Играй всю ночь напролет

Suddenly I turned around and she was standin' there With silver bracelets on her wrists and flowers in her hair. She walked up to me so gracefully and took my crown of thorns. «Come in», she said, «I'll give you shelter from the storm». Bob Dylan – Shelter From The Storm

На часах почти час ночи; Кастиэль открывает дверь и включает свет. Его однокомнатная квартирка выглядит точно так же, какой он оставил ее утром. На секунду ему хочется, чтобы она стала более уютной, но она не такая и никогда такой не была – он хотел пожить здесь совсем недолго, пока не найдет место получше, но ничего так и не сложилось. Не то чтобы он собирался переезжать в ближайшее время, особенно учитывая сегодняшний разговор со своим боссом Захарией – и это, на самом деле, стало лишь верхушкой айсберга из всех неприятностей, что у него случились за… долгое время. Сегодня пятница, а это значит, у него есть два дня, которые он может посвятить самому себе, хотя вряд ли он будет делать что-то особенное. Кастиэль опасается грядущего понедельника, на самом деле. Он садится на кровать и смотрит на фотографию на тумбочке: там изображены они с Анной в день его выпуска, она обвила его рукой за шею и выглядела очень счастливой. Он вздрагивает и отворачивает фотографию, чтобы не видеть ее, и игнорирует мигающий красный огонек на автоответчике. Габриэль наверняка оставил сообщение о похоронах, и слушать его совсем не хочется. Кастиэль вздыхает, открывая свою сумку и извлекая оттуда коробку с едой из китайского ресторанчика, находящегося в соседнем квартале. Это вовсе не пятизвездочный ресторан, но зато дешевый, и Кастиэль еще ни разу там не отравился. В коробке лежат несколько простых роллов с начинкой, упакованных в пенопластовый контейнер. Он тянется за одним и, взглянув на часы, понимает, что сейчас без одной минуты час ночи. Небольшая, почти незаметная улыбка появляется на губах, а рука его тянется к маленькому радио на тумбочке, установленному на частоту 112.3 FM, где несколько месяцев назад он наткнулся на одну интересную программу. Анна всегда говорила, что изюминкой какой-нибудь ночи станет его звонок в эфир, куда каждый день пробиваются другие люди. А Кастиэль всегда пожимал плечами и говорил, что она глупышка. В груди у него что-то сжимается, когда он вспоминает об этом разговоре. Он на секунду останавливается взглядом на телефоне, а затем, ровно в час ночи, из приемника доносится знакомая мелодия, означающая начало программы. Полминуты ничего не слышно, а затем из динамиков струится теплый, глубокий голос: – Привет! Если вы только что подключились и не знаете, что происходит – это говорит Дин Винчестер, и вы слушаете «Играй всю ночь напролет», только на WNCY, с этой минуты и до трех часов. Я, черт возьми, надеюсь, что никто из вас не планирует спать сегодня ночью, потому что если вы не позвоните, я, скорее всего, потеряю работу, и тогда вы поймете, что все пропало. Итак, как насчет того, чтобы вам позвонить мне, а я пока поставлю хорошую музыку для разогрева? Вы же знаете, что это честная сделка! Я уверен, вы только об этом и мечтаете. Именно поэтому пока вы набираете номер 917-555-4211, я привью вам безупречный музыкальный вкус. Это Led Zeppelin и их песня Traveling Riverside Blues. Вы знаете, что хотите ее услышать. Начинает играть музыка, и Кастиэль записывает название песни в маленьком блокноте, который всегда держит рядом с радиоприемником. А потом… ну, почему бы и нет? Он должен с кем-нибудь поговорить, хоть с кем-нибудь, и «Играй всю ночь напролет» – самая успешная ночная программа на WNCY именно потому, что туда можно позвонить. Проконсультироваться насчет музыки, посвятить кому-нибудь песню, поговорить о книгах, обратиться за советом, как починить двигатель автомобиля, например, или же просто поговорить. Не то чтобы от идеи поговорить с Дином Винчестером захватывает дух – будто разговариваешь с какой-то знаменитостью – ведь возможно, что Кастиэль вовсе не дозвонится. Тем не менее. Кастиэль поднимает трубку и набирает номер. –– За двадцать минут до конца программы Дин ставит Enter Sandman для какого-то парня, который заказывает ее для своего лучшего друга-фаната «Металлики», получившего вчера диплом («О, я с радостью разбужу еще кого-нибудь! Должен сказать, у твоего друга потрясающий вкус»), и расслабляется в кресле, ожидая конца песни. На линии висит еще один звонок, и после него вся работа за день – хотя в его случае, скорее за ночь – будет выполнена. Сейчас уже настал тот период, когда ему хочется проводить на станции побольше времени, но, с другой стороны, он счастлив, что ему вообще посчастливилось быть здесь. Иногда ему действительно не верится, что у него есть собственная программа. Это удивительно, особенно если учесть, что это практически единственная вещь во всей его жизни, с которой у него получилось сделать все правильно. Все это действительно началось из-за чистой и