящими завихрениями снимается и улетает по направлению ветра неестественный золотой цвет. Лицо близнеца стало сосредоточенным, глаза он зажмурил. Встряхнул рукой, словно смахивая последние крупицы кожи. Потом он положил ладонь себе на лоб — и повел вниз по лицу, как делает уставший человек, хмурясь и не открывая глаз. Его кожа белела, суровые складки разглаживались, губы расслаблялись, теряя нездоровый цвет. И наконец, он провел по глазам, собирая что-то в щепоть — и отправил вперед по ветру — два золотых сполоха, мигнувших ослепительно ярко… И исчезнувших навсегда. В глаза Карамону смотрел брат, все больше походивший на него — с глубокими карими глазами, с каштановыми кудрями, оттеняющими бледную кожу. Криво усмехнувшись, он протянул руку вперед, и Карамон не вздрогнул, почувствовав прикосновение к щеке: он ощутил всем естеством, как тонкие пальцы брата вытаскивают из его тела само время — и отправляют в полет — как исчезает седина, проглянувшая в волосах, щетина с запавших щек, усталые складки с век. Внезапное мерцание отвлекло Карамона: и он на миг перестал дышать, видя, как за спиной Рейстлина медленно и величественно распадается на отдельные огни огромное созвездие в форме песочных часов. Падающие звезды с гулом пронеслись мимо них, исчезнув за спиной гиганта, но он не оглянулся. Его брат медленно оседал на песок. — Это всё… на что я способен, — выдохнул он, — больше не сделаю. Карамон, помоги. Могучие руки тут же обняли его за талию, прижали к себе, устраивая голову на плече. Близнецы опустились на землю, с губ Рейстлина потекла темная кровь, ветер сорвал капли, мерцающие драгоценными камнями — и унес в поток. — Рейст! — позвал Карамон, в ужасе глядя на бледного и беззащитного брата, — Что с тобой?! — Не бойся, глупый братец, — шепотом ответил маг, — Я всего лишь отдаю всё, принадлежащее времени. Я постарался вернуть этому умирающему миру гораздо больше… лишнего. Не нашего. Темные глаза глядели в самую душу гиганта. Потом они устало закрылись. — Будь со мной, — тихо проговорил Рейстлин. Карамон согнулся над ним, прижимаясь лбом ко лбу. — Я здесь, с тобой — сказал он, — И всегда буду. — Я уйду последним, нам… Придется немного побыть здесь. Карамон поднял взор, понимая, что, кажется, второй смерти действительно не бывать. Что тело брата, имеющее вполне реальный, привычный вес, не тает в его объятьях, что Рейст не теряет сознание, а лишь отдыхает, спокойный. Карамон увидел молодую нежно зеленую траву, поросшую дикими цветами, которая расширялась вокруг живым морем, пока он поднимал голову. А затем над поляной поднялись деревья: массивные, с толстыми, витыми стволами, корнями, плотно уходящими в землю, до боли знакомые деревья. И здоровяк заплакал, беззвучно, но неудержимо, роняя горячие капли на макушку Рейстлину, прижал его голову к своей груди, а потом громко всхлипнул — и затрясся. — Эй… Братец, ты что… О, Боги. Карамон заревел, все крепче сжимая родное тело своими сильными руками, тогда как изящные ладони брата легли ему на спину — и погладили, успокаивая своим теплом. — Я вернул тебе молодость, глупый брат, но не сделал ребенком, — тихо усмехнулся Рейстлин. Но рыдания продолжались еще довольно долго, пока маг не начал укачивать изредка всхлипывающего Карамона, долгими движениями гладя по могучим плечам, по длинным темным кудрям, по лбу и по мокрой щеке. — Прости, Рейст, — наконец смог выговорить воин, глядя виновато. Дыхание его выровнялось, но он все еще чувствовал себя странно юным и беззащитным. — Ничего, — ответил Рейстлин, и его лицо дрогнуло, приняв странное выражение, которого Карамон почти никогда не видел. Или уже не помнил — так давно тонкие черты брата не выражали неподдельных человеческих эмоций. Поддавшись желанию, он схватил обе тонкие ладони, не давая Рейстлину спрятать эту внезапную перемену. — Ничего, — повторил маг, — Я тоже…. Плакал по тебе. Хотя, пожалуй, не так сильно, — голос Рейстлина стал едва различим, — пока был там, мне временами было… И он замолчал. Карамона затопило слепящее тепло. Он ничего не сказал, но отпустил одну руку брата, вытер глаза и произнес: — Ну, мы сейчас не там! Только вот - где мы? Рейстлин смотрел вниз, не отвечая взгляду брата после произнесенного. — Если есть Бездна, то есть и это. — Небеса?! — неверяще воскликнул Карамон. — Пф! Не совсем, думается мне, не совсем. Над нами движется река душ, брат, и, можно сказать, это место подобно