Грозовой перевал: история вопиющей дурости

             История любви — вопиющей дурости «Ты знаешь, что Мэгги намедни нашла? Ты знаешь, что Мэгги намедни нашла? Нашла жениха, дурака и бездельника, И сердце разбила у бедного мельника. Был мельник хорош, и в труде и в беседе, Отважен, как лорд, и прекрасен, как леди. Другой был невзрачный, пустой паренёк, Но туго набит был его кошелёк. Один обещал ей любовь и заботу, Другой посулил посерьёзнее что-то: Гнедую лошадку с коротким хвостом, С уздечкой в колечках, седлом и хлыстом. Ох, деньги имеют изрядную силу, Коль можно девицу купить за кобылу. Приданое — важная в жизни статья, Но дай мне любовь, дорогая моя!»       Роберт Бёрнс, «Мэгги с мельницы» «…У автора непреодолимая страсть к дли-и-и-инным, сложносочинённым и сложноподчинённым предложениям»       Цитатник        «Грозовой перевал» — история «великой, бурной, страстной, неистовой любви».       Любая аннотация очень доступно донесёт этот не подлежащий ни малейшему сомнению факт, будь то книга или одна из многочисленных экранизаций, от которых давно рябит в глазах. В этой истории есть всё, что нужно неравнодушному читателю: -Трагедия на пустом месте, и как следствие — пара местечковых призраков; -Герой-который-очень-сильно-любил-Героиню-и-всю-жизнь-оплакивал-её-несусветную-дурость; -Героиня-которая-очень-сильно-любила-Героя-но-замуж-вышла-за-соседа; -Тряпка-муж, разрытая могила и высосанные из пальца семейные драмы.       Словом, замечательная история любви для детей тринадцати лет.       Действующие лица: Хитклиф: главный герой — почти-что-Ромео. Сволочь редкостная; Кэтрин Эрншо-Линтон: припадочная пустоголовая бабёнка; Эдгар Линтон: муж и комнатная собачка, по совместительству.       История любви Хитклифа и Кэтрин уместится в гениальной по своей ёмкости фразе из четырёх слов: они были одним целым. Когда влюблённые являют собой одно целое — им наплевать на весь мир и мало что в жизни может их разлучить. Но кому может быть интересна история безмятежного сосуществования и счастливой любви без драм, даже если двое счастливцев, в конечном итоге, сожрали бы друг друга живьём?       Эмили Бронте разделила эти половинки одного целого с мастерством прирождённого рассказчика и опытного хирурга. Богатей в золотых локонах прочно встрял поперёк взаимного и ожидаемого счастья, почти как у Чехова - «другой богатый старик!»       «Грозовой перевал» — история большой и чистой любви, история потрясающей душевной скудности, и мораль сей басни незамысловата: пинай ближнего своего в минуту душевной слабости и сразу полегчает, пусть и ненадолго. А если пнуть с оттяжкой не получается, нужно плакать, «пока не заболеешь», грызть от злости перила, заполучить нервную горячку, морить себя голодом, бесноваться, метаться, обвинять ближних в чёрствости и эгоизме, колотить пятками по ковру, помереть в нервных судорогах и оставить читателю напоследок вполне устойчивое впечатление: "Блин, дура какая-то!"       Хитклиф, со всеми фиалками в своей нечёсаной неделями голове, рядом с милой Кэтрин выглядит зачастую сущим ангелом. Ну, вот представьте на минутку: у вас есть Хитклиф и вы его очень сильно любите; по крайней мере, во всеуслышание заявляете об этом, когда вам предоставляется такая возможность: «Бла-бла-бла, мой Хитклиф» высокопарным слогом через каждые два абзаца. И вот вам делает предложение ваш давний воздыхатель, тот самый, в золотых локонах, который тоже очень сильно вас любит и, в отличие от Хитклифа умыт, воспитан и богат, что очень важно. К тому же ваш воздыхатель первостатейный подкаблучник, и вы понимаете, что будете его гнуть, как вашей душеньке угодно, а он и не пикнет. Словом, вы говорите: «да», а Хитклиф, по вашему мнению, перетопчется и потерпит. И вообще, замуж за соседа вы выходите только ради Хитклифа и исключительно в его интересах.       Хитклифа вы очень сильно любите, но замуж за него не пойдёте, потому как не желаете унизиться до вечно грязного батрака и не хотите жить в нищете. А вот когда у вас будет богатый муж, то вы Хитклифу поможете встать на ноги и будете с ним, как прежде, неразлучны. Муж никуда не денется, ваши истинные чувства к Хитклифу поймёт без подсказки и мешать не станет. Конечно, мужья-подкаблучники только для того и существуют, а если ваш законный тюфяк посмеет пикнуть что-нибудь, уж вы ему покажете! Для начала станете биться головой об буфет, а потом умрёте. Чтобы муж сразу понял, какая же он жестокая, бесчувственная скотина.       