счастливой случайности, которые у Дина происходили не так уж и часто, и он более чем благодарен за представившийся шанс. На самом деле, впервые он зашел в здание WNCY в качестве уборщика, а не диджея. Не то чтобы он жаловался – он приехал из Лоуренса с маленькой суммой денег, на машине отца и в его старой кожанке. Дин нашел свою первую (плохо оплачиваемую) работу очень быстро, всего за два часа, и если бы этого не случилось, ему пришлось бы суетливо толкаться по городу в поисках чего-то другого. Правда, потом он нашел еще одну временную подработку в автомастерской неподалеку от радиостанции, где владельцу иногда нужна была еще одна пара рук. Тоже работа, как ни крути. Потому что когда он сдает экзамены после выпуска из школы, то понимает, что это просто не для него. Ему кажется, что пусть уж лучше младший брат получит деньги на учебу в колледже, потому что Дину все равно. Все, чего он хочет – это чинить автомобили, ведь, на его взгляд, это удивительное занятие. Потом Дин и его отец (на которого он как раз работает) попадают в серьезную аварию, и выясняется, что у них нет страховки. Они продают дом, чтобы оплатить нескончаемые больничные счета за физиотерапию, но их отец не протестует – он умирает через два дня после случившегося. Дин проводит шесть месяцев на больничной койке. Так что не стоит его обвинять за то, что он вдруг испытывает острое желание резко сменить обстановку. Хотя Дин мог бы продать половину вещей из автомагазина, но он и так чувствует себя неправильно, продавая дом, который покрывает все долги. Ему нужно оставить немного денег, чтобы открыть новый счет в банке. И Дин думает, что в один прекрасный день, возможно, он снова захочет вернуться к ремонту машин. Узнав о планах Дина на будущее после продажи дома, Сэм предлагает ему переехать в Калифорнию, где тот учится в Стэнфорде – они могли бы делить квартиру между собой, и тогда бы пришлось платить меньше. Бобби, партнер их отца в магазине, предлагает ему деньги, но Дин, придя в себя после аварии и прожив неделю, решает, что смена обстановки ему подходит больше всего. Нью-Йорк – первое, что сразу приходит в голову, и он полагает, что будет здорово поехать туда. Кроме того, оказывается, что у Бобби есть подруга, которой принадлежит бар в Ист-Виллидж, и Бобби говорит, что она может выделить ему место пожить на первое время. И Дин принимает решение: ехать. После той ночи проходит полтора года; он моет полы, как обычно, и однажды наступает особенно хороший день, потому что он, наконец, накапливает достаточно денег на менее дерьмовую квартиру, чем та, в которой он живет сейчас. Он ютится там еще с тремя едва знакомыми ему людьми, у которых нашлась свободная кровать, и они указали это в прикрепленном на двери радиостанции объявлении. В тот день Ник Монро, ведущий программы с одиннадцати вечера до часа ночи, неожиданно звонит и говорит, что заболел – и это за двадцать минут до эфира. Кто такой Ник? О, очевидно, он чрезвычайно порядочный парень, обладающий удивительными знаниями в музыке, но с чертовски огромной палкой в заднице. Так или иначе, все остальные сотрудники станции либо заняты, либо попросту не могут его прикрыть. В этот момент кто-то из редакторов видит Дина в коридоре и подбегает к нему. Это выглядит примерно так: Редактор: «Эй, Винчестер!». Дин: «Да, сэр?». Редактор: «Энди Галлахер сказал мне, что ты можешь хорошо болтать, когда в настроении. Это правда?». В тот момент Дин очень удивляется. Энди – странный парень, создавший программу об альтернативном образе жизни, которого на путь истинный наставили пара книг Хайдеггера. Дин слушал его достаточно, чтобы понять, кого тот из себя представляет. Они разговаривали во время перерывов в его эфирах, но все равно Дин был поражен, что тот вспомнил его имя и что вообще его помнил. Дин: «Ну, я думаю…». Редактор: «Он еще сказал мне, что ты неплохо в музыке разбираешься. Это правда?». Дин: «Да, можно так сказать, но…». Редактор: «Можешь прикрыть этого придурка Монро через пятнадцать минут? Да или нет, быстро. Мы в отчаянии». Дин: «О, да». Должно быть, все не просто так само падает ему в руки, думает он. Оригинальный формат программы заключается в том, что Ник выбирает певца и обсуждает его со слушателями в течение двух часов. Когда Дину говорят, что сегодняшняя тема – «Joy Division», он отвечает, что не знает о них так много, чтобы говорить целых два часа. Он разбирается в классическом роке, в блюзе и металле, но никак не в Joy Division. И вот именно поэтому он просто начинает говорить и ужасно радуется, принимая звонки слушателей, болтая и получая от этого определенное удовольствие. В конце концов, Ник болеет в течение всей недели, а программа Дина получает огромный успех. Он никогда не задает одну тему на все два часа, с ним всегда приятно поговорить, и, видимо, тем самым он и делает слушателей счастливыми. Он даже никогда не воспринимает эту программу как свою работу, потому