островку, который поток времени омывает со всех сторон. Когда настанет нужный момент — он вымоет песок из-под наших ног. — Я буду все время тебя за руку держать, — брякнул Карамон. Рейстлин одарил его насмешливым взглядом. — Право слова, твоя преданность! — и вновь замолчал. Лицо Карамона, как и его лицо, не стало юным. Они смотрели друг на друга такими, какими стояли когда-то у открытых врат в Бездну. И выражение глаз Карамона хранило отпечаток грусти и неотвратимого понимания, оно хранило память, которая не сотрется, но которую согревает золотой свет его любви, силы и преданности. Рейстлин вновь почувствовал вину, вырывавшуюся из глубин естества, режущую его грудь по центру. Как в момент, когда он увидел Карамона на пороге дома… дома, где его всегда ждала - комната. Как в душе Карамона его всегда ждало определенное, принадлежащее только ему место. И это место было теплым, как солнечные блики в глазах близнеца, когда тот улыбнулся. — Если даже это не совсем Небеса, — сказал он, белозубо усмехаясь, — То здесь можно вытворять примерно те же штуки, что и… а впрочем — ладно! Надо ведь попробовать. Он поднялся на ноги и помог Рейстлину встать, опираясь на посох. — Валлины, Рейст. Я уже не удивляюсь! — он осматривался вокруг, меряя взглядом исполинские деревья. Внезапно сердце Рейстлина кольнуло, потому что он как никогда остро почувствовал, что в его собственных карих глазах, возможно, никогда не было таких солнечных бликов. Он обреченно сообразил, как могла выглядеть их холодная глубина, а то и вовсе — зеркальная поверхность. Но Карамон напомнил о себе, увлекая его вперед, ведя за запястье. И в этом движении было всё: всё, чего Рейстлину не доставало. — Я узнаю это место, — трубным голосом возвестил он, — Здесь недалеко до реки! Ну, то есть — это как я захочу. А мне кажется именно так. Смотри, Рейст! Вон она блестит между деревьев! Э, точно! — и он рассмеялся. Быстрым шагом, почти бегом, они нырнули между двух больших приметных валлинов, на короткую, промятую в траве дорожку, прошли под сенью деревьев — и вышли на открытое место, где полянка переходила в песчаную отмель небольшой реки. — Мы здесь частенько рыбу ловили! — выдохнул Карамон, вытаскивая брата на песок. Отчего-то оба задыхались. Перед глазами было бело, водная гладь отбрасывала блики на лица, братья жмурились, тяжело дыша. И Рейстлин первым опустился, садясь на горячую землю, и брат не отпустил его руки. Время внезапно замедлилось, пошло своим чередом, вокруг стало тихо и жарко, и двое мужчин долго сидели, глядя перед собой, пока сердца близнецов синхронно не успокоились. Карамон приходил в себя, он подставлял лицо солнцу, и вскоре следы слез исчезли с его красивых черт, щеки зарумянились, и он мирно заулыбался. Рейстлин отдыхал. Ему всегда нравилось, как солнце нагревает мантию, и вот ему стало под ней приятно жарко, прогрелись кости, в легких перестало хрипеть и булькать — теперь навсегда. Он отпустил нагревшееся дерево посоха и провел пальцами по песку, собирая в щепоть — и отпуская. Карамон потянулся, размялся, встал и глянул на близнеца: — Хочешь пойти искупаться? — Ты что? — фыркнул тот с земли. — Ну, а что? Мне кажется, тебе значительно лучше. Рейст дернул плечом. — Хотя бы умойся, — виновато улыбнулся брат, — У тебя кровь. Рейстлин послушно встал, оставив посох Магиуса согреваться на песке, и пошел с Карамоном к речке. Пока брат раздевался, обнажая литые мышцы, выпутывался из своей не совсем свежей одежды, повидавшей предсмертное поле боя, маг опустился на колени и стал тереть рот влажной ладонью. Мимо него прошлепал Карамон в завернутых штанах — и тут же раздался всплеск — гигант плавно и умело нырнул, подняв лишь небольшой сноп блестящих капель. Несколькими мощными гребками он выплыл на середину речушки — и поплыл против течения, то исчезая под водой, то с фырканьем появляясь. Он всегда хорошо плавал, но, когда Рейстлин наблюдал за ним в последний раз, его тело не было столь натренированным, а гребки против течения не давались так легко. Теперь же, вынырнувший брат-близнец, который медленными движениями удерживал себя на месте, был мужественен и красив до передела. Рейстлин закатил глаза и, сев на песок, начал стаскивать с себя башмаки. Под мантией на нем была рубаха без рукавов, которую он тоже снял и аккуратно положил на песок, и штаны из мягкого хлопка. Он закатал их по примеру брата и пошел в воду. Рейстлин старался