Мышка

– Па-апка! Папка приехал! – Аня выбежала во двор и кинулась на шею мужчине, уже седеющему в свои сорок с небольшим. Отец, конечно, загодя сообщил о своём приезде, но это нисколько не умаляло радости встречи. – Анюта! Ну, как ты здесь, мышонок? – Пап, не называй меня так! – возмутилась девушка. – Я тебя сколько раз просила? – Хорошо, хорошо, больше не буду. Только ты же сама... – Па-ап! Хватит, а? Пойдём в дом, бабушка ждёт, – прервала разговор дочь. Аня и вправду выглядела как неприметная мышка: грязно-серые джинсы, толстовка такого же цвета, бабушкины калоши не по размеру – всё то, что обычно так не любят девчонки в её возрасте. Эту картину дополняли светло-русые волосы, некогда непослушным водопадом струящиеся до самого пояса – на зависть многим, теперь не доходящие даже до плеч, старательно зачёсываемые на левую сторону, чтобы скрыть половину лица. Ладони, огрубевшие от каждодневной работы по хозяйству, с остриженными «под мясо» ногтями, выглядели бы совершенно мальчишескими, если бы не длинные тонкие пальцы. Обветренные потрескавшиеся губы от приобретённой привычки часто их кусать. Правда, взгляд Ани, обычно грустный и потухший, в редкие приезды отца всё же вспыхивал радостным огоньком. – Ты так и не сказала, как вы тут с бабушкой? – Нормально, па. Мы же с тобой часто созваниваемся. Всё по-прежнему. – Ну, мало ли, может, новости какие? – попытался пошутить отец. – Ну, какие тут новости? Корова у соседей отелилась, гуси сбежали, и мы их ловили. Мужики на днях самогоном упились и песни орали всю ночь – сплошное однообразие. – Ох, Анют, а у меня есть новость... – начал было папа, но тут на пороге появилась бабушка. Закончив кухонные хлопоты, Людмила Ивановна поспешила встретить сына. – Витю-у-уша, сынок! – пожилая женщина заключила Аниного отца в свои объятия. – Давненько ты к нам не приезжал. Анютка-то совсем по отцу скучает. – Привет, мам. Вроде, в марте только был. – В марте? Так сколько с того марта воды-то утекло? Июнь уж на дворе. Думали, совсем папка про нас забыл, – пожурила сына Людмила Ивановна. – Мам, ну что ты говоришь? Как же я про вас забуду? – Ай, ладно, пойдёмте в дом, обед стынет. Я к твоему приезду кислых щей наварила, твоих любимых. Обедали в тишине. Только Анюта ластилась к отцу, уставшему за почти пятьсот километров пути. Она искренне радовалась каждому его приезду и хотела бы, чтобы он никогда больше не уезжал. Виктор был бы рад остаться в деревне, с матерью и дочкой, но работа и дела в городе не отпускали. Вот выйдет на заслуженный отдых, тогда и переберётся в деревню. А пока нужно было работать, зарабатывать, ведь ещё и Анюту надо в жизнь вывести, на ноги поставить. Хоть она и самостоятельная уже, совершеннолетняя, но всё же ещё ребёнок. Самостоятельность Анны проявлялась во всём, что касается хозяйства и быта. Баба Люда не могла нарадоваться на такую трудолюбивую внучку, ведь та почти сразу после переезда стала помогать бабушке. Умудрённая жизнью Людмила Ивановна, восхищённая таким рвением, старалась научить её всему, что может пригодиться в повседневной жизни. А за последний год девушка вообще взялась за ту работу, которую бабушке было уже не под силу делать, либо вообще до того приходилось звать соседа на помощь. Принести воды с колодца, вскопать грядки, наколоть дров – всё это Аня теперь делала сама. Бабушка поначалу пыталась её отговорить, просила не напрягать себя так, но девчонка и слушать не хотела, ежедневно нагружая себя какой-нибудь работой. Так баба Люда и оставила тщетные попытки отговорить внучку. В конце концов, это лучше, чем шататься без