что просто любит обсуждать любимых исполнителей или же просто рассуждать на случайные темы. Один раз он даже рассказывает какому-то парню, как починить двигатель его машины, и тот присылает радиостанции по электронке абсолютно неловкое письмо с благодарностью. Короче, после того, как Ник возвращается, Дин продолжает вести уже свою собственную программу, но в другое время, и ставит много музыки – за это его и любят. Также увеличивается и его зарплата, меняется расписание, а еще стоит сказать, что работа с музыкой – именно то, о чем Дин мечтал. Он не тратит ни единой секунды на раздумья и подписывает контракт. Ему отводят два часа каждую ночь на программу, и он называет ее «Играй всю ночь напролет», потому что это неплохо звучит, и еще Уоррен Зивон*, по его мнению, сильно недооценен. Сейчас его программа – самое популярное ночное шоу на всей радиостанции, он безумно его любит и получает хорошие деньги за то, что никогда не видел в лицо людей, с которыми болтает каждую ночь. У него никогда не получалось построить более-менее длительные взаимоотношения с кем бы то ни было, но слушать незнакомцев – это то, что он может делать на «отлично». По существу, он делает это постоянно, за исключением того времени, когда ему звонят Сэм или Бобби, или когда он напивается в баре у Эллен. В данный момент своей жизни сильнее всего Дин беспокоится только о работе. Конечно, у него есть несколько друзей, пусть и не совсем близких – это Энди и еще Чак, который принимает все его звонки с семи вечера до пяти утра. У Дина теперь есть любимый бар, которым владеет подруга Бобби Эллен. Кроме того, он обзавелся крышей над головой, потому что он купил себе стоившую до отвращения дешево квартиру. Единственной проблемой становится дорога на работу из его окрестностей – это ад на земле, и время от времени ему кажется, что он уже не так сильно любит свою машину. Однако он все же никогда всерьез не задумывается о поездках на общественном транспорте. Опять же, как всегда шутит Сэм, единственные долгие отношения, которые когда-либо были у Дина с кем-то помимо членов его семьи, у него были с его машиной. Как бы нездорово это ни звучало. Именно поэтому Дин терпит пробки и проблемы с парковкой и все равно продолжает ездить на ней. Хотя стоит сказать, что сейчас все уже более-менее устоялось: чтобы купить квартиру, ему пришлось продать Бобби свою долю в автомагазине и все же взять у него ссуду, но ее выплата не стала проблемой, и Дин хорошо справляется. Однако, так или иначе, за спиной у него оставалась пара абсолютно неудачных отношений – и они не касались его машины. Тем не менее, иногда он думает, что выбрал название «Играй всю ночь напролет» потому, что знает припев этой песни и чувствует, словно это и его жизнь тоже – слушать песни уже распавшихся групп**, и он, по большому счету, чертовски счастлив делать это. Он также может согласиться, что жить на юге – это отстой, хотя сам он из центральной части страны – суть от этого не изменится. Кроме того, вы слышали о бруцеллезе***? Разве можно подцепить что-то более клевое, чем это? Черт, он реально не должен думать, куда катится его жизнь, прямо во время программы. Но сегодня действительно очень жаль, что он не может работать дольше. «Металлика» заканчивает играть, он берет себя в руки и наклоняется ближе к микрофону. – И это были Metallica – Enter Sandman, поздравляю с новой песней в копилке! Так, у нас новый звонок, а сразу после мы начнем скучать друг по другу до завтрашнего вечера. Слишком грустно, да? Так, кто тут у нас… Он читает небольшую записку от Чака – своего коллеги и близкого друга, который пьет обычно больше него самого, и Дина это, как правило, устраивает, – и косится на него. – Кастиэль, ты с нами? – Да. Привет, – доносится с другого конца линии, и вот же черт. У него низкий, глубокий и спокойный голос, и если бы Дина спросили, чем бы тот мог зарабатывать на жизнь, он ответил бы, что из Кастиэля получился бы крутой оператор в сексе по телефону. Но это не то, о чем он должен сейчас думать. Определенно, надо больше спать. – Привет, приятель. Раскрой нам свои тайные замыслы, что заставило тебя позвонить по этому номеру, а не спать, как нормальные люди? – О, я не спал бы в любом случае. И у меня нет особых причин для звонка, я не рассчитывал, что попаду в эфир. – Хочешь сказать, что ты просто испытывал судьбу, и нам не о чем поговорить? Это не проблема. Иногда тема совсем не нужна. – Я знаю… Я… Слежу за этой программой последние месяцев шесть. И я думаю, ты всегда знаешь, чем занять эфир. Дин не должен обращать внимания, но поневоле сравнивает его голос с прикосновением мягкого бархатного вельвета к коже. – Ничего себе, это круто. Приятно знать, что ты и все остальные прониклись моей идеей. Кастиэль издает смешок. Дину кажется, что в этом звуке есть что-то неправильное, но решает не обращать внимания. – Если быть до конца честным, у меня нет ни одной идеи, о чем