***
Питер Блад, оказавшись в роскошной каюте хозяина «Голдбсоро», с невольным любопытством оглядел ее, подумав, что окружающая обстановка несет на себе вполне явственный отпечаток Востока. Но эта мысль недолго занимала его. В жестоком бою он потерял около трети команды убитыми, но тяжелораненых, к счастью, не было. Зная, что его корсарам предоставили все необходимое, он позволил себе не слишком беспокоиться об их состоянии и сосредоточился на пациенте, от которого зависели их жизни. На столе уже лежал кусок полотна, там же стояли несколько изящных серебряных кубков, кувшин, глубокая миска с водой и раскрытый сундук. Заглянув в него, Блад поразился разнообразию имеющихся лекарств, а набор хирургических инструментов, изготовленных из отменной стали и пребывающих в идеальном состоянии, вызвал у него профессиональное восхищение. На корабле явно не пренебрегали медициной. Не теряя зря времени, он засучил рукава рубахи и начал отбирать нужные ему средства и раскладывать на полотне инструменты, посматривая при этом на своего грозного пациента, неподвижно сидящего в кресле с закрытыми глазами. Позвякивание металла вывело того из состояния полузабытья. Открыв глаза, Рескатор сделал приглашающий жест и насмешливо сказал: — На абордаж, доктор. — С вашего позволения, монсеньор, — ответил Блад, подходя к нему. — Я начну с головы, ибо это одна из наиболее ценных частей тела. Сильные удары опасны, в том числе отдаленными последствиями, а у старины Нэда тяжелая рука. Как-то он на спор проломил дубовый стол, — с этими словами он пощупал пульс и проверил зрачки Рескатора. — В глазах не двоится? — Нет. Вы были бы рады, если бы этот ваш Нэд уложил меня, как быка на бойне? — в голосе Рескатора звучала ирония. — Отнюдь. Конечно, ваша смерть могла привести к упадку духа моряков «Голдсборо». Но с большей вероятностью она зажгла бы в их сердцах жажду мести и отчаянную ярость, благодаря которым они вполне были способны смять нас. В таком случае мне бы не с кем стало договариваться, и все закончилось бы крайне печально… — Блад ощупал место удара и хмыкнул: — Должен вас поздравить, монсеньор, ваша голова будто сделана из железа. Кости целы. — Хорошо, что не из дуба, — усмехнулся Рескатор. — А вы не лезете за словом в карман. — Так уж у нас, ирландцев, заведено, — вернул ему усмешку Блад. Обработав рану, он уже ловко накладывал повязку. — Без контузии, конечно, не обошлось, и еще несколько дней это будет вас беспокоить, но, думаю, все обойдется. Теперь посмотрим, что там с плечом. Лучше перейдете на это… ложе, — он показал на низкую и широкую восточную кушетку, стоящую у переборки. Рескатор подозвал Абдуллу, застывшего у дверей подобно изваянию, и с его помощью перебрался на кушетку. Прикосновение к плечу заставило его стиснуть челюсти. Синие глаза Блада серьезно взглянули на него, когда он вынес вердикт: — Пуля задела кость, вам придется пережить несколько весьма неприятных минут. Постараюсь сделать все как можно быстрее. Он отошел к столу и взял одну из бутылочек, потом сказал, показав ее Рескатору: — Лауданум. Порой это средство оказывает странное воздействие, а у некоторых и вовсе вызывает привыкание, но в данном случае без него не обойтись. Поможет притупить боль, и мы быстро закончим. Рескатор мгновение колебался, также зная о действии опия, входящего в состав лауданума, но, уж никак не меньше этого пирата желая разделаться поскорее со своими ранами, кивнул. Блад взял один из кубков, стоящих на столе, наполнил его водой из кувшина, потом тщательно отмерил необходимое количество лауданума и протянул кубок Рескатору. Выпив лекарство, тот некоторое время молчал, готовясь к неизбежному, потом сказал: — Приступайте.***