Хитклиф, весьма конструктивная личность, от такого поворота событий немедленно сбежал в ночь, дабы выковать счастье своими руками, а Кэтрин пребывала в шоке и прострации. Вот живёшь, никого не трогаешь, считаешь, что ты пуп земли для всего рода людского, а уж Хитклиф и подавно ради тебя все свои чувства засунет куда подальше, будет ходить на коротком поводке и в рот тебе заглядывать, жить на деньги твоего мужа и дверь вам в спаленку отворять, а он, эта бесчувственная скотина, взял и сбежал, куда глаза глядят, чуть не в одном исподнем! Дёрнуло же его услышать, как ты обсуждаешь со служанкой свои далеко идущие матримониальные намерения и какие эпитеты ты применяешь к нему, самому любимому на свете, за глаза!       День-другой Кэтрин бегала, поджав хвост, как нашкодившая собачонка, затем билась в припадке, а после счастливо вышла замуж. И были они с мужем счастливы-пресчастливы, даже когда милой Кэти вожжа под хвост попадала, и тогда муж-объелся-груш запирался в библиотеке или чулане и советовал шёпотом из-за двери: "Вы только ей не перечьте!", "Вы её не раздражайте!"       И Кэтрин была безбрежно счастлива, а то как же!       Хитклиф, конечно, её очень сильно любил, но в чулан его загнать — это вряд ли. Таких развлечений Кэтрин была бы напрочь лишена, как и тихой семейной радости — неторопливо наматывать на кулак мужнины нервы и подробно рассказывать, как ужасно он её огорчил и расстроил, и с какой немыслимой жестокостью вздумал ни с того, ни с сего её раздражать.       В самый разгар этого безоблачного жития не мальчиком, но мужем вернулся на родину Хитклиф, и тут же всем всё припомнил, и мстя его была страшна.       Кэтрин сначала очень сильно обрадовалась, раскатала губу и решила, что будет помыкать своим дорогим Хитклифом будет неразлучна со своим дорогим Хитклифом, как прежде. Благо он теперь богат, умыт, соответствует, и поддерживать знакомство с ним будет не зазорно даже её муженьку.       Однако муженёк закусил удила и однажды наотрез отказался продолжить приятное знакомство. Кэтрин была в ярости. Слюнтяй, да как он смеет! Ему что, не нравится, что Хитклиф вытирает об него ноги? Причём в его же собственном доме? Сам виноват! Нечего было подслушивать под дверью! Что за дурная привычка — подслушивать под дверью! И ненароком услышать, что говорит о тебе твоя милая жёнушка за глаза.       Словом, Кэтрин наступила на те же грабли. Она не упускала ни малейшей возможности поизмываться над своим благоверным, но очень уж не любила, когда её ловили на горячем. Поэтому муж — тиран и деспот, имеет дурную привычку подслушивать под дверью и весь скандал в доме только из-за него! Ах, как она несчастна, как несчастна: Хитклифа больше на порог не пустят, только потому, что у её дурака-мужа не ко времени разыгралось любопытство.       Хитклиф тоже её не радовал — вместо того, чтобы преданно валяться у неё в ногах и скулить от такого небывалого счастья, положил глаз на сестрицу муженька, Изабеллу. Вернее, на её приданое, что никак не мешало ему зажимать девицу в кустах за амбаром. Кэтрин лопалась от злости, делала вид, что её это не касается, и говорила Хитклифу гадости. Хитклиф и ухом не вёл, делал что хотел, а Кэтрин отбрил в два счёта, когда ей вздумалось прочитать ему наставления.       А тут ещё у муженька прорезался голос, он стал визжать и топать ножкой, и Кэтрин решила, что с неё хватит! Она всего лишь хотела сохранить Хитклифа как друга, а муж так мелочен и ревнив! А Хитклиф «дружиться» с ней наотрез отказывается и смеет игнорировать команду «к ноге»! Раз так, она ещё покажет этим двоим! Она нарочно себя погубит и разобьёт их жестокие неблагодарные сердца! Сказано — сделано.       Кэтрин безотлагательно решила умереть, заперлась и стала очень сильно мучиться. И ждала, что муж вот-вот явится с повинной, а муж всё не являлся. Он сидел в библиотеке и ждал, когда его благоверная перебесится, и был не в курсе, что милая женушка ему назло пытается опухнуть с голоду вот уж три дня как. Потом Кэтрин открыла дверь своей комнаты и тоном Примадонны Захудалого Театра попросила миску каши, потому-что-она-кажется-умирает-чтоб-вы-все-знали!       Да, миска каши — просто незаменимая вещь, когда пытаешься умереть с голоду.       