можно поговорить. Я позвонил, потому что мне захотелось это сделать, но я редко так себя веду. – Это плохо. Делай то, что тебе подсказывает интуиция, и жизнь станет прекрасной и удивительной. – Я приму ваш совет к сведению, спасибо. – Можно без формальностей, парень. Так, самое время спросить тебя, какую поставить музыку. – Я знаю. Было бы здорово, если… – Кастиэль останавливается и продолжает говорить спустя несколько секунд. – Если бы ты мог поставить для меня одну песню. Знаешь, я… Я никогда не был особо музыкальным человеком, мне нравятся некоторые группы, и всех их я узнал, слушая тебя. На секунду Дина посещает странное чувство – это случается, когда он понимает, что его программа оказывает влияние на жизни незнакомцев, но потом отбрасывает эту мысль в сторону. Он никогда не был тем, кто вершит чьи-то судьбы. – Хорошо, договорились. Я выберу для тебя песню, но дай мне подсказки, чтобы я знал, с чего начать. Я имею в виду, скажи мне, что тебе нравится. Хотя нет, подожди, просто скажи любимого исполнителя. И песню. Если она у тебя, конечно, есть. – О, есть… Я… Мне нравится Боб Дилан, очень сильно. Дин не может удержать себя от мысли, что Кастиэль говорит книжным языком. – Окей, классика, да? А что насчет песни? Я думаю, должно быть что-то вроде Desolation Row. – Мне она нравится, но нет. Моя любимая – это… The Lonesome Death Of Hattie Carroll, – говорит Кастиэль, и Дин очень удивляется. Необычный выбор. Ему нравятся непредсказуемые люди. Хотя это круто, и теперь ему интересно знать, почему Кастиэль выделяет эту песню – она ведь такая мрачная. Или, по крайней мере, Дину так кажется, потому что эта песня о богатом белом парне, убившем чернокожую официантку и получившем за это шесть месяцев тюрьмы, а все потому, что судья был расистом. Это мрачно. Не то чтобы ему не нравятся депрессивные песни, но эта – само воплощение тоски. Ну что ж, это можно обсудить до того, как он включит музыку. – Ого, хороший выбор. Можешь назвать хоть одну причину, почему она тебе нравится? Я не имею в виду, что Дилан вообще воплощение счастья и все такое, но это мрачно даже для него. – Я не думаю, что она мрачная, скорее наоборот. Но… – Нет, нет. Подожди. Не говори мне. Теперь я заинтригован, мне надо немного подумать. И, кажется, я знаю, что могу для тебя поставить. Почему бы тебе не позвонить в другой раз и не сказать мне, понравился ли тебе мой выбор или нет? – спрашивает Дин, точно зная, что тот перезвонит. Он достаточно хорошо понимает людей по голосу и может различить, лжет ли человек. Тем более, у Кастиэля есть повод позвонить, да и говорит тот так, будто ему действительно хочется обсудить что-то плохое, но не решается произнести это вслух. Его голос тихий и спокойный, но Дин чувствует, как зудят края его маски. И он почему-то думает, что хочет еще поговорить с ним. – Идет, – говорит Кастиэль немного удивленно. – Договорились. Дин уже знает, что поставит для этого Кастиэля. Если ему нравится Боб Дилан, значит, ему вообще нравится классика. Он говорит такими же книжными словами, поэтому фишка в том, что Дин не может просто поставить долбаных Slayer. Кастиэль ведь и сам говорит так, словно он – запертая в клетке птица, не знающая, как выбраться наружу, даже когда затворка открыта. О, да, думает Дин. Сейчас вопрос только в том, поставить ему оригинал, версию Джонни Кэша или кавер в исполнении k.d. lang? Ну, доверимся интуиции. – Так, народ, на сегодня все. Я оставлю тебя на проводе с Bird On A Wire Леонарда Коэна в исполнении Джонни Кэша. Не то чтобы я не люблю Леонарда Коэна, но у меня тоже есть свои предпочтения. Спокойной ночи, и не забудьте настроиться на нас завтра! – говорит он и кликает мышкой на экране, благословляя mp3 и современные технологии. Like a bird on the wire, like a drunk in a midnight choir I have tried in my way to be free Убедившись, что все в порядке, он откладывает наушники, прощается с Чаком и выходит из комнаты. «Дом, милый дом, я иду», – думает он, направляясь в свою двухкомнатную квартирку и ощущая бесконечное счастье. Хотя иногда он мечтает, что сможет жить прямо на радиостанции. Но у него, по крайней мере, есть работа, которая на сегодняшний день закончена. Что может быть лучше, верно? По пути домой он ломает голову над интересующей его мыслью, как кому-то может нравиться «Хэтти Кэрролл», или как кто-то может говорить, что она ему нравится и в то же время называть ее чертовски мрачной. Или на самом деле все наоборот, и теперь ему искренне интересно. –– Дин думает об этом весь следующий день; когда он приходит в студию в полночь и ждет, пока Ник закончит работу, то говорит Чаку, что если Кастиэль позвонит, тот должен ему сказать, что Дин поговорит с ним во время какой-нибудь песни. Ему бы стоило беспокоиться об этом. Обычно он не разговаривает со своими слушателями вне эфира, это должно быть правилом номер один. Или это правило вообще должно стоять выше всех других. Уделять