Не забудь меня

Глава 21 Когда Эмма въезжает на больничную парковку, Лерой и Голд уже стоят на обочине. Голд изо всех сил старается спрятать своё нетерпение за безразличием, а Лерой просто хмурится. Она выбирается из машины и вцепляется в стаканчик кофе, будто он способен оттянуть неизбежное наступление дня. (Она хоть раз хотела бы прибыть первой, чтобы иметь возможность бросать убийственные взгляды и делать язвительные замечания.) — Мисс Свон, — говорит Голд, — как мило, что вы к нам присоединились. Тем временем Лерой складывает руки на груди и говорит: — Я не могу поверить, что ты позволила ему прийти. Она решает игнорировать Голда и обращается к Лерою. (Обычно это не очень хорошая идея… Но Голд вряд ли её ударит, а в гноме она не так уверена.) — Он очень убедителен, — говорит Эмма, потирая лоб и радуясь, что тёмные очки защищают её от солнца и от хмурого осуждения на лице Лероя. Он поднимает бровь, а она делает глоток кофе, — попробуй сказать ему «нет». — Попробую, — говорит Лерой. Как будто вспомнив, что их с Голдом разделяет меньше, чем два шага, он сжимает кулаки, выпрямляет плечи и поворачивается к нему, — ты туда не войдёшь. — Уверен? — спрашивает Голд. — Уверен. Голд хихикает. Солнечные лучи отражаются от его золотого зуба. — Посмотрим. Он остаётся расслабленным: свободная поза и невозмутимая улыбка. Может быть, Лерой на несколько дюймов ниже, но зато это компенсируется лишними фунтами веса и недоразвитым чувством самосохранения. Голд может превратить его в чашку за полсекунды, но вполне вероятно, что прежде Лерой успеет сломать его крючковатый нос. Похоже, обоим на это наплевать. Эмма решает вмешаться до того, как они начнут выяснять, у кого длинней. Ей и так придётся иметь дело с Крюком (у него в голове столько ветра, что хватило бы на все паруса Весёлого Роджера), а значит, для одного дня тестостерона будет более чем достаточно. Она идёт строго между ними и входит в главные двери больницы, не утруждаясь проверить, следуют ли они за ней. (Они следуют — она слышит ворчание одного из них или сразу обоих, а затем шарканье обуви и знакомый (к сожалению) стук трости Голда.) Кое-как они добираются до подвала-тире-отопительной-тире-психушки-тире-тюрьмы без огненных шаров и ударов киркой по голове. Внизу лестницы Эмма допивает свой кофе и оставляет стаканчик вместе с солнцезащитными очками в холле на полу, а Лерой нашаривает большую связку ключей. Голд идёт неторопливо, оставаясь позади на лестнице. (Эмма почти удивлена, что он не наточил свою трость ради такого случая.) Несмотря на момент слабости, его острый взгляд, кажется, вот-вот пробуравит тяжёлую стальную дверь насквозь. Лерой хмуро смотрит на Голда из-под бровей, будто обновляя угрозу, затем поворачивается обратно к Эмме. Перебирая ключи в связке и кивая на пол прямо за дверью, он говорит: — Я буду ждать снаружи. Если он попытается что-нибудь сделать, просто кричи. Я буду счастлив познакомить его смазливое личико со своим кулаком. — Если Голд тебя не опередит. — Я же сказал: он туда не войдёт. — Не вижу, как ты сможешь меня остановить, — перебивает Голд, шагая мимо них, — так ты собираешься открывать дверь или нет? — Он постукивает тростью по металлу. Лерой только пожимает плечами и заглядывает в глазок. Он стучит в дверь кулаком. — Эй, пират! Отойди от двери, — кричит он, — хорошо, дальше. Ещё дальше. Ещё. — В ответ раздаётся шаркающий звук, и Лерой просовывает ключ в замочную щель, разворачивает тяжёлую цепь и отодвигает засов. Кивком указывая на Эмму, он приоткрывает дверь. Эмма пытается встать прямо напротив открывающегося проёма, но