Вытерев пот со лба, Блад бросил взгляд на Рескатора, забывшегося тяжелым сном. Он чувствовал усталость, но об отдыхе не могло быть и речи. Сейчас надо будет заняться ранеными матросами «Голдсборо», а затем — проведать и своих корсаров. Лучи солнца, стоящего довольно низко, били в окна, рассыпая блики на золотых безделушках и освещая тяжелую, странно смотрящуюся на корабле мебель, которой была обставлена каюта. Блад убрал все инструменты обратно в сундук и оглянулся на мавра, который подобно верному псу сидел на корточках у дверей и не сводил с него немигающего взгляда. Понимает ли он хотя бы французский? Взяв сундук в руки, Питер направился к двери. Мавр встал. — Твой хозяин отдыхает, а я должен лечить других. Понимаешь? Тот не удостоил корсара ответом, но посторонился, пропуская его. Питер вышел из каюты и увидел, что корабли уже встали на якорь в одной из бухт Коровьего. Моряки на палубе с подозрением косились на своего недавнего врага. Он обратился к одному из них, тоже по-французски: — Проводи меня к остальным раненым. Когда он, совершенно измотанный, закончил оказывать им помощь, уже стемнело. Блад увидел Язона, коренастого сподвижника Рескатора, которому тот отдавал приказание расцепить корабли. Язон смотрел по-прежнему неприязненно, но не стал препятствовать, когда Блад сказал ему, что направляется теперь на «Арабеллу», а потом вернется, чтобы присмотреть за капитаном «Голдсборо» ночью. Язон отдал распоряжение спустить шлюпку, и вскоре Питер Блад ступил на палубу «Арабеллы» Корсары оказались заперты в твиндеке, их охраняли несколько человек, вооруженных мушкетами, а на борту распоряжался злобный гном по имени Эриксон. Блад скрипнул зубами, едва сдерживая гнев. Офицеры встретили своего капитана градом вопросов, но Блад слишком устал, чтобы удовлетворять их любопытство, и сказал только, что их жизням ничего не угрожает. И более того — он попытается добиться дополнительных уступок со стороны пленившего их Рескатора.***
Зеленоватые волны накатывали на песчаный берег внизу, ветер срывал с них пену, и она мерцающей взвесью плыла в воздухе. По ярко-синему небу стремительно летели облака, а до горизонта тянулась бесконечная вереница песчаных дюн с чахлыми пучками травы, стелющейся под порывами ветра. Жоффрей де Пейрак стоял на невысокой обрывистой гряде, идущей вдоль изрезанной линии побережья с множеством бухт и выступающих мысов, и чувствовал, как соленая водяная пыль оседает на его лице. Прямо перед ним в море лежали два острова, а вдалеке виднелся город в зубчатой короне белых стен. — Жоффрей! — Сквозь рокот прибоя он услышал ее нежный голос и обернулся: Анжелика, одетая почему-то в темную грубую одежду служанки и странной формы чепец, стояла всего в паре шагов от него… …Броситься к ней, сжать ее в объятиях, — живую, теплую, — забыть на мгновение о безвестной могиле, затерянной в пустыне… Сорвать нелепый чепец, освобождая золотой водопад ее волос, пахнущих ветром, зарыться в них лицом, вдыхая ее аромат, заглянуть в ее изумрудные глаза… Она никогда не являлась ему во снах. А может, он и не спит? Де Пейрак помнил, что был ранен… — Я умер? — спросил он. — Нет, любовь моя, — с улыбкой ответила она, — у тебя впереди еще много лет. Потом Анжелика высвободилась из его объятий, ее взгляд потемнел, стал тревожным: — Приходи за мной, Жоффрей! Я жду тебя здесь, — она обвела рукой пустынный берег. — Где «здесь»? Где это место?! — закричал он в отчаянии, потому что Анжелика стала отступать от него. Она не ответила, а солнце, выглянувшее из-за туч в эту минуту, ударило ему по глазам ослепительным светом. Силуэт Анжелики таял в этом неистовом свете, и рука де Пейрака, протянутая, чтобы удержать ее, ощутила лишь пустоту.***