одному из слушателей больше внимания, чем остальным – это непрофессионально и вообще не его дело, потому что Дин – профессионал. И еще Кастиэлю, кажется, не хочется говорить при всей ночной аудитории слушателей, и поэтому Дину реально хочется постараться и узнать, что на самом деле у того на уме. К тому же, это всего на один раз. Ничего страшного, верно? В пятнадцать минут третьего ночи Чак вручает ему записку. «Твой парень позвонил пять минут назад и сейчас висит на линии. Что ему сказать?». Дин кивает и берет ручку; I Fought The Law в исполнении группы The Clash подходит к концу. «Подождать еще пять минут». Чак кивает, и Дин принимает следующий вызов; и да, он чертовски рад, когда звонящий просит поставить Light My Fire для жены, потому что она очень любит The Doors, и сегодня годовщина их встречи на премьере фильма Оливера Стоуна. Дин кивает и говорит: «Конечно, кстати, знаешь, у меня есть чудесная версия», и ставит ту, что длится не шесть минут, а девять, а затем просит Чака соединить его с Кастиэлем. – Привет, – говорит он. – Здравствуй, – отвечает Кастиэль тем же невозмутимым голосом, – я очень смущен. Должно быть, ты не… – Я решил принять твой звонок не в эфире. Я подумал, что ты хотел бы поговорить только со мной, а не со мной и моей аудиторией, или я не прав? – Ты не… Но как… – Чувак, это моя работа. И я типа с ней очень хорошо справляюсь. – В этом я не сомневаюсь,– говорит Кастиэль и, Господи, он произносит это так уверенно. Обычно мало кому удается убедить Дина, что он делает все хорошо, но сейчас он чувствует себя чудесно. Великолепное ощущение. – Итак, почему тебе нравится эта песня? Ты хотел выразить протест, или что? – говорит он, понимая, что они должны обсудить все до того, как закончится песня. Кастиэль снова хихикает, и Дин чувствует себя на удивление очень правильно. – Я не ходил на демонстрации так часто, как мне бы хотелось, но отчасти все же это причина. И мне нравится эта песня не потому, что я считаю ее мрачной. – Ну, да, может, она не совсем подходит для компании друзей. Это значит, что я еще немного подумаю об этом. Это сложно. – И тебе нравятся сложности? – Черт, да, серьезно. Вчера ты позвонил не просто так. На другом конце линии тишина. В точку. – Просто, эм, я же сказал тебе, – продолжает Дин, когда не получает ответа, – я в этом разбираюсь. Тебе нужно с кем-нибудь поговорить, и я еще в прошлый раз понял, что ты не хочешь говорить при всех, вот я и дал тебе шанс. Я прав? – Ты не ошибаешься, да. – Слушай, это даже не мое гребаное дело, и я не должен сейчас с тобой разговаривать вот так, вне эфира, но если ты хочешь что-то сказать, пока никто не слышит, сейчас самое время. Секунд на пятьдесят повисает тишина; Дин слышит дыхание в трубке. – Ты… ты очень проницательный, но я боюсь, что нам не хватит трех минут. Дин понимает, что у Кастиэля есть тема для разговора. А это значит, что Кастиэль может позвонить еще раз. И почему-то ему нравится эта идея. – Да, верно… Тогда, если захочешь набрать меня еще раз, я увижу и поставлю тебя на первое место в очереди. И я подумаю над песней еще немного. – Это… невероятно мило с твоей стороны. – Чувак, опять же, это моя работа, и я люблю сложности. – Ты кажешься человеком, который говорит правду, – тихо произносит Кастиэль, и Дин проклинает Light My Fire, которая подходит к концу. – Ты знаешь, где меня найти, – говорит он, отключая вызов и принимая звонок от следующего слушателя. Когда в эту ночь он приходит домой, то находит среди пластинок альбом The Times They’re A-Changin’ Боба Дилана и ставит ее второй стороной, устанавливая иглу на последнюю песню. William Zanzinger killed poor Hattie Carroll With a cane that he twirled around his diamond ring finger At a Baltimore hotel society gath’rin’ And the cops were called in and his weapon took from him… Чем больше Дин слушает, тем больше понимает, что, она, черт побери, на самом деле не мрачная. Особенно когда в концовке поется: «Прижимай платок к лицу сильнее, настало время для слез». Именно поэтому Led Zeppelin нравятся ему куда больше, чем Боб Дилан, но, очевидно, и в его песнях есть над чем подумать. –– На следующий день Кастиэль не перезванивает. Дин чувствует странное разочарование. Во время программы кто-то просит дать ему пару советов насчет книг. Он говорит, что никогда не промахивался с «Бойней номер пять», и говорит, что сегодня суббота, поэтому они увидятся уже через два дня! Дин прислушивается к пожеланию слушателя и ставит Buffalo Springfield – For What It’s Worth, потому что тот больше любит сольник Нила Янга. Когда Дин приходит домой, то трижды слушает «Безмолвное убийство Хэтти Кэрролл», пока не впадает в короткую депрессию, а затем переключается на ранних The Rolling Stones. –– Кастиэль перезванивает в понедельник, и ему везет, так как ждать совсем не приходится. Когда Дин общается с другим слушателем, то пишет записку Чаку и решает, что аудитория должна услышать