не думать, как выглядит его бледность и худоба при ярком свете дня, он тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Здесь не было никого, кто мог бы смотреть, кроме брата, который видел его, облитым собственной кровью, в мантии, прилипшей к телу… Стонущем на смертном одре. Он искоса глянул на Карамона, пока заходил в прохладную воду, а потом тихонько поплыл. Рейстлин умел плавать — невелика наука! — и любил; когда-то, давно, в юности, когда были в запасе пара часов наедине с близнецом, во время рыбалки, он успевал насладиться. А ведь он был неплохо сложен, высок, и сейчас тонкие длинные руки напрягались, разводя воду, двигая тело внутри упругой глади. Маг расслабился, поворачиваясь, поплыл на спине. Как же давно… он не чувствовал… ничего … столь простого. Тело послушно двигалось, он размеренно дышал, отдаваясь движениям. Как же давно… ему было… постоянно больно, что он… успел забыть. Рейстлин вновь перевернулся, нырнул и вновь вынырнул, откидывая волосы назад и вздыхая. Перед глазами позеленело, но сквозь легкую дурноту он увидел, что к нему двигается Карамон. Оказывается, было неглубоко, и близнецы встали: Рейстлин, взявшись за руку брата. — Рейст, все хорошо? — Устал, — выдохнул тот. Он склонился вперед, пытаясь отдышаться, двумя руками держась за влажное тело брата, но ладони проскальзывали. Перед глазами стало темно, и он почувствовал, как воин с легкостью поднял его на руки и вынес из воды. Через какое-то время темнота отступила, и Рейстлин увидел покачивающиеся кроны деревьев, сквозь листву которых пробивалось золотое солнце. Он надежно лежал на руках у близнеца, щекой прислоняясь к стальному плечу, облепленному полусухой рубашкой, собственные волосы прилипли к щеке, и сил едва хватило чтобы убрать их. — Здесь можно вытворять такие же штуки! — известил Карамон, заметив его пробуждение, — Только, мне кажется, с Утехой это плохо выходит. Я уже добрых десять минут иду по дорожке домой — и здесь все точно так, как надо, и ни футом меньше, ты только посмотри! Может, у меня память слишком хорошая, и я вот не могу пододвинуть наш порог себе под ноги! Хорошо хоть — я стал побольше, и шагаю пошире! Сейчас уже будем на месте. Рейстлин только усмехнулся и закрыл глаза. Мерные шаги Карамона были чем-то привычным, излечивающим. Настолько, что порог собственного дома Рейстлин переступил сам, опираясь на посох лишь по привычке. …Слова застыли в горле, посох был поставлен рядом с дверью, а глаза как-то странно высохли. Карамон прошел вперед, поскрипывая досками пола. Он касался пальцами незамысловатой мебели, проводя по деревянной столешнице и спинкам стульев. Затем подошел к умывальнику, положил обе руки на него и застыл, слегка повернув голову в сторону окна. Рейстлин очень тихо подступил к столу, с шорохом дерева о дерево отодвинул себе стул — и сел. Всё произошло внезапно, слишком быстро, и братья не успели осознать. Они снова дома. Вдвоем. Как в тот момент, когда и мать, и отец покинули их, и только они остались друг у друга. И вроде бы каждый помнил, что было недавно. Да хотя бы тот магический ветер, что затягивал их в реку душ! Но одновременно… Дыхание воздуха, запах листвы, скрип деревьев за окном, и прямоугольники света, ложащиеся на пол и мебель — всё было настолько верным, что неумолимо стирало воспоминания, накопившиеся после двадцатилетия. Карамон обернулся от умывальника, и только тот самый след грусти в его глазах спас Рейстлина. Он сделал ему очень больно, но этим вернул к понимаю: это лишь последний вдох их мира. — Поверить не могу! — воскликнул Карамон, широко улыбаясь, — Что я еще раз его увидел… Наш дом!.. Рейст? — Да, — почти беззвучно откликнулся маг. Он сидел, бледный, с подсыхающими мокрыми волосами, и не шевелился. — Ты совсем без сил! — Карамон ловко развернулся и стал шарить по кухонным шкафчикам, — Тебе нужно скорее поесть! О боги! Всё на своих местах. Только подумать! Он уже суетился с разделочной доской, посудой и чашками, отрезал хлеб, откуда-то отыскал кусок сыра, завернутый в грубое полотенце. — Знаешь, а я правда бы поблагодарил кого-нибудь за этот подарок, Рейст! Гилеана! Или еще кого. Ведь у кого-то хватило ума сохранить все эти, ну, моменты… чтобы могли их снова… Увидеть. Карамон громко протопал по лестнице в погреб и вернулся оттуда с кувшином воды и кувшином яблочного вина. — Мне кажется, после всего, что мы видели… Уж это-то мы заслужили! Карамон