дела по деревне с местной молодёжью. Хотя и с кем шататься-то? За почти три года Анюта так ни с кем из местных не начала общаться. Все её друзья и подруги, теперь наверняка бывшие, остались в городе, в той, совершенно другой жизни. – Па, а ты к нам надолго? – нарушила тишину девушка. – Пару деньков побудет, – ответила бабушка за сына. – Я порося забить решила, Хаврона, соседа Женьку позвала. Витюша нам шашлычок пожарит. Да, сынок? – Пожарю, мам, пожарю. – Вот и славно! С собой мяса тоже возьмёте. Оно ж своё, домашнее. Аня любила животных, но с поросёнком Хавроном у неё отношения как-то не сложились. Хряк в присутствии девчонки вёл себя весьма агрессивно и как-то раз, даже умудрился тяпнуть её за ногу, правда, несильно. Потому новость о том, что сегодня Хаврону суждено стать шашлыком, её нисколько не тронула. Аня восприняла это весьма нейтрально. Ну, забьют порося, и что с того? Вполне обычное явление для деревенской жизни, к которой она уже успела привыкнуть. Но вот бабушкино «возьмёте» её сильно озадачило. – Ба-а? Что значит «возьмёте»? Я чего-то не знаю? Виктор с матерью переглянулись. Девушка удивлённо смотрела то на отца, то на бабушку. Тянуть с разговором уже не было никакого смысла. – Послушай, Анют, ты у меня уже взрослая. Надо как-то дальше устраивать свою жизнь, учиться, двигаться вперёд. Нельзя жить только прошлым, надо уже и о будущем подумать, – Виктор сделал паузу, ожидая реакции от Анны, но та молчала, вопросительно смотря на отца. – Ты экзамены сдала с отличием. Сейчас мы можем поступить в колледж, слава Богу я почти договорился, получишь профессию, а потом уже и о ВУЗе подумать можно. – Пап, это и есть твоя новость? – Да. Ну, что скажешь, дочь? – Пап, я... я не хочу... я не могу туда вернуться! – А чего ты хочешь? – в голосе отца появились строгие нотки. – Всю жизнь в деревне просидеть? – А почему бы и нет, па? – Нельзя так, слышишь? Нельзя! Ты же даже здесь друзей себе не нашла. Одичала совсем. Нет, Анюта, нет! Тебе в город надо возвращаться! Там твои друзья, там жизнь и хоть какие-то перспективы. – Какие друзья, пап? Какая жизнь? Всё это закончилось, понимаешь? Закончилось! Меня и тут кошмары до сих пор мучают. А там... там всё будет напоминать... Аня со слезами на глазах встала из-за стола и прислонилась к стенке, нервно теребя завязки на толстовке. Она и вправду готова была провести остаток своей жизни в деревне, с бабушкой. А как только отец выйдет на пенсию, уговорить его перебраться к ним. Тогда бы все её родные и близкие были рядом, а большего девушке желать и нечего было. А что же предлагал отец? Вернуться в ненавистный город, учиться в каком-то колледже, где все будут показывать на неё пальцем, и шептаться за спиной. Нет, при всём уважении к отцу, Анюта никак не могла согласиться с таким решением. – Анюта! – Нет, папа. Я не могу... – Может, ты Степана боишься? Так нет его больше. – Как... нету? – удивилась дочь. – Говорят, полгода назад в камере повесился. А может, и повесили, кто же его знает? Ему на зоне несладко было. – Ой, свят-свят-свят! – бабушка перекрестилась. – Да ладно, мать, это для него, подонка такого, лёгкое избавление. Аня, еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться при отце окончательно, как можно твёрже произнесла: – Он не подонок, папа! И ты это знаешь! Сказав это, девушка выбежала из дому во двор. – Чё это она? – забеспокоилась бабушка. – Ну, а что она? Нелегко ей до сих пор. Но нельзя же так всю жизнь прожить. В конце концов, всё равно как-то дальше жить ей надо, – подытожил Виктор. Как? Как они могут быть такими циничными? Почему