Голд преграждает ей путь. Лерой осматривает его сверху до низу, будто взвешивает взглядом особо неподатливый валун. Наконец он пожимает плечами и открывает дверь. — Располагайтесь. (Но Эмме не кажется, что он смирился.) Голд, самодовольно как и всегда, бормочет «спасибо», жестоко ухмыляясь. Когда Лерой открывает дверь, чтобы впустить его, он шагает вперёд. Эмма рассматривает камеру через плечо Голда. Камера ни большая, ни уютная, но у пирата есть несколько довольно мягких покрывал на койке, стул для сидения, несколько книг и крошечный письменный стол с лампой. У него есть три готовых модели кораблей (Эмма понятия не имеет, как ему удалось собрать их одной рукой), и ещё одна незаконченная. Это определённо тюрьма, но точно не темница. С другой стороны, Голд явно предпочёл бы вернуться к средневековым обычаям. При виде Крюка, что, облокотившись на стену, привольно развалился на мягкой постели, он буквально ощетинивается. Но через полшага Голд резко останавливается и отшатывается, будто его ударили дубиной. Он немного подаётся вперёд, прогибаясь в пояснице, точно его сейчас стошнит, и отступает ещё на два шага. Лерой закрывает за ним дверь. — Проблемы, Голд? — преувеличенно сладко спрашивает Лерой с улыбкой шакала. Голд обнажает зубы и тяжело опирается на трость, его рука замирает у лба. Грудь вздымается и опускается слишком быстро. Он не совсем задыхается, но близок к этому. — Что ты сделал? — Всего лишь чуть-чуть магии фей. Изящное маленькое заклинание, наложенное на это место, чтобы не позволить Реджине и Коре вызволить его. — Лерой засовывает руку в задний карман джинсов и пожимает плечами. — О, и щепотка пыльцы фей, чтобы защитить его от тебя. — Как? — Голд рычит это слово. — Разве это важно? Важно то, что я помогал строить твою старую клетку дома. Так что ты ни за что не попадёшь внутрь. Почти трясясь от гнева, или, может быть, боли (она точно не уверена, потому что эти выражения часто выглядят одинаково на его лице), Голд выпрямляется. Если инстинкты Эммы не сбежали с корабля, он прилагает много усилий, чтобы не убить Лероя прямо на месте. Он обращает полыхающий взгляд на Эмму и говорит: — Я подожду наверху. — Как только я что-то узнаю, я сразу же вам сообщу, — обещает она. (Он, может быть, и придурок, но придурок, который скучает по любимому человеку — а она не бессердечна.) Он уходит по коридору, не говоря ни слова. Лерой постукивает костяшкой по тяжёлой стальной двери, напоминая, что у неё есть задание. Эмма выпрямляет плечи и заходит в тесную камеру. Со скрежетом металла и звуком, напоминающим удар по пустому мусорному контейнеру, дверь за ней захлопывается. Пират, одетый в чёрное (рубашка расстёгнута на груди), развалился на койке, широко расставив ноги и спрятав руки за голову. За время, что ей требуется, чтобы привыкнуть к полумраку, выражение ненависти на его лице сменяется удовольствием. Хмурость исчезает, а брови лезут на лоб. — Моя дорогая, — говорит он, улыбаясь улыбкой, которую наверняка считает очаровывающей, — разве ты не услада для глаз моих? Эмма улыбается в ответ, но тут же берёт лампу с маленького стола и светит ею прямо в вышеупомянутые глаза. Он кривится и закрывает лицо лишённым крюка обрубком. — Полагаю, ты не жаворонок. Она бросает на него раздражённый взгляд. — Не начинай. Я не в настроении для… — …для чего? — Он ухмыляется (и даже не пытается выглядеть невинно), обводя клетку широким жестом обрубка своей руки. — Для флирта. Он пожимает плечами. — Я понятия не имею, о чём ты, красавица. Я просто поздоровался. — Ну да, конечно, — говорит она. Но резкие тени от