что-то действительно офигительное, поэтому включает Like A Hurricane от Нила Янга и Crazy Horse с альбома Weld – эта версия длится четырнадцать минут и даст достаточно времени. По крайней мере, Дин на это надеется. – Ты даешь отличные советы. Я имею в виду книгу Воннегута, – начинает Кастиэль, и Дин удивленно поднимает бровь, говоря в маленький микрофон. – Чувак, ты уже прочел? – У меня не было планов на выходные, – отвечает Кастиэль, не уточняя, а Дин его не расспрашивает. – Так что? Тебе понравилось, да? – Очень. Ты должен давать больше таких советов. Эта книга и другие, что ты порекомендовал, были очень интересны. – Чувак, ты что, серьезно прочитал «Джонни взял ружье» потому, что я так сказал? Последний человек, который прочитал эту книгу по моему совету – это мой брат, и, насколько я знаю, весь следующий месяц ему снились кошмары. – Я не намекаю, а говорю, что так и есть, и я думаю, что они прекрасны. Я признаю, что прочитал много классики, но немного и… литературы последних лет. В смысле, двадцатого века. Ты действительно даешь хорошие советы. – Ну, спасибо, я думаю. Это… ну. Круто, я полагаю? И еще, дай мне подсказку. Я не могу понять, почему «Хэтти Кэрролл» тебя не удручает? Дину кажется, что Кастиэль ухмыляется. – Это связано с концовкой. – Концовкой? Но это самая депрессивная часть! – Ты должен слушать внимательнее, – парирует Кастиэль, и Дин качает головой. – Прекрасно. Это становится непосильной задачей, но все в порядке. Теперь мне нужно понять. – Ты преувеличиваешь. – Моя жизнь все равно не особо интересна, ну, за исключением работы. Хотя с другой стороны – и не заскучаешь. – Я понял, почему у тебя так. Моя жизнь тоже, на самом деле, совсем не увлекательна. – Ты что, бухгалтером работаешь или кем? Кастиэль фыркает. – Заткнись. Я работаю в страховой компании. – Тебе это не нравится… – Откуда ты знаешь? – Чувак, ты сказал это с таким энтузиазмом, будто с твоей машины испарилось колесо, и у тебя нет запаски. С той стороны провода доносится тихий смешок и фырканье. – Ты очень проницательный. – Я же говорил – это я умею. И вообще, если тебе понравилась «Джонни взял ружье», попробуй прочесть «Репортажи». Майкл Герр. Он хорош. Хотя не советую, если у тебя слабый желудок. Если ты ее прочитаешь, то вряд ли осилишь еще раз. – Ну, спасибо. Я дам тебе знать, – говорит Кастиэль, хотя последние слова звучат не очень уверенно. – В любое время. Люблю разговаривать с теми, кто уже это прочел. Еще немного они обсуждают книги, и, когда Дин видит, сколько осталось времени до конца песни, задается вопросом, как она может так быстро закончиться. –– – Подожди-ка, у тебя есть любимчик среди слушателей? – Сэмми, заткнись. Дин ненавидит, когда его младший брат умничает, особенно если Дину приходится держать телефон между плечом и ухом, зажав его щекой, и нести кофе. Сейчас всего-то пять часов, а он проснулся десять минут назад, и теперь пытается найти интересную музыку, с которой можно было бы начать день, среди разбросанного по всему полу в гостиной винила. Кроме того, ночью ему опять снилась чертова авария, и настроение упало до нуля. – Ты с ума сошел? Что интересного случилось в твоей жизни за последнее время? Не то чтобы Сэм ошибался. – Ой, да ладно. Я просто… Я не знаю. Он позвонил, мы познакомились, и я просто чувствую, что мне с ним комфортно, тем более, нас никто не слышит. И ему понравился мой вкус в книгах. – Тогда он совершенно безнадежен. – Эй, Воннегут крут! – Да, точно. Что еще расскажешь? – О, я не знаю. Мы болтаем. Еще даже двух недель не прошло, и он звонит не каждый день, но это не самое странное. Бывает. – Я думаю, что он действительно не сталкер какой-нибудь. Слушай, я тут подумал – в конце следующего месяца у меня весенние каникулы, сразу после окончания семестра. И знаешь, я так давно тебя не видел, может, я мог бы погостить у тебя? Настроение сразу же улучшается, потому что он не видел Сэма с тех пор, как уехал из Лоуренса. – О, это классно. Вы можете пожить в гостиной. Диван раскладывается, так что ты уместишься. Я пару раз на нем спал, и даже спина на следующее утро не болела. – Ты уверен? Мы могли бы поселиться в отеле, это не… – Нет, это не проблема. Когда у тебя каникулы? – Примерно через полтора месяца, если я не ошибаюсь. Если ты не уверен… – Сэм, я живу один. Да, я уверен, никто не жалуется. Вы двое поместитесь. Дай только знать, когда приедете, ладно? – Прекрасно, решено. А ты в это время не флиртуй слишком много со своим слушателем. – Я ни с кем не флиртую! – Да, я в этом уверен. – Ты такая сучка. – Как и ты, придурок. Заткнись. На этом разговор завершается, и Дин не может избавиться от ощущения, что все идет так, как и должно. По крайней мере, он все еще регулярно болтает со своим братом, хотя он на это и не надеялся, когда Сэм уехал в колледж, хлопнув дверью. Папа не был в восторге от такого прощания. Он вздыхает и допивает кофе, затем прослушивает еще несколько