***
Большую часть утра Джейн расставляет цветы и пожимает людям руки, улыбается и рассказывает истории, следуя по пятам за Мэри Маргарет и стараясь не мешать ей. Она надела свой самый яркий свитер — и самую широкую улыбку, и она высказывает экстра-дозу ободряющих слов пациентке с аппендицитом, лежащей в знакомой палате под номером «223». Она здоровается с каждой медсестрой. (Она отлично справляется. Она выглядит такой довольной. Им нравится, как она обустроила библиотеку.) Она читает книжку маленькому мальчику со сломанной лодыжкой (и он делится с ней резиновыми червячками, потому что взрослые всегда читают «Чарли и шоколадную фабрику» лучше, если съедят перед этим резиновых червячков). Она ест салат в кафетерии и пьёт посредственный кофе из автомата. (Кофе крепкий, а еда обычная, но теперь она посетитель, а не узник, и по ощущениям это как триумф.) После ланча, когда Мэри Маргарет уходит в комнату отдыха для еженедельной партии в бинго со своими постоянными подопечными, Джейн скользит по больнице как Призрак Воспоминаний Прошлого. Она облетает крыло за крылом, пост медсестёр и офисное помещение, выслеживая доктора Вэйла. (Доктора Вэйла и Румпа, который маячит на задворках сознания, как надвигающаяся туча на ясном небе, как постоянная угроза чего-то ужасного, которую Джейн почти ожидает увидеть за каждым углом. Она уже готова оставить надежду на успех, когда у больничной аптеки взгляд ловит фигуру в белом халате со знакомыми светлыми волосами, покрытыми гелем. — Виктор, — зовёт она и машет ему рукой. Должно быть, он не заметил её появления, потому что он подпрыгивает, как будто звук его имени — это выстрел, а она — пуля, летящая прямо в него. У него в кулаке зажата прозрачная бутылочка с розовыми таблетками, и, увидев Джейн, он прячет руку за спину. Однако та возникает с другой стороны, полускрытая от взгляда. — Прости, — говорит Джейн, подходя ближе, — я не хотела тебя напугать. — Ты не виновата, — отвечает он, кривясь, — три капризных пациента, медсестра в ярости, а я успел выпить только две чашки кофе. — Сурово. Он прикрывает лицо ладонью и смотрит на неё сквозь пальцы. Его глаза кажутся буквально налитыми кровью. — Ты даже не представляешь, насколько. Прожив в больнице примерно треть своей осознанной жизни, Джейн может себе представить, насколько Вэйл зависим от кофе. (Но у него в другой руке всё ещё спрятана бутылочка с таблетками, он смотрит вглубь коридора через её плечо и слишком старательно пытается изобразить беззаботную улыбку всякий раз, когда она смотрит на его лицо.) — Итак, — говорит он, пробегая пальцами по волосам и опуская руку, — что привело тебя в старое жилище? Ты же здесь не из-за моих просроченных книжек, верно? — Вообще-то, срок твоих книг заканчивается только в субботу. Эмма присматривает за библиотекой, а я помогаю Мэри Маргарет, и… — Джейн прерывается, изучая его лицо, — и я бессовестно отрываю тебя от чего-то важного, да? — Нет, — он шевелит рукой с таблетками, и те дребезжат в пластиковой бутылочке. — Точно? — спрашивает она. — Ну, не совсем, — поправляется он, — меня действительно ждёт пациент. (И, судя по тону его голоса, один из тех капризных.) — О. Прости. — Ничего. Несколько минут ожидания его не убьют. — Его улыбка вдруг соскальзывает с лица, и он резко отводит глаза. Внезапное подозрение скручивается в железный узел. Может быть, у Джейн и нет магии, но она библиотекарь, а Вэйл — книга, напечатанная крупным шрифтом. — Надеюсь, это не кто-то из моих знакомых, — говорит она, — и с ним ничего серьёзного. — Прости, Джейн, ты же знаешь, я ничего не могу сказать. Разглашение информации — это крупное нарушение врачебной тайны. — Я знаю. Я не хотела лезть не в своё дело, — но это не совсем правда. Она хотела, потому что она хочет знать всё, она устала от секретов и скрытой полуправды. Всё это время Эмма ещё ни разу не ошибалась, и то, что Румп ждёт в кабинете Вэйла, может объяснить, почему в последнее время он ходит так медленно и так тяжело опирается на трость (и почему улыбается ей так, словно говорит «прощай»). Виктор пихает руки вместе с таблетками в карманы. Его плечи ссутулены, и он смотрит на кафельный пол. — Прости, что не получается поболтать, но мне правда нужно бежать. Она отступает в сторону. — Спасибо. — Передавай привет мистеру Голду. — Конечно. Я пере… — Вэйл проходит целых два шага, прежде чем пошатнувшись и почти падая останавливается. Он медленно оборачивается и с затравленным выражением смотрит на неё. (Стыд, тяжёлый и удушающий как шерстяное одеяло, ложится на её плечи.) Она закусывает губу. — Прости. — И ты прости, — говорит он. Ему незачем говорить, за что он просит прощения. Джейн уже слишком много чего потеряла, чтобы не распознать сочувствие, увидев его. Бутылочка таблеток с именем «Голд, Румпельштильцхен» на этикетке наполовину выглядывает из кармана доктора Вэйла.***
