Не забудь меня

Джейн свернулась клубочком на жестком пластмассовом стуле в углу своей палаты и в четвертый раз пролистывает "Джейн Эйр". Она уже прочитала романы Остин, и "Графа Монте-Кристо", и все книги Виктора Гюго, которые только смогла раздобыть, она промчалась по медицинским триллерам доктора Вэйла и по романам Руби (а Эмма не слишком любит читать, но вот принесенная Генри сказка о Джеймсе и гигантском персике легла в растущую стопку), и теперь она вновь вернулась к истоку. К сестрам Бронте. К Джейн, Рочестеру и Торнфилд-Холлу. И ничего, что половину страниц она запомнила наизусть (ведь в ее памяти почти ничего не хранится, вот ей и легко запоминать), потому что они успокаивают ее. Они - старые знакомые. Странно, что история девушки, у которой не было своего дома, помогает ей почувствовать себя в безмолвной больничной палате чуточку уютнее. Она читала четырнадцатую главу, когда услышала голоса. К счастью, они раздавались не в ее голове, нет, это были Эмма и доктор Вэйл. Они остановились, но в холле так тихо и пустынно, что через раскрытую дверь она отчетливо слышит их разговор. Они этого не знают. - Мне это не нравится, - говорит Эмма. - Мне тоже. - Тогда почему мы это делаем? - Потому что таков закон. Эмма - шериф, но она бормочет что-то вроде: "К черту законы", и Джейн почти улыбается. - К сожалению, шериф, наше мнение не играет тут никакой роли. Он - тот, с кем полагалось связаться, случись с ней беда, - и Джейн понимает, что они говорят о ней, - и его следовало известить, как только ее привезли сюда. Мы и так предельно затянули с этим. Она слышит шелест ткани и скрип ботинок и догадывается, что Эмма схватила Вэйла за рукав. - Вы знаете, что он пытался сделать. Кровь застывает в жилах. Не о мистере ли Голде они говорят... Он опасен, она знает. Эмме он не нравится, она знает. Она не знает, что он "пытался сделать", но он (почти) совершил убийство и он (очевидно) сыпал угрозами, и он опасен. (Просто - не для нее). И, возможно, они не пускают его к ней, вот почему она уже несколько дней почти не видит его, только иногда встречается с ним взглядом на улице, или когда он регулярно покупает кофе на вынос в "У Бабушки" в восемь утра. Но вполне естественно, если он и есть тот, с кем должны были связаться, случись с ней беда. Он - человек, который любил Белль. Которого Белль любила. ("По ком звонит колокол"... колокол.... Беллл... эту книгу она тоже прочла). Вэйл все еще говорит что-то, и Джейн прикусывает нижнюю губу, и опускает книгу, и выпрямляется. Она наклоняется вперед и склоняет голову набок, чтобы лучше расслышать его слова. - Все уже сделано. Я не могу больше лгать ему. Если она хочет его видеть, ее физическое состояние давно допускает это. Шаги заглушают ответ Эммы. Голос доктора Вэйла раздражен. - Мне жаль, шериф, но это все. Я скажу ей, что он здесь. Он негромко стучит в дверь. - Джейн, могу я войти? Она встает, стискивает ладонями подол вязаного зеленого свитера. - Кто здесь? - спрашивает она. Она ощущает секундный укол совести за то, что подслушивала, но, еще сильнее вцепившись в свитер, она заглушает укор. Вэйл заходит в палату. Эмма проскальзывает следом, ее руки в карманах, на лбу складки недовольства и раздражения. Джейн слегка улыбается Эмме и ослабляет хватку на свитере для того, чтобы помахать ей. - Привет, Белль, - говорит Эмма в ответ. Доктор Вэйл касается Эммы локтем, и та поправляется: - То есть, Джейн. Джейн смотрит на Вэйла. - Кто пришел? Он поднимает руку. - Во-первых, мне жаль, что мы раньше вам не сказали. Это могло бы стать для вас некоторым потрясением... Эмма перебивает его: - Твой папа. Вэйл стискивает зубы. Это известие падает в ее и так уже зыбкое представление о реальности, как стеклянный сосуд, брошенный в глубокий колодец. Но когда сосуд достигает дна (когда ее сознание пошатывается, и сердце пронизывает боль, и взмывает надежда, потому что у нее есть отец, и она не одна), ее дрожащие губы складываются в почти-улыбку. - Мой...