они не верят? До сих пор не верят! Сейчас, возвращаясь к событиям трёхлетней давности, Аня понимала, что если бы не Степан, не ходить ей более по белу свету. Он спас её, сохранил ей жизнь, хоть и бесполезную теперь. А они... они скрутили его, начали избивать. Ещё неизвестно, сколько потом били. А ведь он же просто хотел помочь, сделал то, что должен был сделать любой нормальный человек на его месте. Да он и был нормальным. Нормальнее многих в этом жестоком отвратительном мире. Ну и что, что наркоман и алкоголик? Хотя именно это обстоятельство оказалось им всем на руку – мол, что с него взять? Можно было сразу всё валить на него, ни в чём не разбираясь. А он же просто помог, по доброте своей душевной, за что и пострадал. Теперь Степан стал ещё одной невинной жертвой, как и мама. Их вот уже нет, а Аня жива. Хотя всё должно было бы быть наоборот, в чём она совершенно убеждена. А ещё лучше было бы умереть тем, кто во всём этом действительно виноват. Тем, чьи имена знает только она. Помнит их лица. Нет, не лица – хари! Рожи, потерявшие в тот момент всё человеческое обличье. Взгляды, не выражающие ничего, кроме животной похоти. Звуки, издаваемые их гадкими глотками, похожие на свинячье хрюканье, да гоготание. Воспоминания вновь резанули сознание девушки, словно осколки битого стекла. Ненависть и злоба, так старательно заглушаемые сначала лекарствами, а потом просто неимоверными собственными усилиями, вновь вспыхнули в юной израненной душе. Аня не заметила, как оказалась за сараем, где к столбу был привязан приговорённый к шашлыку Хаврон. Хряк не знал, какую судьбу ему уготовили, и потому, увидав девушку, кинулся к ней, противно хрюкая. Хаврон всю свою недолгую жизнь был с норовом, но при виде девчонки становился особенно агрессивным, чему немало удивлялась Людмила Ивановна. Теперь же поросёнок, почувствовав адреналин проходящего человека, словно взбесился. Аня постаралась поскорее пройти мимо приговорённого на смерть животного. И всё бы ничего, да только привязь бабушкина не выдержала напора толстобрюхого кабанчика и лопнула. Девушка боковым зрением увидала быстро приближающуюся тушу. Ей бы убежать за сарай и скрыться в доме, но сознание, разгорячённое воспоминаниями о событиях прошлых лет, решило всё по-другому. Остановившись у дровницы, девушка обернулась к бегущему на неё Хаврону. Тот, словно в замедленном кино, нёсся, надрывно сопя. Пред глазами Ани вновь всплыли отвратительные рожи, сопящие и хрюкающие, смеющиеся. Всё, что произошло далее, было будто и не с ней вовсе. Словно кто-то сторонний управлял ею, её действиями. Аня впоследствии никогда бы не вспомнила, как у неё в руках оказался колун, как она замахнулась и как опустила его со всей силой на лобную кость хряка. Не вспомнила бы она и истошный предсмертный визг животного, разнёсшийся, наверное, на всю деревню. Ощущение реальности вернулось к ней лишь после того, как на шум сбежались отец с бабушкой, сосед Женька с ружьём, как раз пришедший, чтобы забить Хаврона, да ещё пара соседских мальчишек-зевак. Зрелище было не из приятных: голова поросёнка напоминала кровавый фарш, а девушка вся была забрызгана красными каплями и ошмётками свиной плоти. В воздухе пахло смертью. – Бля, кровь-то! – спохватился Женька. Он сунул ружьё Виктору, и кинулся к туше, вытаскивая на ходу из сумки специально заточенный для этого случая нож и полую трубку. Ловким привычным движением вспорол Хаврону шею и багрово-красная струя хлынула из разреза на землю. Всё это как-то вывело остальных из ступора. – Матерь Божия! – только и выговорила бабушка и села