Натрескавшись до отвала гренок и напившись чаю, Кэтрин стала умирать дальше, переваривая ужин, заламывая руки и причитая, что никому нет до неё дела, и как ужасно, оказывается, умирать, когда этому процессу никто не сочувствует.       – Я умираю! (пафос) Я на краю могилы!!! (пафос-пафос) А этому человеку всё равно! Я хочу умереть!!! (пафос-пафос-пафос) Ах, не нужно мне было… ик… есть! Мне нужно срочно умереть, и тогда муж очень сильно пожалеет!       Потом у Кэтрин по расписанию случился припадок, и муж наконец явился, отдирая на ходу от седалища накрепко приросшее сиденье стула. И первым делом наподдал служанке за то, что ему «вовремя не доложили», а Кэтрин, наговорив мужу всяческих гадостей и отведя душу, снова стала ангелом во плоти, кроткой страдалицей и бедной овечкой. И самым естественным образом оказалась на сносях на довольно приличном сроке - и на последнем издыхании.       Далее по сюжету грядёт последняя встреча воистину несчастных влюблённых.       Хитклиф — того же поля ягода, что и Кэтрин, совершенно не отдавал себе отчёта в том, какое огромное счастье обошло его стороной и, проклиная на все лады несчастного мужа, ночи проводил под окнами своей ненаглядной. И как положено в приличном романе о любви, стоило мужу выйти за порог, Хитклиф сразу же прорвался к своей Кэтрин. И целовал он её, и обнимал, и Кэтрин его тоже обнимала и очень сильно плакала. А потом не удержалась — собрала весь сарказм, положенный ей Богом в этот день, и повесила на Хитклифа всех собак по поводу их прекрасной, но так жестоко загубленной любви. И припечатала сверху самым справедливым обвинением за всю историю существования любовных романов:       – Ты, Хитклиф, меня убил, чтоб тебе жить сто лет!       Хитклиф, который и впрямь обладал цветущим здоровьем, взвился под потолок, засопел, прослезился и прицельно плюнул ядом откуда-то сверху:       – Коль рожа крива, то нечего на зеркало пенять!       То есть, следуя канону, в английском классическом дамском романе он сказал что-то вроде:       – Не кажется ли тебе, любимая моя Кэтрин, что выйти замуж за соседа, а после хлопать глазами и дрожащим голосом утверждать: «Я только хотела, чтобы нас с Хитклифом никогда не разлучали!» — это, по меньшей мере, странно!       Загнанная в угол Кэтрин вышла из положения с честью: откинулась на подушки, закатила глаза, заломила руки и запричитала, обращаясь почему-то к служанке: «Вот, Нелли, он не любит меня, бла-бла-бла, он не спасёт меня от могилы, бла-бла-бла, это не мой Хитклиф, бла-бла-бла, потому что настоящий Хитклиф в моём сердце, бла-бла-бла!» А над ней стоял и глотал слёзы, надо полагать, какой-то подозрительный, не обитающий в её сердце неправильный Хитклиф, и он наверняка делал неправильный мёд. Словом, Кэтрин была в своём репертуаре и не упустила случая поизмываться всласть, даже находясь при последнем издыхании. Неудивительно, что у Хитклифа сдали в итоге нервы.       Потом они друг дружке сразу всё, конечно, простили и возрыдали в голос. Сначала рыдали по очереди, после рыдали одновременно, пока муж не вернулся из командировки. Кэтрин облилась слезами, забилась, как обычно, в припадке и померла в третьем часу утра по местному времени. Скорее, лопнула от злости, как глупый мыльный пузырь, чем зачахла от нестерпимой тоски, как гласят многочисленные аннотации.       От нестерпимой тоски, как опыт учит нас, не умирают. От непереносимой тоски незамедлительно меняют мужей: постылого бросают, не задумываясь, ибо думать тут не о чем, и живут долго и счастливо с любимым, во веки веков, аминь. Во все времена и в любую эпоху. Вот единственная правда жизни, а всё остальное — домыслы слегка больного воображения.       Последующие события в романе занимают двадцать лет и в ключе семейно-родственных отношений очень сильно напоминают «Санта-Барбару».       Кэтрин призраком бродит по болотам, Хитклиф носится за ней, аки Мизгирь, а когда не носится — пинает с оттяжкой и ближних своих, и всю округу в придачу. При этом он умудряется очень трогательно предаваться печали, и в конце концов умирает в ненастную дождливую ночь, за двадцать лет окончательно изнурив себя онанизмом , и хоронят его рядом с Кэтрин.       В итоге по округе бродит парочка неугомонных призраков, надо полагать, трогательно держась за руки. И если верить старому слуге, можно увидеть, как эти двое выглядывают из окна комнаты Хитклифа в каждую дождливую ночь со дня его смерти.