Блад, задремавший на узком диване в каюте Рескатора, услышал, как тот беспокойно мечется на кушетке. Было еще темно, но, посмотрев в окна, он увидел, что уже начинается рассвет. На столе неярко мерцала зажженная лампа. Он подошел и склонился над раненым, лицо которого искажала мука — однако у Блада сложилось впечатление, что не телесные страдания были тому виной. С губ Рескатора сорвался глухой вскрик: — Анжелика! Не уходи… На его сомкнутых ресницах предательски блеснула влага. «Монсеньор Рескатор, а вы вовсе не из гранита и стали, как хотите казаться. Вам есть кого вспоминать… и кого оплакивать» Блад услышал, как пробили две склянки: пять часов утра. Рескатор открыл глаза. Обрывки сна, подобно клочьям тумана, все еще плавали вокруг него — сна, в котором он обрел и вновь потерял ее. Над ним склонялся смуглый темноволосый человек. Ах да, тот пиратский доктор… Однако Рескатор разглядывал его, словно видел впервые, — настолько разительным был переход от залитого солнцем неизвестного побережья к полумраку каюты. — Черт, — сказал Блад, — неужели удар по голове оказался сильнее, чем я предполагал? — В его взгляде мелькнуло беспокойство. — Монсеньор, вы помните, кто я? — Разумеется, господин пират. Вы Питер Блад, я взял ваш корабль на абордаж. И в глазах у меня не двоится, — де Пейрак уже вновь владел собой, облачаясь в броню привычного сарказма, но в его голосе все же был оттенок смущения, когда он спросил: — Я кричал во сне? Что я сказал? — Я не разобрал слов, — с чистой совестью солгал Блад. — Дело в лаудануме, вы были правы, доктор, — Рескатор криво усмехнулся. — Сколько времени? — Недавно били две склянки, — ответил Блад.– Как вы себя чувствуете? Он взял руку Рескатора, проверяя пульс. — Хорошо. Блад быстро взглянул на него, зная, что определение «хорошо» не вполне отвечает действительности, но возражать не стал, догадавшись о нежелании Рескатора демонстрировать слабость перед лицом врага. — Я должен проведать раненых на обоих кораблях, а после загляну к вам. Сегодняшний день покажет, но думаю, что кризис уже миновал, и мне будет достаточно навещать вас время от времени. Я останусь на «Арабелле». В случае необходимости смело посылайте за мной, — усмехнулся он. — Вы можете располагаться в каюте, смежной с моими апартаментами, — Рескатор показал на дверь в переборке. — Это неприемлемо, монсеньор, — твердо ответил Блад. — Я провел эту ночь здесь, потому что исполнял долг врача. И дальше я буду оказывать вам и вашим раненым необходимую помощь, поскольку таковы условия нашей сделки. Но теперь мне надо вернуться к моим людям, этого требует мой долг капитана… хоть и бывшего, — его усмешка на этот раз была полна горечи. — До принятия вами окончательного решения относительно наших судеб. Он поднялся и, учтиво кивнув Рескатору, направился к двери. Рескатор, чувствуя, что проникается уважением к своему противнику, остановил его. — Погодите, капитан Блад. Один вопрос: какого дьявола вы атаковали меня? — А разве на «Голдсборо» не шли полным ходом приготовления к бою? — Обычная предосторожность. Это часто помогает охладить пыл чересчур воинственного или жадного до наживы противника. — Да? А ваша попытка пересечь мой курс за кормой тоже была предосторожностью? — в голосе Блада теперь было не меньше сарказма. — Мы услышали, что на вашем корабле