на пенёк от старой яблони, ибо ноги пожилой женщины подкосились от увиденного. Виктор поспешил к дочери. Аня, до сих пор стеклянным взглядом смотрящая на убитую ею свинью, выронила окровавленное орудие и обмякла в объятиях отца. Будто скинула с себя пелену наваждения. Уже не сдерживая эмоций, Анюта разрыдалась, уткнувшись в папино плечо, словно первоклассница. – Ну всё, всё. Всё, мышонок, всё. Всё нормально, дочка. Всё нормально... – успокаивал Виктор Аню, как мог. – Всё нормально. Ему всё равно сегодня суждено было умереть. Всё нормально. Чуть погодя, Женька уже раскочегарил паяльную лампу и начал обрабатывать подвешенную тушу. Это был не первый поросёнок, забиваемый им в хозяйстве бабы Люды, потому во дворе всё давно было готово для этого дела. Отец увёл Аню на другую сторону сарая, чтобы дочка не смотрела на этот процесс. – Иванна, мне б твою внучку в помощницы, – пошутил между делом Евгений. – Вона как хряка расхерачила. Талант! – Да иди ты к лешему, Женька! – выругалась бабушка. – У девки стресс такой, а ты ехидничаешь! У-у-у, душегуб! – Да ладно, Иванна, не бзди! Твоя Анька ещё покажет себя, вот увидишь! Это ж надо – патрон мне сэкономила! – Тьху ты, ирод! Сплюнь! Я те сто патронов купила бы, только б такого не видеть. Но сосед, рассмеявшись, ничего не ответил. Впрочем, смех этот был заглушен шумом от вырывающегося пламени. Людмила Ивановна удалилась, оставляя мужика наедине с его любимой работой. Отец и дочь сели на скамейке перед домом. Из-за забора то и дело выглядывала местная пацанва. Весть о том, что нелюдимая девчонка в одиночку завалила большого хряка, быстро разлетелась по всей деревне. Анюта немного успокоилась и теперь лишь изредка всхлипывала, но объятия отца покидать не спешила. Виктор не знал, что говорить дочери и потому просто молча, по-отцовски неумело, пытался распутать её слипшиеся волосы. – Пап... – наконец заговорила девушка. – Что, Анют? – Пап, я хочу домой. – Пойдём. Дом-то – вот он, – Виктор кивком указал на крыльцо. – Нет, пап. Я к нам домой хочу... Давай, завтра с утра уедем? – Как, скажешь, мышонок. Давай завтра. – Не называй меня мышонком, па...

***

Вот уже неделю Аня жила в своей старой комнате, в которой она не была целых три года. За это время здесь почти ничего не изменилось, разве что вырос слой пыли, толщиной с километр, но Аня довольно быстро с ним справилась. А ещё ей непременно захотелось сделать перестановку, потому что всё здесь напоминало о тех последних днях счастливой беззаботной жизни. Даже справочники по физике – последнему экзамену – лежали на столе открытыми, будто ещё вчера она готовилась к сдаче. Девушка безо всякого сожаления переставила мебель по-новому, собрала в тюки старые куклы и игрушки, напоминающие о безвозвратно ушедшем детстве, выкинула глупые подростковые журналы, переполненные советами о первых пробах макияжа и флирте с мальчиками. Даже одежда, та, что была ещё впору, но при этом хоть как-то подчёркивала красоту и женственность, была без сожаления отправлена в тюки. Что уж говорить о шмотках, из которых девушка попросту выросла? Всё это годное «барахло», как его назвала Аня, было передано отцу, с просьбой отвезти в детдом или куда-нибудь ещё. Виктор спорить с дочерью не стал. Он понимал, как ей нелегко и потому приветствовал любую деятельность Анюты, лишь бы та не замыкалась в себе и не впадала в депрессию. А вещи можно и новые купить, было бы здоровье. В конце концов, начиная жизнь заново, и обстановку можно было поменять. Что они успешно и сделали. Аня вошла в комнату отца. Тот сидел за столом и листал рабочие