записей, решая, что сегодня хороший день для классических Lynyrd Skynyrd. Он пытается включить проклятую «Хэтти Кэрролл», но понимает, что не может переварить эту депрессию и выключает, так и не дослушав до конца. –– Кастиэль звонит этим же вечером, и Дин ловит шанс, когда кто-то расспрашивает про некую Патти Смит. Он быстро ставит Land (которая длится приблизительно девять минут), прежде чем принять его вызов. Вот именно тогда начинаются странности. – У тебя что-то случилось, – ровно произносит Кастиэль, прежде чем Дин успевает что-нибудь сказать. Он не спрашивает, а говорит уверенно, и Дин задается вопросом, как тот, черт возьми, понял. – Как ты узнал? – Ты говоришь по-другому, когда делаешь то, что тебе действительно нравится. И так всегда происходит… – Черт, теперь всей аудитории будет интересно, что со мной? – Необязательно, ты хорошо это скрываешь. Я не думаю, что многие заметили. – Можешь объяснить, как ты это понял? – Я… Скажем, у меня есть опыт, собственный жизненный опыт. Дин кивает, но ничего не говорит, полагая, что это личное, и он не должен совать свой нос, куда не просят, хотя и задается вопросом, что, черт возьми, Кастиэль мог бы рассказать. – Это просто. Я попал в аварию с отцом однажды, и… я не люблю думать об этом. Иногда вспоминаю, и у меня скачет настроение. Прости. Я не хотел на тебя это сваливать. – Ох, перестань. Я все понимаю. – Ага. Он умер, я нет. Все из-за этого, я думаю… просто, вот так. Кастиэль вздыхает, а Дин удивляется, как он мог все так испортить. – Сколько осталось времени? – Ох. О… пять или шесть минут, я думаю. Почему ты спрашиваешь? – Моя сестра. Она умерла за день до того, как я тебе позвонил. На секунду Дин не может заставить себя что-нибудь сказать, и тишина оглушает. – Черт, мне т… – Это тоже был несчастный случай. Она переходила дорогу, когда кто-то выехал на «встречку», другая машина уходила от столкновения и сбила ее. Стечение обстоятельств. Она умерла на месте. Я даже не смог приехать на похороны. – Почему? Она далеко живет? – Ну, отчасти да, хотя она была одним из тех двух родственников, с кем я до сих пор общался. Давай предположим, что это было стечение обстоятельств, хотя это долгая история. Но мы часто болтали, она приходила ко мне в гости, а теперь она умерла. Другой мой родственник сейчас не может со мной разговаривать, и я должен был кому-нибудь это рассказать – просто не мог больше молчать. И что прикажете говорить в таких случаях? Дину звонили, просили что-нибудь поставить, может, даже что-нибудь для друга, который умер на прошлой неделе, но об этом легче думать, чем сказать, особенно, когда слушают другие. – Я… мне очень жаль. Правда. Я понял, это просто… это как иметь дыру в груди, которая сжирает тебя изнутри, да? – Да. Да, это так. Я просто… Это случилось две недели назад, и… Извини. Я не должен был… – Эй, это я все начал, так что все нормально. Слушай, мне пора идти, песня почти закончилась, но… настройся на нас завтра, ладно? – Ох. Да, конечно. Тебе не нужно мне напоминать, я всегда слушаю. Правда, не знаю, смогу ли я позвонить, потому что надо работать с документами, но я точно буду слушать. Улыбка появляется на губах Дина, и в уголках глаз собираются морщинки, когда он принимает следующий вызов и выключает Патти Смит, уже зная, что поставит завтра. –– Ему совсем не стыдно (может быть, совсем чуть-чуть, но хорошо, что его никто не может увидеть, правда?), потому что весь следующий день разбирает записи Боба Дилана. Это глупо, и ему совсем не обязательно в них закапываться – он даже не знает Кастиэля, но по какой-то причине между ними образовалось что-то вроде связи, и они быстро нашли общий язык. У Дина никогда не получалось так легко начать общаться хоть с кем-нибудь, и семья тут не считается – это уже другая тема. И еще в голосе Кастиэля вчера вечером поверх уверенности Дин услышал кое-что новое, маленькое и приятное, и у него внутри все скручивается, едва он вспоминает это. В любом случае, Дин вовсе не фанат Боба Дилана. Конечно, как только он начал вести свою программу, то тратил половину крохотной зарплаты («не сдаться и выжить!») на покупку новых записей. Естественно, он и так многое знал, но не мог оставаться на месте, ему нужно было развиваться, поэтому он добавлял в свою коллекцию все от Элвиса до Wolfmother. А Боб Дилан – это вообще чертовски важно для музыкальной индустрии, так что у него есть все его альбомы, хотя он и не слушает их днями напролет. Поэтому он уверен, что найдет что-нибудь, потому что только этим он и может заниматься. В конце концов, он сокращает свой выбор до двух песен – I Shall Be Released и Every Grain Of Sand – и ему становится совсем смешно. Он же ведь на самом деле не сможет решить, какая из этих песен больше подходит, и обсудить это с Кастиэлем. Дин не знал, что тот был назван в честь ангела, но как-то раз загуглил его имя и выяснил все. Это говорит о том, что Кастиэль вышел из