играют атаку, — Рескатор рассмеялся. — Не будем уподобляться юнцам, которые толкаются плечами и раздумывают, не сцепиться ли им. То, что случилось, случилось… Если вы столь щепетильны, оставайтесь со своими корсарами. — Раз уж мы заговорили об этом, проясните один момент: от кого вы услышали обо мне? — От капитана Истерлинга, я подобрал его с севшей на мель шхуны. Кстати, совсем забыл: я уже собирался расстаться с ним, ему должны были дать шлюпку. — Истерлинг?! Этот мерзавец здесь? Тогда понятно, почему вы были так настроены! Рескатор с интересом взглянул на Блада, но в этот момент они услышали отдаленные выстрелы из мушкета, потом с палубы до них донеслись крики и беготня. — Что за дьявольщина! — воскликнул Рескатор. — Абдулла! — Монсеньор! — Не мешайте мне, — отмахнулся он. Мавр уже стоял рядом. Рескатор, опираясь на него, поднялся. В глазах у него потемнело, но он, стиснув зубы, упрямо пошел по качающемуся словно в шторм полу. Они появились на палубе — и Блад не поверил своим глазам: в свете занимающегося дня «Арабелла» все быстрее и быстрее скользила к выходу в открытое море, на ее мачтах один за другим распускались паруса. К ним подскочил капитан Язон. — Что случилось, Язон? — Я не знаю, монсеньор! Все было тихо, потом вдруг мы заметили, как с борта фрегата кинулся в воду человек. В него стреляли, я отправил за ним наших лучших пловцов. Сразу же фрегат начал двигаться. Убит часовой на корме «Голдсборо». — Проклятье! Это ваших рук дело? — Рескатор повернул к Бладу гневное лицо. — Ваш мавр караулил меня всю ночь, — Блад, пораженный до глубины души, был почти в отчаянии, но заставил свой голос звучать спокойно. — Для меня это полная неожиданность. То, что я нахожусь здесь, а не на борту моего корабля, должно бы убедить вас. — Разберемся. Двое моряков подняли безвольное тело на палубу, и Рескатор медленно двинулся к ним. — Язон, поднять паруса! Мы должны настичь фрегат. Тот прокричал в рупор приказ. Матросы уже взбирались вверх по вантам, корабль поворачивался, устремляясь вслед за «Арабеллой». Они подошли к раненому, выглядевшему довольно скверно. — Как ты, Тормини? — обратился к нему Рескатор по-итальянски. — Ничего, монсеньор… заживет… — Кто это был? — Тот капитан, подобранный вами… возле Бостона… — Вот как! — Рескатор обернулся к Бладу, который, не зная языка, не понимал, о чем они разговаривали. — Тормини говорит, что это был ваш друг Истерлинг! — Он такой же мой друг, как и ваш. Полгода назад Истерлинг, рассказывая историю про клад Моргана, пытался заманить меня в ловушку, чтобы завладеть «Арабеллой». — Так он и вам рассказал эту сказку? Блад внимательно взглянул на него. По словам Косты, Рескатор прибыл в Карибское море в поисках сокровищ Моргана. Значит, он не нашел их… На всякий случай Блад решил пока ничего не говорить про критянина. — Меня он пытался завлечь на Панамский перешеек. — Этот ваш Морган… — пробормотал Рескатор. Ему еще трудно было доверять тому, с кем он недавно сражался, тем не менее, он кивнул: — Хорошо. Но он не мог в одиночку управиться с фрегатом! Кто-то из ваших корсаров ему помог. Эта мысль и Бладу не давала покоя. Неужели его люди пошли на предательство? Он пожал плечами: — Очевидно, монсеньор. — Осмотрите Тормини, может быть, вам удастся спасти его. — Вам надо вернуться в постель, — Блад видел, что на повязке, наложенной им на плечо Рескатора, вновь проступила кровь. — Я помогу раненому и после приду к вам. Он напряженно размышлял, что заставило его корсаров встать на сторону Истерлинга, и что будет, если Рескатор вновь захватит «Арабеллу».