бумаги. Дочь огляделась, подмечая перемены, хоть и совсем незначительные. Всё вроде было, как и раньше, но всё же немного иначе. Порядок, некогда поддерживаемый матерью, ушёл безвозвратно – сказывалось отсутствие женской руки. Везде царил холостяцкий хаос. Даже постель не была застелена как следует. «Надо бы и тут прибраться», – отложила себе на будущее Аня. Девушка подошла к этажерке, на одной из полок которой стояла мамина фотография. Женщина на ней улыбалась, выглядела счастливой и беззаботной. Сколько ей тогда было? Кажется, тридцать семь? Да, точно, тридцать семь. Фото было сделано на папин день рождения, за два года до того, как мамы не стало. За два года до того, как... – Пап? – Что, Анют? – А как ты тут?.. – Я тут - что? – Ну, справляешься вообще? Один. – Ну, как-как... Как видишь – потихоньку, – Виктор повернулся к дочери. – Ничего, Анют, терпимо. Теперь-то я не один. – Угу, – согласилась дочь и потрепала седеющие волосы отца. – Анька, а сгоняй-ка в магазин, а? Давай с тобой праздник устроим? – А в честь чего праздник, па? – А просто праздник! В честь нас с тобой! Смотри, я тебе сейчас напишу чего купить, – Виктор взял чистый лист и принялся строчить список покупок. – И возьми обязательно торт, Ань. Большой и вкусный, какой сама пожелаешь! Отец вручил Ане листок и деньги. Девушка не совсем поняла, чем вызвано такое неожиданное желание отца, но всё же сходить согласилась. Торт, так торт. У бабушки она кроме мёда, варенья и каких-то совсем простых конфет ничего больше сладкого и не видела. Папа, правда, привозил иногда шоколадки, но они кончались очень быстро. А сладкое девушка продолжала любить, несмотря ни на что. На выходе из подъезда Аня столкнулась с тремя соседками – женщинами, давно вышедшими на пенсию, а потому праздно прогуливающимися. Они, как всегда, обсуждали самые горячие новости городка, попутно приправляя их новыми, уже лично дофантазированными подробностями и догадками. После таких обсуждений любая новость переходила в разряд сплетен и начинала долгое путешествие методом «сарафанного радио». Увидав Аню, женщины тут же замолчали, уставившись на неё во все глаза, словно привидение встретили. – Здрасьте, – бросила наспех девушка, стараясь сильно не привлекать их внимания и не задерживаться. – Здравствуй, – ответила одна из соседок. Анюта спиной чувствовала их пристальные взгляды, провожающие её. Три пары глаз словно прожигали в ней дырки, пытаясь добраться до тонкой израненной души. От этого становилось как-то совсем не по себе. Но, помимо взглядов, девушка услышала начало нового разговора сплетниц: – Это же Анька Зорина! – Да ну? Та самая? Чего она, с деревни вернулась? – Бедняжка! А какая красавица была! Этого девушка боялась больше всего. Сплетни, шушуканья за спиной, косые взгляды – всё это теперь станет неминуемыми спутниками любого её появления на людях. Но если разговоры за глаза ещё можно было как-то стерпеть, не обращать внимания, то прямые вопросы от не очень деликатных граждан ей бы слышать совсем не хотелось. Тем более фразы сожаления и сочувствия. Где они были три года назад, когда ей так нужна была помощь? Почему никого не оказалось рядом в тот момент? А она ведь кричала, она молила об этой самой помощи! Она так надеялась... Аня ускорила шаг, чтобы как можно быстрее скрыться с глаз соседок. Настроение, которое так упорно девушка пыталась поддерживать все эти дни, снова стало ни к чёрту. Самое обидное было то, что это только начало этой самой «новой жизни». Папа ещё с этим колледжем что-то выдумал. Зачем ей учиться? В какое светлое будущее верил отец? Руки и