религиозной семьи, и это, в общем-то, логично. Может, вторая песня подойдет ему больше, потому что она с альбома Shot Of Love и все такое, но Дин вряд ли сможет поставить в эфир песню с самого плохого альбома Дилана – по мнению Дина, конечно. Учитывая, что Дилан написал эту песню в свой так называемый христианский период (или в кого он там верил). С другой стороны, I Shall Be Released, конечно, более приятная, ему больше нравится альбом, на котором она выпущена, но эта песня может показаться очень личной. Однако это может сработать, потому что она о смерти. И пусть остальной альбом – полный отстой, это Дина уже не волнует. Кроме того, это Кастиэль любит Боба Дилана, а не Дин. В конце концов, Дин решает, что пора заключать мир со своим вкусом и воспитывать своих слушателей на тему хорошего блюза, поэтому сегодня он поставит Every Grain Of Sand. Ему потребовалось почти полчаса, чтобы решить это. И необязательно эта песня должна всем понравиться. –– Случайно он подслушивает разговор редакторов с радиостанции, говорящих о том, что полиция, наконец, поймала сукиного сына, который около месяца назад в Харрисоне сбил несчастную девочку. Дин расспрашивает их, пытаясь казаться как можно более незаинтересованным, и так узнает об Анне Милтон: тридцать три года, успешный менеджер в театральной компании, умерла такой нелепой смертью. В онлайн-газете среди списка ее братьев и других родственников Дин ищет имя Кастиэля. Но когда он начинает читать некрологи, видит, что у всех очень странные имена, и Кастиэль – не исключение. Например, у нее есть братья Михаил, Габриэль, Рафаэль и Уриил, все они скорбят и скучают по ней. Господи боже, они все названы в честь ангелов, но Кастиэль нигде не упоминается, ни в одной статье. Это странно, думает он, но не зацикливается особо. В конце концов, Кастиэль упоминал, что не поддерживает общение с большинством своих родственников, если Дин, конечно, ничего не путает. И почему-то внутри появляется грусть, которую он не испытывал уже очень давно. –– Кастиэль включает радио без пяти час ночи; половина доделанных документов лежит перед ним. Он вздыхает и делает глоток горячего чая из стоящей по левую руку кружки. Работы хватит на всю ночь, и надо управиться до утра, потому что сейчас место в страховой компании он никак не может потерять. Даже если он мечтает, что мог бы время от времени не работать. В такие времена, как сейчас, например. Но он не может отказаться от заработка, поэтому допивает чай и снова берет ручку. Кастиэль не думает, что когда-нибудь жалел о тех вещах, которые мечтал осуществить в колледже, а сейчас для них совсем нет времени. Он носится со страховками, и Габриэль постоянно оставляет ему сообщения на автоответчике, не сообщая своего номера, чтобы хоть как-то помочь. Кастиэль вздыхает, прежде чем начать проверять счета, и слышит знакомую мелодию, означающую начало программы. По крайне мере, ближайшие два часа плохими не будут. – Привет! Если вы только что подключились и не знаете, что за чертовщина происходит, то я Дин Винчестер, и вы слушаете «Играй всю ночь напролет», только на WNCY с этой минуты и до трех утра в эфире все ваши любимые песни. Главное – просто позвонить, нам нравятся случайные звонки, в основном потому, что без них наша программа не имеет смысла. Так берите же свой телефон и набирайте 917-555-4211, ладно? Мы ждем вас! А на самом деле, пока мы ждем, я включу вам кое-что для начала. Как вы все знаете, я обычно ставлю то, что мне нравится, чтобы поднять настрой, и сегодня… скажем так, у моего друга сегодня совсем мало времени, и я полагаю, что я включу что-нибудь для него. Он знает, кто он, кстати, так что я не буду называть его по имени. Только не удивляйтесь этому особенно, завтра мы вернемся к нашим обычным эфирам. А сейчас я оставлю вас с Every Grain Of Sand – оригинал Боба Дилана. Я имею в виду, оригинал из бутлегов, а не альбомную версию. Запомните, какие драгоценности я вам ставлю. Звоните нам! Пальцы Кастиэля дрожат так сильно, что он вынужден отложить ручку в сторону, иначе случайно исчеркает лист. Он сомневается, что Дин мог обращаться к кому-то еще, кроме него, вздыхает и продолжает слушать. Он всегда любил эту песню, но никогда не слышал в этой версии, и сейчас у него просто захватывает дух. In the time of my confession, in the hour of my deepest need When the pool of tears beneath my feet flood every newborn seed There’s a dyin’ voice within me reaching out somewhere, Toiling in the danger and in the morals of despair Don’t have the inclination to look back on any mistake, Like Cain, I now behold this chain of events that I must break. In the fury of the moment I can see the Master’s hand In every leaf that trembles, in every grain of sand… Все три минуты он сидит неподвижно, а когда песня подходит к концу, задается вопросом, как так случилось, что тот, с кем он ни разу не встречался, понимает его лучше, чем собственная семья.