- ее голос обрывается. Ее глаза расширяются, а руки стискивают свитер крепче, чем она могла бы себе представить. - Мой отец? Они оба молчат. Время, кажется, прячется, растягивается в вечность. Она смотрит на них, она знает, что в ее глазах сверкают почти-волнение и почти-надежда (и больше почти-счастья, чем в какой-либо из этих пустых длинных дней). - Морис Френч,- в конце концов говорит Вэйл. - Мо, - в тот же миг говорит Эмма. - Где он? - В кафе, - Эмма кладет руки на пояс. - Я здесь ни при чем. Вэйл оборачивается к Эмме, прищурив глаза. Та поднимает брови. - Что? И, возможно, ей следует спросить, о чем они спорят, почему Эмма настроена подозрительно, почему они ей сразу не сказали, почему отца, как и все остальное в этом городе, скрывали от нее. (Почему честность здесь так редка. Почему мистер Голд смотрит на нее печальными карими глазами и всегда говорит ей правду). Но она не спрашивает. Она просто стоит и ощущает, как все то, что связано с отцом, прокатывается по ней волнами пурпурного дыма. - Вы хотите, чтобы мы привели его сюда? - спрашивает Вэйл. Она улыбается настоящей, подлинной улыбкой, которая раскрывает ее губы, и прищуривает ее глаза, и помогает приглушить одинокую, тихую боль в ее груди. - Нет, - говорит она, и смотрит на свой чемодан с одеждой у стены. - Я пойду к нему.

***

Ее смелость начинает таять к тому времени, когда она достигает кафе, но Эмма уже пошла вперед, и пейджер Вэйла спрятан в заднем кармане ее брюк (и на ней голубая блузка, которую она еще ни разу не надевала). И она идет вперед. Она идет, и ее каблуки стучат по полу, и она смотрит, не отрываясь, на яркую куртку Эммы, и прижимает к себе "Джейн Эйр", чтобы подавить душащее волнение. Эмма отходит в сторону, брови девушки все еще сдвинуты, губы плотно сжаты. В первый раз за эти месяцы (в первый раз на ее памяти) Джейн видит своего отца. Он крупен, у него широкий нос и веселое лицо. (Ей внезапно становится страшно подвести его). На нем куртка цвета хаки, белая кепка и джинсы, испачканные в грязи, и даже издалека она видит мозоли на его руках. (Она боится разочаровать его, как она уже разочаровала многих). Он заканчивает разговор с Эммой, и она слышит его голос - низкий, тяжелый, с сильным акцентом, как у нее. И она видит его волосы, каштановые и вьющиеся, как у нее. Его глаза скрывает тень от кепки, но она боится, что они окажутся карими (и старыми, и грустными, и что для него она всегда будет Белль, и всегда будет не больше, чем знакомой незнакомкой). Эмма складывает руки на груди и кивает Джейн, и флорист - Мо Френч, ее отец - снимает кепку. Он взглядывает на нее голубыми глазами и улыбается (она боится, что он окажется чудесным человеком, и она не сможет оправдать его ожиданий). Он отталкивает Эмму и мчится к ней, словно бык. Тяжелый грохот ботинок по плитке, тяжелая улыбка, тяжелые звуки - "Белль" - падают с его губ, словно молот, и прежде, чем она успевает выставить книгу между своим слабым телом и его мощным, его тяжелые руки обнимают ее. Его руки на ее спине. И она не знает его. И он касается ее. И он почти плачет, и он зовет ее "доченькой". И он Мо Френч, флорист, ее отец, (и от него пахнет землей и нарциссами), и она позволяет ему держать ее в