ноги целы, растут откуда надо, да и голова на плечах. Ей бы теперь работу простенькую, чтобы платили хоть что-то – не всю же жизнь на шее отца сидеть – да чтобы людей вокруг поменьше. А колледж, в котором ей ну просто суждено было стать «белой вороной», теперь навис над нею, как Дамоклов меч. До магазина оставалось метров двести. Только Аня подумала о людях, о своём нежелании лишний раз общаться с кем-либо, кроме отца, как перед ней резко затормозила серая «девятка», нагло преграждая путь. Всё это случилось столь неожиданно, что Анна чуть было сама не врезалась во внезапно возникший перед нею автомобиль. – Ты совсем идиот, что ли? – выругалась девчонка в адрес водителя. Несмотря на возникшую ситуацию, горе-водитель открыл дверь и вышел ей навстречу. Им оказался худощавый светловолосый парнишка, Анькин ровесник. Лицо его светилось счастьем, взгляд горел радостным огнём, а рот расплылся в улыбке. «Идиотской», – тут же подметила Аня. – Людей не видишь, что ли? – не унималась она. Но парнишка не обратил никакого внимания на возмущения девчонки. По-прежнему широко улыбаясь, он радостно спросил: – Аня? Аня Зорина? – Да... – насторожилась девушка. – А какое тебе до меня дело? Ты кто вообще? – Я Стас. Ну, Стас Валкин, из параллельного класса. Помнишь? Аня, как хорошо, что ты в город вернулась! Стас хоть и был по паспорту Валкиным, но валить никого никогда не собирался. Напротив, старался вообще избегать серьёзных стычек со сверстниками, хотя на разборки двор-на-двор и школа-на-школу несколько раз ходил. Но это больше за компанию, для увеличения численности своих. А вот фамилия его сыграла с ним злую шутку ещё в начальной школе. В третьем классе в их «А» перевели девочку Валю – довольно упитанную обладательницу задиристого характера. И внешность, и боевой нрав девочка напрямую позаимствовала у матери-разведёнки, торгующей на местном рынке овощами. Одноклассники, не будь дураками, сразу же переиначили фамилию Стасика – он сразу стал Валькин. Разумеется, одной фамилией не ограничилось. Вслед за такой метаморфозой последовали шутки и приколы, порой не всегда безобидные. Валя же, ставшая одновременно и виновницей и жертвой этих приколов отыгрывалась на Стасе, ибо обиду проще всего было выместить на одном человеке, чем идти против бестолкового большинства. Отыгрывалась просто – тумаками и оскорблениями. Будь на её месте мальчишка, Стас, не задумываясь, навалял бы в ответ, но девочку, пускай и такую драчливую, он тронуть не мог. Так и терпел несколько лет. И лишь гораздо позже, когда пути их разошлись – Стас остался в школе, а Валя ушла в ПТУ – она ему при встрече призналась, что с самого начала была в него влюблена. Но в тот момент уже было поздно что-то менять. Девочку в её шестнадцать лет обрюхатил один из многочисленных мамкиных хахалей. С таким «багажом» уже не было никаких шансов добиться взаимности от бывшего одноклассника. Оставалось только извиниться за всё. А что же Стас Валкин? А он с шестого класса мечтал, чтобы его фамилия была Анькин, или лучше Анютин. Желал, хотя бы мимолётно, прикоснуться к девочке из параллельного «Б» класса – Анечке Зориной. Удостоиться её внимания, или хотя бы скользящего взгляда. Стас был влюблён! И это чувство, вопреки всем ожиданиям, с годами становилось только сильнее. Посаженное в благодатную почву мальчишеского сердца, оно росло, развивалось, усердно удобряемое мыслями о светловолосой красавице. Не будучи по натуре свой застенчивым, при виде Ани, Стасик то краснел, то бледнел. Его кидало одновременно и в жар и в холод, а слова застревали в горле. Но тем не менее