громко хлебал холодную воду из своей большой кружки, наблюдая, как Рейст медленно жует кусок хлеба. Хлеб был вкусным. Именно таким, каким Рейстлин его помнил. Положив наполовину съеденный кусок. Маг дрожащими руками взял чашку с вином, поднес к губам и стал пить, не отрываясь — только кадык ходил. И тут он заплакал. Слезы покатились по щекам, и он с трудом сглотнул, и даже не поставил — положил чашку на бок, пролив немного вина. Он низко опустил голову, и слезы закапали, разбиваясь о дерево. Рейстлин плакал беззвучно, но нашел в себе силы поднять лицо — и его брат уже был рядом. — Карамон…. — сдавленно сказал Рейстлин, — я не могу быть ни с кем, кроме тебя. Я не могу быть один. — он перевел дух, сморгнул пелену слез, заставив тяжелые капли потечь по шее, — Я хочу быть только с тобой. Я… я… люблю… Голос его дрогнул, губы тоже задрожали, он хотел отвести взгляд, но большие ладони Карамона взяли его за лицо. Шершавые от мозолей пальцы стирали слезы. Хотя они лились и лились. Тогда Карамон наклонился и губами стал собирать теплые, соленые капли из уголков глаз близнеца, целуя его высокие скулы, тонкий нос, подбородок… — Я тоже люблю тебя, Рейстлин. — тихо и очень уверенно сказал он, — Только тебя. Я не смогу перестать это чувствовать. Никогда. Он шептал это на ухо Рейстлину, отводя влажные волосы назад, гладя его по голове. Его спокойный, нежный голос гипнотизировал, но одновременно будоражил — низкий и бархатный, он всегда так нравился Рейстлину. Маг не слышал слов. Он душой понимал, о чем говорит его брат. И вот треснул лед, щелкнуло и раскрылось что-то в глубине его души и в глубине его глаз. Стало нестерпимо горячо, щемящее чувство затопило грудь, слезы высохли от жара, а когда Карамон наклонился к шее и чувствительно поцеловал ее изгиб — Рейстлин беззащитно громко застонал и обнял могучего брата за плечи, шею, закопался руками в волосы и прижался, как можно ближе. Их дыхание нашло друг друга — и поцелуй был неизбежностью, совершившейся в долю секунды. Рот Карамона был горячим, и больше, чем у Рейстлина, а губы внезапно мягкими. Братья сразу столкнулись в откровенной ласке языков, проскальзывая друг по другу и впуская и выпуская поочередно… Карамон увлек Рейстлина наверх, заставляя встать, и маг не понял, кто и кого повел, заставляя войти в спальню, помнил только, что Карамон, уже без рубашки, наваливается на него сверху, и это безумно хорошо, потому что от прикосновения обнаженный кожи к коже по нервам проходит экстатический разряд, заставляющий изгибаться самым развратным образом, обхватывать сильные бедра Карамона ногами — и стонать, всхлипывать, выдыхать ему в рот, чувствуя боль от тяжелого, тянущего возбуждения. По щекам текли слезы, скатываясь в уши, волосы свисали на подушку, пока тело Рейстлина, поддерживаемое стальной хваткой, висело над кроватью и извивалось от ласк. На белой коже загорался каждый укус брата, каждый его яростный поцелуй, борозды от пальцев, сжимающих то бедро, то талию. Карамон сбивался с развратных, возбуждающих стонов на рык, когда делал внезапное движение, заставляющее его плоть плотно прижиматься к какой-нибудь твердой части тела близнеца. И если это был не первый раз близости, то это был первый раз, когда не было даже самого маленького варианта сдержаться… Рейстлин закричал в голос, стоило только брату проникнуть внутрь. И откровенный стон Карамона, его закатившиеся глаза, прикрытые веки — все было частью единого целого: тела, сердца и души близнецов. Рейстлин был мокрым с головы до ног, он не мог перестать дрожать, оргазм просто не заканчивался, сотрясая их с братом соединенные тела, пока внезапно не расслабилось что-то внутри - и всё…. — Всё… всё, –тихо шептал Карамон, словно уговаривая себя и брата больше не делать ни единого движения. — Да, — отозвался Рейстлин шепотом, — Не шевелись… не шевелись. Он лег на грудь брату, нашел его широкую ладонь — и переплел пальцы. Еще некоторое время он смотрел, как прямоугольник света из окна ползет по половицам и заползает на сбившееся с его постели покрывало - и на их тела. Веки Рейстлина смежились. Он мысленно сказал «Я люблю тебя» еще раз и услышал, как в ответ привычно вздрагивает и гудит большая струна. Кровать начала медленно поворачиваться, водный поток становился всё мощнее. Он размывал песчаную отмель, в которой утопали деревянные ножки, и вскоре двое, держащиеся за руки, медленно подчинились движению реки.