объятиях, пока, наконец, его руки не становятся стенами вокруг нее (и сбежать становится важнее, чем быть в безопасности). Она высвобождается. Она выставляет вперед руки и говорит: - Пожалуйста, пожалуйста, не надо. И он отпускает ее. Его глаза (голубые, как ее), расширяются. - Прости меня, - говорит он. Он нерешительно протягивает к ней руку. Несмотря на то, что у нее кружится голова, она удерживается на ногах. Она видит возле себя на полу ботинки Эммы, и она крепче прижимает к груди книгу. Пейджер доктора Вейла в кармане, и ей удается выговорить: - Все... все в порядке. - Белль, я не хотел... Она не Белль. Но она боится разочаровать его, поэтому она поднимает глаза. Его глаза (того же оттенка) встречаются с ее. Она кивает и пытается спрятать слезы за улыбкой. - При... присядешь, отец? Счастье словно делает его в десять раз мельче, его глаза окружены гусиными лапками, и его лицо покрывается морщинками, как смятый лист бумаги. Он хватает ее за руку (и это нестерпимо, пульс учащается, и хочется вырваться), и он сжимает ее (и не замечает, как это причиняет ей боль), и она хотела бы вспомнить его (потому что тогда этот жест станет лаской, а не пыткой). Он ее отец, и он не кажется чудесным (как она надеялась и опасалась), но она и не разочаровала его. И поэтому она продолжает улыбаться, когда он ведет ее к столику и выдвигает для нее стул. Они разговаривают. Точнее, он говорит. Она иногда задает вопросы, и слова текут из его уст, как ручеек, тихий и музыкальный. Истории из магазина, пересыпанные смехом. Годы сплетен, накопленных в этом городке. И грусть. Как он жил так долго один. В окружении фотографий покойной жены, постоянно надеясь на звонок, который сообщит ему, что теперь врачи разрешат его дочери вернуться домой. Как он едва не потерял Белль, даже после того как нашел ее. Как он больше никогда не совершит той же ошибки. Он улыбается, и пытается сжать ее руку, и говорит, что у них есть шанс. Начать все с начала. С самого начала. Шанс обрести все то, о чем он мечтал, и на что надеялся, даже если она ничего не помнит о своей матери, даже если она хочет теперь называться Джейн, а не Белль, - потому что они наконец вместе. Больше ничто не разделяет их. (Забавно, как это "ничто" дает ему надежду, а вот ее гонит прочь ото всех, кого она когда-либо знала). Это забавно, и она смеется, но смущение гасит ее смех и раскалывает на половине пути, словно фарфор, который разбили о цементную стену. Отец не замечает этого, и говорит обо всем и ни о чем, пока не раздается сигнал его часов. - Мне пора возвращаться, - говорит он. - Обеденный перерыв закончился, и надо открывать магазин. - Я рада была повидать тебя,- говорит она. - И я, - отвечает он, но его улыбка тяжела, и его глаза тяжело смотрят на нее, и он медлит уходить. Он ждет чего-то. - Знаешь, я скучал по тебе. Она улыбается и кивает. Он поднимается, но не уходит. Он теребит свои часы, поправляет, и возится с ремешком. - Ты... ты не... ты же придешь пообедать со мной... придешь? Это не совсем просьба, и не совсем распоряжение, и не совсем приглашение (и не совсем мольба, какой была та просьба о ланче с гамбургерами). Это не совсем то, чего она хочет, но и не то, чего она не хочет. Это слишком поспешно, и слишком неясно, и слишком самоуверенно, но он надеется на ее ответ, и, возможно, это ее второй шанс. И она говорит: "Да". Они уговариваются на среду, и она позволяет ему поцелуй в щеку. Он уходит. Эмма сворачивает газету и миг спустя возвращается с купленным в автомате пакетом печенья. Джейн Эйр встречает в гостиной Торнфилд-Холла Рочестера, а Джейн Френч ждет среды.