света лампы делают его размытым и тревожным, и вряд ли он станет сотрудничать, если она ослепит его — поэтому она ставит лампу обратно на стол и садится на маленький стул. — И раз уж мы заговорили о флирте… ты скучала по мне? Если бы она могла сделать ему лоботомию одним лишь взглядом, она бы это сделала, не задумываясь. — Ну, мужчина может надеяться, — но, кажется, надежда втянуть её в непринуждённый разговор угасает, потому что он достаёт руку из-под головы (он использовал её как подушку, прислоняясь к сырой каменной стене), садится на край койки и принимает более целомудренную позу. Он наклоняется вперёд, опираясь локтем на колено — из-за этого его рубашка приоткрывается ещё немного шире, и Эмма уверена, что это не случайность — и взмахивает свободной рукой. — Так что привело тебя в мои покои? Эмма демонстративно не отрывает взгляда от его лица. — Что ты знаешь о Джейн? — О ком? — Белль. Женщине, в которую ты стрелял. — А-а, — он чуть выпрямляется, мягко прижимая руку к рёбрам. И кривится. — Ручная библиотекарша Тёмного. А что с ней? — Она пропала. — А я чем могу помочь? Я был здесь, — как будто ей нужно больше доказательств, он демонстративно смотрит на закрытую дверь камеры, — ты слышала гнома. Я не могу выйти, и никто не может войти. — Ты знаешь, где она? — Эмма… — в его устах её имя кажется мягким как тонко выделанная кожа — гладкая и блестящая, и он сопровождает свои слова обаятельной улыбкой, — ты же знаешь, что я в этом не замешан, — он пренебрежительно машет рукой. — Не шути со мной, — говорит она. — Здесь так сыро. Тесно. Может быть, мы поговорим в каком-нибудь более уютном месте? — Конечно. Мы поговорим наверху, — он встречается с ней взглядом, в замешательстве изгибает брови и жадно смотрит на дверь. — Там Голд, и я точно знаю, что он по тебе скучает. Взгляд Крюка резко отрывается от двери, будто та раскалена докрасна. — С другой стороны, здесь тоже очень уютно. Эмма пожимает плечами. — Или мы можем прогуляться в доки. Вероятно, ты захочешь лично присутствовать, когда я буду пробивать дыры в корпусе твоей посудины, и смотреть, как она погружается на самое дно гавани. Крюк застывает. Его челюсть сжимается. — Ты этого не сделаешь. — Посмотрим. Она не знает (пока), достаточно ли у неё огневой мощи, чтобы потопить целый корабль, но она уверена, что Голд с огромным удовольствием поддержит её стремление, если она решит его осуществить. (Она не думает, что это понадобится. Крюк, кажется, чрезвычайно заинтересован в том, чтобы поделиться информацией.) Он в двух словах рассказывает ей всё, что знает об убежищах Коры и Реджины, практически ограничиваясь списком мест и деталей. Они проводили время в доме Реджины и библиотеке. У Реджины есть нечто вроде укрытия под гробом отца и под библиотекой. (О последнем Эмма и сама знает, а о первом ей рассказал Дэвид.) По-видимому, Реджина знает о притаившейся в лесу хижине где-то за границей города, но Крюк никогда её не видел, и они ею никогда не пользовались. По крайней мере, когда он был с ними. — Я не знаю, где она находится. В нескольких часах езды, если использовать один из этих «автомобилей» — Искривившись, он неловко взмахивает здоровой рукой, как будто может стереть все машины с лица земли одним лишь усилием воли. — И ты не найдёшь у неё в офисе никаких чертежей, это я могу сказать точно. Если о Коре и Реджине и можно сказать что-то наверняка, так это то, что они умеют прятаться. Может быть, ты найдёшь их, но это займёт недели. Так что я бы не поставил на библиотекаршу. Впервые с тех пор, как вошла в камеру, Эмма уверена, что он говорит правду.