Неопределённость по ощущениям похожа на попытку переварить камни. На холодную кожу и дрожащие пальцы, на слишком медленное движение в ускоренной реальности. Она похожа на всё и ничего, на хаос, замеченный краешком глаза. Джейн хочет спрятаться под одеяло, с книгой и чашечкой чая, пока реальность не перестанет кувыркаться и не пообещает вести себя хорошо. Но вместо этого она делает вид, что всё в порядке. Она забирается в кресло перед телевизором и открывает книгу, используя её как щит. Она заставляет себя улыбаться, скрывая волнение, и выдерживает две партии в бинго. Она кивает в ответ на вопросы Мэри Маргарет, говорит, что «в порядке, просто устала», и пытается не искать взглядом чёрный Кадиллак на парковке больницы, когда они отъезжают. И к тому времени, как Мэри Маргарет высаживает её у библиотеки, улыбки Джейн изнашиваются. Паника поднимается и опускается по её позвоночнику словно вышедшая из-под контроля машина. Она толкает входную дверь и заходит в вестибюль. Среди полок бродит несколько людей, потерявшихся в той особой тишине, что бывает только в библиотеках, но у главного стола, к счастью, никого нет. За ним сидит Эмма, держа в одной руке чашку кофе, а в другой — толстый том «Отверженных» в мягкой обложке с потрёпанными уголками. — Можно тебя на минуточку? — спрашивает Джейн, пытаясь говорить ровно. Костяшки пальцев ноют от сжимания слишком длинных рукавов свитера. Эмма неспешно делает глоток кофе, затем кладёт книгу на стол, обложкой кверху. — С Голдом что-то не так? Эмма моргает. Затем говорит: — Да… — она снова откидывается на спинку кресла, как будто машина с паникой ездит и по её позвоночнику тоже. Она вздыхает и потирает руками лицо. — Теперь — когда ты об этом заговорила — да. Она выглядит… как будто сбросила с плеч тяжкий груз. Что-то горячее бурлит у Джейн в животе. Её щёки горят, несмотря на ледяные, трясущиеся пальцы. В глазах собираются слёзы, превращая Эмму в экспрессионистический портрет женщины со светлыми волосами в синей майке. — Что с ним? Это серьёзно? Он поправится? Это рак? Размытая Эмма смотрит вниз, на свои руки, и не отвечает. — Почему он не сказал мне? — Всё ещё нет ответа, и жар, разгоревшийся в животе Джейн, поднимается к горлу. Она гневно смотрит на Эмму. Девочка-подросток, перебирающая секцию графических романов, оборачивается и смотрит на них. Джейн вытирает слёзы рукавом и пытается понизить голос. — Почему ты мне не сказала? Эмма поджимает губы. — Ты помнишь этот момент в «Отверженных», ближе к концу? — О чём ты? — Просто выслушай меня. — Эмма, какого черта… — Поверь мне. — Как я могу? Если ты скрывала это от меня кто знает сколько времени?.. — Ты можешь просто выслушать? — В этот раз оборачивается не только девочка из секции графических романов. Эмма делает глубокий вдох и поднимает руки. — Послушай, я обещаю, что на все свои вопросы ты получишь ответы. Просто… позволь сделать это по-моему, ладно? Я прочитала почти всю эту дурацкую книгу ради того, чтобы помочь тебе. В словах Эммы нет никакого смысла. Вообще-то, ни в чём нет смысла. Весь мир — книги, еда, бессонница и тысячи всяких мелочей, с которыми она научилась справляться — всё отходит на второй план. Руки дрожат, а страх наполняет вены ледяной кашей, поэтому она кивает. — Ладно. Хорошо. Эмма кивает в ответ и допивает кофе, затем ставит чашку на стол и берёт в руки книгу. Она кладёт её перед Джейн, накрывая сверху ладонью, как будто клянётся на Библии. — Итак, ты помнишь, что ближе к концу «Отверженных» Жан Вальжан сбегает, чтобы умереть в какой-то дыре? И он заставляет Мариуса пообещать, что тот не скажет Козетте, потому что он полный придурок и думает, что Козетте будет лучше без него? Ну, — Эмма делает глубокий вдох, — сначала я подумала, что Мариус должен просто нарушить обещание и рассказать ей. Но всё же, обещания важны. Так как же ему поступить? — Эмм… — Не отвечай, это риторический вопрос, — Эмма откидывается на спинку кресла, позволяя рукам соскользнуть с книги. Она складывает их на груди. — Как бы там ни было, думаю, Мариусу лучше бы найти способ и сдержать обещание, и в то же время рассказать всё Козетте. Понимаешь? Джейн моргает. Этот странно специфический литературный пример совсем не помогает унять её страхи. — Ничего. В любом случае, это никак не связано с реальной жизнью, — Эмма снова наклоняется вперёд и берёт в руки свою чашку. Кажется, она не может сидеть спокойно. — Как бы там ни было, я знаю: Вальжан сказал оставить его одного, но могу поспорить, что ему было бы намного лучше, если бы Козетта была рядом, даже если бы это продлилось всего лишь несколько месяцев. — Эмма выжидающе смотрит на неё и продолжает: — И это просто ужасно, потому что теперь Мариус должен жить с чувством вины — зная, что будь он чуточку проворнее или сообразительнее, он сумел бы найти лазейку, и Вальжан не смог бы уехать и умереть до того, как Козетта узнает о происходящем. Не думая, Джейн говорит: — Козетта всё-таки успевает попрощаться. Мариус рассказывает ей в конце. — О, я ещё до этого не дочитала, — Эмма хмуро смотрит на книгу, — спойлер. На мгновение Джейн кладёт руку на книгу, затем смотрит на Эмму. Облегчение на лице женщины в момент сменяется настойчивостью, и Джейн замечает напряжение и беспокойство в её обведённых тёмными кругами глазах. — Мне нужно идти, — Джейн смотрит в сторону окна, открывающего вид на главную улицу Сторибрука и ломбард на углу. Эмма берёт книгу и начинает листать страницы. — Да, и правда нужно.