ждать он уже больше не мог. За лето нужно было на что-то решаться: либо Аня ответит ему взаимностью, либо он получит от неё отказ, после которого можно будет с головой погрузиться в работу или дальнейшую учёбу. Стас очень надеялся на первый вариант. Подходящий случай не заставил себя долго ждать. На одном из подготовительных занятий к экзамену по физике Аня что-то не успела записать и попросила Стаса, «случайно» оказавшегося с ней за одной партой, показать тетрадь. После этого слово за слово завязался незатейливый разговор. Стас теперь уже и не вспомнил бы, о чём они тогда говорили, а Аня и подавно. Помнил лишь её улыбку и звонкий смех, которым Анюта отвечала на всю ту чушь, что нёс новый приятель. Помнил, как блестели золотом её волосы, как вся она светилась в лучах майского солнышка, так своевременно заглянувшего в окна. Общение подростков стало регулярным, насколько позволяли учёба и подготовка к экзаменам. Девочка была не против встреч и находила нового друга довольно интересным. Правда, встречи эти были в основном в школе, хотя Стасик и позволял себе иногда провожать Аню до дома. Когда мальчишка перестал трястись, как осиновый лист, он решился на банальный, но проверенный многими поколениями шаг: пригласил подругу в кино, чтобы там признаться в своих чувствах. А потом уж будь что будет. Анюта смеялась, но предложение всё же приняла. Правда, поставила одно условие: в кино они пойдут только после последнего экзамена – той самой физики. На том друзья и порешили. Но страшное, нелепое событие, трагическая случайность, не позволило сбыться их планам. Событие, разлучившее их на целых три года. Три долгих-долгих года. И вот теперь Стас, превратившийся в крепкого юношу, чуть не сбив машиной Аню, стоял перед ней с таким же радостным выражением лица, что и три года назад. – А, Стас, – практически без эмоций ответила Анна. – Извини, но я не разделяю твоей непонятной радости по поводу моего возвращения. Ты это... мне некогда... пока. Сказав это, девушка обошла застывшего у неё на пути юношу и поспешила в магазин. Уж кого-кого, а бывших друзей-приятелей она точно не желала видеть, а тем более общаться с ними. Пускай лучше соседки, за глаза перемывающие кости всем и вся, будут шушукаться вслед. Но Стас не собирался так просто сдаваться: – Аня, мы с тобой в кино хотели сходить... тогда... Помнишь? Я... я всё ещё жду этого! Может... Девушка не дала ему договорить. Она резко остановилась, повернулась к Стасу и скинула с головы капюшон толстовки. – Стас, ты совсем дурак? Тебе что, мало девок в городе? Неужели я поверю, что ты готов пойти в кино с такой уродиной? – с этими словами Аня взмахнула головой и откинула назад чёлку, тщательно прикрывающую до того левую сторону лица. Взору парня предстал кривой шрам, пересекающий щёку от виска до подбородка. Глаза парня невольно округлились от увиденного, но он всё же попытался что-то возразить: – Аня, я не считаю тебя... – Не считаешь кем? Девушкой? Знаешь, я тоже себя таковой не считаю. А если ты собрался совершить этот благородный поступок из жалости, то не стоит, Стас! Жалость мне меньше всего нужна. Забудь, не будет у нас уже никакого кино. Никогда!.. Всё, пока! Анна наклонила голову, вновь занавешивая лицо волосами, и натянула поглубже этот нелепый капюшон. Продолжать дальше ненужный разговор ей совершенно не хотелось, и она снова зашагала к магазину. – Анюта! – крикнул ей вслед юноша. Но Анюта уже не обернулась и не остановилась, лишь протестующе выставила в сторону бывшего приятеля руку с раскрытой ладонью, сказав напоследок: – Прощай, Стас Валкин!