***

После первого информационного выплеска слова Крюка становятся бесполезными как высохшая корка апельсина. Он просто продолжает говорить ради разговора. Очевидно, он больше не боится угроз Эммы потопить его корабль, потому что некоторые сказанные им фразы не являются ни полезными, ни достойными повторения. Наконец она выходит из камеры с горьким привкусом во рту и начинающейся головной болью, пульсирующей в висках. (Ей нужно выпить ещё кофе.) Лерой закрывает за ней дверь в полной тишине. Эмма подбирает с пола очки и (к сожалению, пустой) стаканчик и идёт отчитываться Голду. Она находит его в пустом приёмном покое: он стоит рядом с пластиковым стулом у окна и сверлит взглядом пол, будто может расплавить Крюка прямо отсюда. Кажется, что он что-то бормочет сам себе, приложив руку к уху — и Эмма думает, что он действительно пытается проклясть Крюка, пока не подходит ближе и не замечает телефон, скрытый за волосами. Подходя, она хмурится. — Эй! Эй, вам нельзя здесь этим пользоваться. Вы испортите оборудование. — Она указывает стаканчиком на знак, запрещающий мобильные телефоны. Он обращает на неё свой расплавляющий-Крюка-взгляд. Её зубы сжимаются, и она почти забывает сделать шаг. Его глаза, покрасневшие и запавшие из-за недосыпа, сверкают как полированная сталь. Она видела разгневанного Голда и раньше, но если бы гнев был соревнованием на Олимпиаде — в этот раз он взял бы золото. (И это не каламбур. Этот гнев проникает под кожу и прожигает насквозь.) Не говоря ни слова и не отрывая взгляда от её глаз, Голд отнимает телефон от уха и включает динамик. Оттуда сочится голос Коры. (Эмма не может его не узнать. Он слишком часто преследует её в ночных кошмарах.) — Ах, и я слышала о твоей неудачной попытке объединиться с дочерью Белоснежки. Ты размяк на старости лет, Румпель. Они звучат как старые друзья в ссоре. Эмма удивляется, как хорошо они знают друг друга. (Но, с другой стороны, может быть, она не хочет знать, откуда.) — Она слушает, не так ли? — спрашивает Кора. — Почему ты так думаешь? — Голд прожигает Эмму взглядом, будто подлетевшего слишком близко мотылька. Она хранит молчание. — Хорошо. Значит, вечером ты приведёшь Генри. Эмма роняет стаканчик на пол. Она почти готова ударить его по лицу (мозг требует бросить в него огненный шар, но ладони остаются холодными и липкими), но он мастерски парирует ее выпад, упираясь тростью в ее запястье. Сквозь стиснутые зубы она с трудом выговаривает: — Ты не заберёшь моего сына. — Значит, вы всё-таки слушаете. Я так и думала, — Кора смеётся. (Это похоже на звук бьющегося стекла), — было так сложно просто сказать мне? В тишине комнаты Эмма слышит собственное учащённое дыхание. — Ты и пальцем его не тронешь. Ни ты, ни Реджина. Только через мой труп. Трость Голда жжёт кожу расплавленным свинцом, и Эмма почти ожидает, что та обрушится на её лицо, или придавит горло. — Уверена, ваш труп можно легко устроить…, но к счастью для вас, мисс Свон, я не заключаю сделок на детей. Каким же чудовищем вы меня считаете? Губы Голда сжимаются. Он медленно опускает трость. Кажется, будто сейчас он просто рухнет на неё, не в состоянии удержаться прямо. (Он выглядит… старым.) — Мне нужно три дня, — говорит он. — Для чего? — спрашивает Кора. — Это моё дело. — Чтобы найти способ обмануть меня? — Чтобы привести в порядок свои дела. Голос Коры звучит так, будто он только что попросил единорога и космический корабль. — Точно нет. — Два. Как минимум. Эмма пытается поймать его взгляд, чтобы найти ответы: привести дела в порядок? Какие дела? Но он всё время смотрит только на телефон. — У тебя один день, — говорит Кора, — мы встретимся у черты завтра в полдень. Если ты не придёшь, мы с радостью оставим твою маленькую Джейн под замком на всю её оставшуюся жизнь, — она делает паузу для пущего эффекта, — она очень послушная узница. Очевидно, у неё есть в этом опыт. — Мы там будем. — Мы? — Мисс Свон тоже придёт. Она может переступить черту. Она проведёт обмен. Эмма хмурится. — Я? Впервые за время, которое показалось ей вечностью, Голд отводит взгляд от телефона, заставляя её чувствовать себя самой большой идиоткой на всей планете. — Ага. Конечно. Конечно, я проведу обмен, — говорит она, наклоняясь и поднимая с пола свой стаканчик — просто чтобы увернуться от его взгляда. — Отлично, — говорит Кора. — Никакого оружия. — Ты приведёшь её живой и невредимой. — Да, Румпель, мы это уже обсуждали.  — И ты больше никогда не причинишь ей зла. Не ранишь её, не заберёшь её, даже не притронешься к ней. Никогда. Ты не станешь ни отдавать приказы, ни строить заговоры, которые смогут ей как-то навредить. Ты оставишь её в покое. — Если ты сдержишь слово, мы не тронем ни единого волоска на её прелестной головке. Кажется, будто комнату окутывает тень. Глаза Голда выглядят чёрными как сера в темноте; выглядят, как глаза убийцы. Он обнажает зубы и подносит телефон ко рту трясущимися руками. — Договорились, — рычит он и захлопывает телефон.